Но ты уже удалился, прекрасный витязь, я не имею надежды тебя видеть... Ах, я сама причиною: сколько он убеждал меня вчерась помедлить... Он был ко мне не нечувствителен и...
— Боги!.. Я любим тобою, прекрасная княжна! — вскричал Звенислав и с последним словом был уже у ног ее.
Он не мог больше выговорить; сама княжна от замешательства и стыдливости, что узнали таинственные ее чувствования, сделалась безмолвна; но Звенислав скоро пришел в себя, радость и любовь учинила его красноречивым.
— Так, прекрасная княжна,— говорил он,— можно ли быть нечувствительну, имевши счастие вас видеть? Вы бы увидели меня умирающего на сем месте, если бы я не узнал, что я благополучнейший из смертных... Но не раскаивайтесь, прелестнейшая в своем поле, что нечаянно узнал я то, что, может бы, вечно погребено осталось в душе вашей. Если вы награждаете любовию вашею страстнейшего человека, то верьте, что притом почтительнейшего и вернейшего, который прежде согласится тысячу раз пронзить грудь свою, нежели сделать, чтоб вы в любви своей раскаялись.
— О великая богиня Лада! — сказала княжна.—Когда тебе угодно было расположить обстоятельство так, чтоб узнал тайнейшие мои чувствования тот, кто впервые произвел оные в моем сердце, сделай же, чтоб я питала оные небесплодно и чтоб могла увенчать того, который составит благополучие дней моих... Поздно уже мне скрываться, любезный витязь, когда ты узнал происходящее в душе моей. Признаюсь, что я была бы вечно несчастлива, если б ты о сем не ведал или бы расстался со мною вчерась с равнодушием. Я с первого взгляда на тебя восчувствовала все действие твоих совершенств, заключила вечно воздыхать, не имея надежды тебя увидеть, и не быть ничьею. Не видать тебя! Какие мучительные родились от того в душе моей воображения! Я не могла заснуть и, конечно бы, не преодолела себя идти искать тебя в сей пустыне, если б мучительница моя не запирала меня по всякую ночь в чулане и если б чрез самое то не опасалась предать тебя ей в руки... Но поверишь ли, Звенислав, что боги оправдают любовь нашу?
— Как вы знаете мое имя?— воскричал богатырь, целующий беспрестанно ее руки.
— Я знаю больше о тебе, нежели ты сам. Внимай; когда я, отчаиваясь тебя увидеть, заснула уже перед светом, предстала ко мне величественная женщина в белом одеянии. «Дочь моя!— сказала она.— Не стыдись тех чувствований, кои произвел в тебе незнакомый богатырь. Небеса оные благословляют, ибо он назначен твоим избавителем и будущим супругом. Но прежде, нежели вы соединитесь, должны будете претерпеть многие препятствия». После сего открыла она мне о твоей природе, но запретила объявлять тебе о том, если где случится мне тебя увидеть. Она стала невидима, а я проснулась и к величайшему моему удовольствию пришла па сие место.
Радость Звенислава о сей счастливой ведомости была неизъяснима. Княжна, со своей стороны, не считала за преступление принимать нежнейшие выражения своего любовника и соответствовать ему взаимною ласкою; они клялись друг другу вечною верностию. По прошествии первых восторгов Звенислав любопытен был узнать, кто такова его любовница и каким несчастным случаем впала во власть Яги Бабы.
— Приключения мои очень невелики,— отвечала ему княжна.— Я называюсь Алзана и дочь Котагеда — князя, владеющего над сильным народом обров, обитающих при великой реке Дунае. Родитель мой был великий охотник до звероловства, он нередко бирал в леса и мою ро-дительнцу. Мне было только десять лет, как случилось, что матушка, быв приглашена на таковую охоту, взяла и меня с собою. Тенеты рассыпали, и гоньба зверей началась. Я, с младенчества упражняясь владеть оружием с братом моим Тарбелсом, выпросила дозволение со стрелами моими отведать счастие в ловитве.
Гоняясь за лисицами, потом за дикою козою, поудалилась я несколько от моих родителей. Вдруг поднялся великий вихрь, деревья раздавались на обе стороны, и я увидела Бабу Ягу, скачущую на ступе, которую она так, как бы лошадь, погоняла железным пестом. Она так страшна была видом, что я, увидевши ее, затрепетала. И можно ли не испугаться? Представьте себе пресмуглую и тощую бабу семи аршин ростом, у которой на обе стороны торчали, равно как у дикой свиньи, зубы, аршина полтора длиною, притом же руки ее украшали медвежьи когти; она приближилась, схватила меня и помчала с собою. А хотя телохранители, со мною бывшие, и пустили в псе тучу стрел, но оные ей никакого вреда не сделали. Во ужасе я слышала только жалостный стон моих родителей, и с тех пор я их не видала.
Баба Яга часа в два привезла меня на своей ступе в здешнее жилище свое, хотя в рассуждении быстрости, с каковою мы скакали, считаю я, что переехали мы не менее двух тысяч верст. Я плакала неутешно, а особливо, когда увидела, что Баба Яга, готовясь обедать, вынула из печи зажаренного мальчика лет шести; я не могла ожидать и себе иной участи, как насытить алчность моей хищницы. Но Баба Яга обнадежила меня, что она, почитая мое происхождение, удостаивает меня принять в свои дочери и поверяет потому свое стадо. Я участь мою сочла счастливою, и всяк бы тех же, надеюсь, был мыслей, потому что лучше княжеской дочери быть пастушкою Бабы Яги, чем жареным на столе ее.
Три года уже провождаю я сию жизнь и начинаю привыкать к моей участи, хотя часто с сожалением вижу смерть невинных детей, коих ведьма моя крадет и пожирает. Она всякий день выезжает на свою добычу, как только взойдет солнце, и возвращается к половине дня. Мне она поручает весь дом, а не дозволяет ходить только в один сад. В сем саду, как я приметила, бережет она крылатого змия, которого всякий день навещает, и возвращается от него иногда в слезах, а иногда в великом гневе, который всегда оканчивается вздохами. Я думаю, что сей змий ее любовник и, как видно, невзирая, что он чудовище, не находит склонности отвечать ее страсти.
— Ах, княжна, — вскричал Звенислав,— я думаю, сей самый змий есть тот, которого я ищу и из коего мне должно вынуть желчь для освобождения одного очарованного дерева.
— Боги! — возопила Алзана, и Звенислав увидел в самое то мгновение ока напавшего на нее крылатого, преужасного виду змия.
Не успел он обнажить свой меч, чтоб защитить ее, чудовище проглотило его любезную и поднялось на воздух.
Сердце его окаменело, он не мог произносить жалоб и одно отчаяние подвигло его бежать и растерзать чудовище. Он гнался за ним; змий, казалось, не мог долго летать и опускался от часу ниже к земле; Звенислав удвоял бег. Уже он достигал его, уже меч звенел от ударов в длинный хвост его, но змий ударился в утес каменной горы, которая разверзлась, скрыла в себя его и опять сомкнулась. Звенислав, видя невозможность ни отмстить, ни погибнуть, упал на землю, проливал слезы и вопиял в отчаянии:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61