она, говорю я, вечно останется в сем состоянии, потому что избавление ее зависит от поражения крылатого змия, обитающего в сей пустыне; его желчью надобно будет помазать пень очарованного дерева, чтоб оное приняло первый свой образ. Но целый свет не может змия оного убить, понеже он с крылами и от отважных нападателей улетает. Сверх того, он так страшен, что вряд ли кто на него напасть посмеет. Он, например, таков,— сказала она и, перекувыркнувшись, обратилась в змия.
— Теперь, Любана, твоя очередь,— прохрипел сей змий,— проститься с Тарбелсом.— И, зинув пастию, проглотил меня.
Я пришел в забвение и, очнувшись, увидел себя в приятном и украшенном саду лежащего на мягкой софе, усыпанной розами. Сперва думал я, что уже нахожусь в обиталище теней и что змий отправил меня сквозь желудок свой в царство мертвых, но, ощупав себя, нашел, что я с телом и вооружен. Тогда вспомнил я о превращении ведьмином в змия и о том, что она объявила себя моею любовницею, почему и заключил я, что я занесен в сад сей чрез очарование. Я вообразил судьбу мою, и оная показалась мне столь незавидною, что в ту ж минуту хотел сам убить себя, но по опытам узнал, что оружие мое не вынимается из ножен. Я покушался разбить себе голову о стену или что-нибудь твердое, но в приближении чувствовал только мягкое прикосновение, и твердые тела становились пуховыми подушками. Рассердясь, старался я уйти из сего сада, но узнал, что я заключен в обширной и крепкой клетке. Сии неудачи и напоминание о моей возлюбленной и ее несчастии привели меня в жалостное состояние: я плакал и вознамерился умереть с голоду, но узнал, что я оного не ощущаю. Напоследок долженствовало мне прийти к рассуждениям: я вспомнил о словах божественных, данных мне в Бужанском боговещалище и увещевавших меня к терпению, укорил себя слабостию моего отчаяния и вознамерился ожидать великодушно перемены моего рока.
Между тем следовало приготовиться мне к свиданию с сею новою моею пригожею любовницею. Меня очень развеселило помышление о странном ее противу меня намерении; как, думал я, вошло в голову сему чудовищу ожидать, чтоб пленился ею человек, любимый красавицею. Но припомнив, что и между людьми есть обыкновение считать себя лучше всех и пороки свои воображать за необходимые прикрасы своих совершенств, не удивлялся более, однако не переставал забавляться насчет страстной Яги Бабы.
Оная не замедлила прийти ко мне. Я сначала очень ее испугался, но мало-помалу привык смеяться тому, чего сперва боялся. Ведьма извинялась в поступке своем предо мною, что отняла у меня любовницу и меня сделала своим невольником, быв побеждена жесточайшею ко мне страстию. Она объявила мне, что давно уже оную ко мне чувствует, но не имела удачи залучить меня в сию пустыню, в которой единственно власть ее действует, и что она надеется наконец нежностию своею победить мою суровость, если только можно быть равнодушну к ее прелестям. После чего начала мне подробно описывать каждую часть зараз своих и хвастала, что она не удостоила оными владеть многих, искавших в ней милости, духов и чародеев.
Милостивая государыня,— сказал я, перебив ее историю,— я верю, что вы говорите правду, и для того хочу вам чистосердечно признаться, что надлежит быть чертом или чудовищем, чтоб уметь пленяться вашими прелестями; оные истинно сделаны таковым вкусом, к каковому глаза людей непривычны; но если б кто и хотел принудить себя не видать ничего, что может ужасать в особе вашей, то самая невозможность должна его удержать от намерения пользоваться вашим снисхождением: например, клыки ваши не допустят приближиться к губам вашим. Потом, обширность ваших уст помешает живому поцелую, ибо тут предстоит опасность быть совсем всосану и навесть вам затруднение чрез рвотное возвратить на свет вашего любовника; наконец... что еще мне вам сказать? Гораздо лучше для вас будет позволить мне возвратиться в мое отечество, понеже не ожидайте от меня, кроме отчаяния.
Таковым чистосердечным признанием думал я при-весть ведьму в чувствование рассудка, но не знал, что и сам оного почти не имел, ибо ведьма меня очаровала так, что я забыл и о сестре моей и о Любане, и после того во все время бытности моей в ее доме ни разу оные не вошли в мысль мою. Она думала, с своей стороны, доказать несправедливость моего предрассудка и для того говорила мне:
Я вижу твои основания, но надобно дать тебе только привыкнуть, чтоб все то показалось тебе приятным, чего ты теперь гнушаешься, ибо я знаю, что вы, люди, о всем заключаете по обстоятельствам и времени. Например, вы привыкли не видать натурального в своих женщинах, но сие чрезъестественное не кажется вам отвратительным: лица их не созданы для минеральных красок, но дурная смесь сих на оных кажется вам украшением; размер головы с станом должен бы быть ужасен, если оную через прибавку войлоков, сала, муки и прочих припасов учинить двадцатью диаметрами лица больше, но вы привыкаете любоваться сею неестественностию; потом, лукавство дано вашим женщинам на удел от природы, но вы не дивитесь, когда они следуют побуждениям ее очень чистосердечно; наконец, они могли приучить вас верить, что стыд будто бы надлежит до одних деревенских дурочек. Я довольно ведаю, что людей ко всему приучить можно, и затем даю тебе время.
Она оставила меня после сего разговора и дозволила мне ходить по саду всюду, кроме в одни двери, кои были вымараны сажею. Но сие значило насильно принудить меня отворить оные, понеже человек не так создан, чтоб владеть своим любопытством. Едва ведьма ушла, я пошел искать оных, и немного мне труда стоило удовлетворить моему желанию. Я увидел дверь сию не заперту, но всю густо умазанну самою мелкою сажею, без всякого размышления толкнул я во оную, отчего сажа отлетела и всего меня осыпала; однако я, обтерши лицо, вошел и увидел на белой мраморной стене точный вид Бабы Яги, написанный красками, а под оным следующую историю.
О ПРОИСХОЖДЕНИИ БАБЫ ЯГИ
Главный черт, или черт над чертями, быв великий химик, варил в котле двенадцать злых жен, надеясь извлечь из них совершеннейшую ессенцию зла, которая бы превзошла самое его свойство. По физике ведал он, что нет приличнейшей к тому материи, каковую он избрал, а по математическим вычислениям нашел он, что каждая злая баба содержит в себе злого спирту противу простого черта, как 7 к 22, а противу самого его ровно 11 часть, и для того варил он их двенадцать. Но как колбы тогда еще не были изобретены, то восходящие парами частицы спирта ловил он в рот. Уже работа приходила к концу, в котле осталось только сари! Как он, забывшись, плюнул в котел; спирт, весь смешавшись с его слюною, попал в сей капут мортум, и дьявол, сверх ожидания, увидел происшедшую из оного Бабу Ягу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
— Теперь, Любана, твоя очередь,— прохрипел сей змий,— проститься с Тарбелсом.— И, зинув пастию, проглотил меня.
Я пришел в забвение и, очнувшись, увидел себя в приятном и украшенном саду лежащего на мягкой софе, усыпанной розами. Сперва думал я, что уже нахожусь в обиталище теней и что змий отправил меня сквозь желудок свой в царство мертвых, но, ощупав себя, нашел, что я с телом и вооружен. Тогда вспомнил я о превращении ведьмином в змия и о том, что она объявила себя моею любовницею, почему и заключил я, что я занесен в сад сей чрез очарование. Я вообразил судьбу мою, и оная показалась мне столь незавидною, что в ту ж минуту хотел сам убить себя, но по опытам узнал, что оружие мое не вынимается из ножен. Я покушался разбить себе голову о стену или что-нибудь твердое, но в приближении чувствовал только мягкое прикосновение, и твердые тела становились пуховыми подушками. Рассердясь, старался я уйти из сего сада, но узнал, что я заключен в обширной и крепкой клетке. Сии неудачи и напоминание о моей возлюбленной и ее несчастии привели меня в жалостное состояние: я плакал и вознамерился умереть с голоду, но узнал, что я оного не ощущаю. Напоследок долженствовало мне прийти к рассуждениям: я вспомнил о словах божественных, данных мне в Бужанском боговещалище и увещевавших меня к терпению, укорил себя слабостию моего отчаяния и вознамерился ожидать великодушно перемены моего рока.
Между тем следовало приготовиться мне к свиданию с сею новою моею пригожею любовницею. Меня очень развеселило помышление о странном ее противу меня намерении; как, думал я, вошло в голову сему чудовищу ожидать, чтоб пленился ею человек, любимый красавицею. Но припомнив, что и между людьми есть обыкновение считать себя лучше всех и пороки свои воображать за необходимые прикрасы своих совершенств, не удивлялся более, однако не переставал забавляться насчет страстной Яги Бабы.
Оная не замедлила прийти ко мне. Я сначала очень ее испугался, но мало-помалу привык смеяться тому, чего сперва боялся. Ведьма извинялась в поступке своем предо мною, что отняла у меня любовницу и меня сделала своим невольником, быв побеждена жесточайшею ко мне страстию. Она объявила мне, что давно уже оную ко мне чувствует, но не имела удачи залучить меня в сию пустыню, в которой единственно власть ее действует, и что она надеется наконец нежностию своею победить мою суровость, если только можно быть равнодушну к ее прелестям. После чего начала мне подробно описывать каждую часть зараз своих и хвастала, что она не удостоила оными владеть многих, искавших в ней милости, духов и чародеев.
Милостивая государыня,— сказал я, перебив ее историю,— я верю, что вы говорите правду, и для того хочу вам чистосердечно признаться, что надлежит быть чертом или чудовищем, чтоб уметь пленяться вашими прелестями; оные истинно сделаны таковым вкусом, к каковому глаза людей непривычны; но если б кто и хотел принудить себя не видать ничего, что может ужасать в особе вашей, то самая невозможность должна его удержать от намерения пользоваться вашим снисхождением: например, клыки ваши не допустят приближиться к губам вашим. Потом, обширность ваших уст помешает живому поцелую, ибо тут предстоит опасность быть совсем всосану и навесть вам затруднение чрез рвотное возвратить на свет вашего любовника; наконец... что еще мне вам сказать? Гораздо лучше для вас будет позволить мне возвратиться в мое отечество, понеже не ожидайте от меня, кроме отчаяния.
Таковым чистосердечным признанием думал я при-весть ведьму в чувствование рассудка, но не знал, что и сам оного почти не имел, ибо ведьма меня очаровала так, что я забыл и о сестре моей и о Любане, и после того во все время бытности моей в ее доме ни разу оные не вошли в мысль мою. Она думала, с своей стороны, доказать несправедливость моего предрассудка и для того говорила мне:
Я вижу твои основания, но надобно дать тебе только привыкнуть, чтоб все то показалось тебе приятным, чего ты теперь гнушаешься, ибо я знаю, что вы, люди, о всем заключаете по обстоятельствам и времени. Например, вы привыкли не видать натурального в своих женщинах, но сие чрезъестественное не кажется вам отвратительным: лица их не созданы для минеральных красок, но дурная смесь сих на оных кажется вам украшением; размер головы с станом должен бы быть ужасен, если оную через прибавку войлоков, сала, муки и прочих припасов учинить двадцатью диаметрами лица больше, но вы привыкаете любоваться сею неестественностию; потом, лукавство дано вашим женщинам на удел от природы, но вы не дивитесь, когда они следуют побуждениям ее очень чистосердечно; наконец, они могли приучить вас верить, что стыд будто бы надлежит до одних деревенских дурочек. Я довольно ведаю, что людей ко всему приучить можно, и затем даю тебе время.
Она оставила меня после сего разговора и дозволила мне ходить по саду всюду, кроме в одни двери, кои были вымараны сажею. Но сие значило насильно принудить меня отворить оные, понеже человек не так создан, чтоб владеть своим любопытством. Едва ведьма ушла, я пошел искать оных, и немного мне труда стоило удовлетворить моему желанию. Я увидел дверь сию не заперту, но всю густо умазанну самою мелкою сажею, без всякого размышления толкнул я во оную, отчего сажа отлетела и всего меня осыпала; однако я, обтерши лицо, вошел и увидел на белой мраморной стене точный вид Бабы Яги, написанный красками, а под оным следующую историю.
О ПРОИСХОЖДЕНИИ БАБЫ ЯГИ
Главный черт, или черт над чертями, быв великий химик, варил в котле двенадцать злых жен, надеясь извлечь из них совершеннейшую ессенцию зла, которая бы превзошла самое его свойство. По физике ведал он, что нет приличнейшей к тому материи, каковую он избрал, а по математическим вычислениям нашел он, что каждая злая баба содержит в себе злого спирту противу простого черта, как 7 к 22, а противу самого его ровно 11 часть, и для того варил он их двенадцать. Но как колбы тогда еще не были изобретены, то восходящие парами частицы спирта ловил он в рот. Уже работа приходила к концу, в котле осталось только сари! Как он, забывшись, плюнул в котел; спирт, весь смешавшись с его слюною, попал в сей капут мортум, и дьявол, сверх ожидания, увидел происшедшую из оного Бабу Ягу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61