Или эту честь ни за что считаешь?
Хаджи Смион, приготовившись скинуть левый башмак, вмешался снова:
— И я то же самое Варлааму сказал. «Ведь тебя, говорю, в школьные попечители выбрали. Я сам голос за тебя подавал. А ты нас позоришь... ей-богу, позоришь!»
Иванчо отмахнулся от Хаджи Смиона, поглядел на него кислым взглядом и продолжал:
— Тут Селямсыз стал сдаваться. Вижу, проняли его слова мои. «Иванчо, ты прав»,— говорит.
— И Варлаам сперва упирался, а под конец сказал: «Ты прав...» То же самое!
И Хаджи Смион важно оглядел все собрание.
Иванчо кинул на Хаджи Смиона свирепый втляд. Заметив, что тот снял башмак, чтобы говорить, он предупредил его намерение.
— Кажется, уж совсем убедил его. Но вдруг он мнез «Хребет! Не могу. Нет, нет, не могу. Чтобы этот разбойник анатолийский ворота мои бесчестил!»
— Вот, вот! И Варлаам тоже: «Я, говорит, этого смертоубийцу и Иуду Искариотского, который фалими-лию мою бесчестит»
— Замолчи, невежа! Попечители! Позор для болгарского народа! —в бешенстве закричал Иванчо.
Среди присутствующих послышался смех. Хаджи Смион презрительно поглядел на Иванчо и строго промолвил:
— Будь американцем, сударь. Веди себя чинно.
Но через минуту гнев его прошел, и он охотно принял предложение Иванчо сыграть в карты...
— Только честно, без обмана,— прибавил Иванчо.
— По-американски,— ответил Хаджи Смион, усаживаясь удобнее.
Игроки несколько раз сдали карты в полном молчании.
Первый нарушил его Хаджи Смион.
— Знаешь, как звали не прошлогоднего, а позапрошлогоднего кадия?
— Пять да три — восемь, да один — девять... Кого?
— Позапрошлогоднего... четыре и четыре — восемь.,. Ходи.
— Хаджи Юнуз, что ли?.. Ходи, чего тянешь?
— Малая. Берешь? — воскликнул Хаджи Смион.
— Черт подери, допек ты меня! Всю душу выжег и прочее... На! Грабь!
— Пять, два... три... десять!
— Крупная! Ох! — испуганно вскрикнул Иванчо.— Нег, постой, постой! У тебя ведь девять... Как же десять? Долой, долой, долой крупную!
— Ах, волки заешь!.. А я десять очков насчитал, обчелся,,. На, возьми ее себе!
И Хаджи Смион с сердцем кинул карту на землю.
— Вперед, пожалуйста, честно, без обмана...— сказал Иванчо, забрав при следующей сдаче и крупную и мелкую.
Хаджи Смион, насупившись, обдумывал ход. Игра продолжалась.
— Теперь — будь сам свидетелем, Хаджи Смион: я благородно, как полагается,— понимаешь?.. Игра, прямо сказать... Ну, не идет чертова карта... Эх, будь у меня сейчас девятка!.. Погоди, погоди: я посмотрю, чем ты кроешь. Два да три — пять, да четыре — девять и прочее. Ладно, бери.
— Экий ты недоверчивый,— сказал Хаджи Смион, пряча себе под колено три карты Иванчо.— Проклятые трефы не идут... Эй, эй, ты чем покрыл валета?
— Валетом же,— добросовестно ответил Иванчо.
— А я уж подумал, не королем ли... Мне показалось— корона,— сказал Хаджи Смион, покрывая даму единицей и быстро смешивая их с другими картами.
Но Иванчо, не слушая уверений Хаджи Смиона, потребовал, чтобы карты последнего были проверены и было выяснено, сколько у него дам.
— Правильно, правильно,— послышались голоса. Хаджи Смион поспешно смешал свои карты с картами Иванчо и сердито промолвил:
— Я так играть не стану!
— Как же это, сударь? Записываю себе пять. А ты плати за кофе и прочее. Зачем карты смешал? Или баранами всех считаешь?
— Кто тебе о баранах говорит? Но я не желаю слу< шать оскорблений. Играй по-американски.
— Разве ты не мошенничал?
— Кто?
— Разве я не поймал тебя два раза?
— Врешь! — крикнул Хаджи Смион.
— Сам ты врешь, как бородатый цыган!
С этими словами Иванчо швырнул ему карты в лицо; при этом он толкнул хозяина, разносившего кофе, и все оно вылилось на плечо Хаджи Смиону.
Трудно сказать, что сделал бы Хаджи Смион, если бы был обут в это мгновение. Но Иванчо отбежал в другой конец комнаты и стал шепотом спрашивать Ми-рончо:
— Скажи, Мирончо, какая обида больше? По-моему, хребет.
Мирончо ничего не ответил.
— А по-твоему, что труднее стерпеть? — домогался Иванчо.
Мирончо поглядел на него совершенно равнодушно.
— Хребет? — покраснев от досады, продолжал настаивать Иванчо.
Мирончо молчал.
— Или, скажем, кошка? — прибавил Иванчо упрямо. Потом, переменив тон, спросил доверительно:
— Читал сатиру?
Мирончо посмотрел на него отсутствующим взглядом. «« Страшно осмеяли Варлаама — и прочее. Читал?
Но Мирончо, который даже носа Йоты видеть не мог, отвернулся и стал слушать другой разговор.
Иванчо покраснел от гнева. Повернувшись к стене, рн пробормотал:
— Погоди, гордый Дарий я заставлю тебя открыть <гвои ослиные уши!
Он не посмел напасть на Мирончо открыто, так как помнил случай с жаровней, а решил втянуть его в спор по какому-нибудь запутанному вопросу — например, насчет правописания, о котором уж зашла речь в одном углу кофейни.
XII. Вольтерьянцы и эллинисты
Иванчо Йота незаметно присоединился к беседующим. Разговор, возникший по поводу лошади Ивана Болашака, перешел в спор о правописании. Учитель Гатю, известный вольтерьянец, обрушивал беспощадные удары на некоторые завещанные стариной благочестивые букэы.
Его союзниками были: Мирончо, завсегдатай кофейни Иван Бухал, подвыпивший дед Нистор, несмотря на свою неграмотность, сражавшийся в первом ряду бойцов; затем великий вольнодумец и патриот господин Фра-тю и, наконец, владелец кофейни.
В качестве союзников сладкогласного певца и эллиниста музыкословесного Хаджи Атанасия фигурировали: многоученый эллинист и доктор дед Иоси, лечивший решительно все желудочные заболевания тартароэмети-кой2, затем верный блюститель традиций школы Гырбы о. Ставри: он продолжал писать с острыми и тупыми ударениями; далее, два безгласных, но, видимо, знающих слушателя, так как оба глубокомысленно кивали головой всякому, кто брал слово, к какому бы лагерю тот ни примыкал. Наконец, Иван Капзамалин, постоянный покупатель товаров Иванчо и сват о. Ставри.
Иванчо Йота, естественно, присоединился к лагерю эллинистов, а Хаджи Смион, увидев это, пристал к партии вольтерьянцев. Помощник учителя Мироновский соблюдал нейтралитет.
Спор становился все горячей и ожесточенней, так как, несмотря на свирепость вольтерьянцев, эллинисты не хотели уступать ни пяди; наоборот, они предъявляли еще более страшные притязания, чем обычно.
1 Дари Гистасп (522—486 гг. до н. з.) — древнеперсидский царь. Легенда об ослиных ушах относится, однако, не к нему, а к мифическому царю Мидасу,
2 Рвотное средство.
Музыкословесный Хаджи Атанасий непременно хотел, чтобы заняли свои прежние почетные места в азбуке; Петко Мираз, настроенный более умеренно, настаивал на воз« вращении одних только. Отец Ставри был неукротим: он требовал восстановления титл; но в конце концов уступил и согласился на то, чтобы сохранить их только над словами «бог» и «ангел».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Хаджи Смион, приготовившись скинуть левый башмак, вмешался снова:
— И я то же самое Варлааму сказал. «Ведь тебя, говорю, в школьные попечители выбрали. Я сам голос за тебя подавал. А ты нас позоришь... ей-богу, позоришь!»
Иванчо отмахнулся от Хаджи Смиона, поглядел на него кислым взглядом и продолжал:
— Тут Селямсыз стал сдаваться. Вижу, проняли его слова мои. «Иванчо, ты прав»,— говорит.
— И Варлаам сперва упирался, а под конец сказал: «Ты прав...» То же самое!
И Хаджи Смион важно оглядел все собрание.
Иванчо кинул на Хаджи Смиона свирепый втляд. Заметив, что тот снял башмак, чтобы говорить, он предупредил его намерение.
— Кажется, уж совсем убедил его. Но вдруг он мнез «Хребет! Не могу. Нет, нет, не могу. Чтобы этот разбойник анатолийский ворота мои бесчестил!»
— Вот, вот! И Варлаам тоже: «Я, говорит, этого смертоубийцу и Иуду Искариотского, который фалими-лию мою бесчестит»
— Замолчи, невежа! Попечители! Позор для болгарского народа! —в бешенстве закричал Иванчо.
Среди присутствующих послышался смех. Хаджи Смион презрительно поглядел на Иванчо и строго промолвил:
— Будь американцем, сударь. Веди себя чинно.
Но через минуту гнев его прошел, и он охотно принял предложение Иванчо сыграть в карты...
— Только честно, без обмана,— прибавил Иванчо.
— По-американски,— ответил Хаджи Смион, усаживаясь удобнее.
Игроки несколько раз сдали карты в полном молчании.
Первый нарушил его Хаджи Смион.
— Знаешь, как звали не прошлогоднего, а позапрошлогоднего кадия?
— Пять да три — восемь, да один — девять... Кого?
— Позапрошлогоднего... четыре и четыре — восемь.,. Ходи.
— Хаджи Юнуз, что ли?.. Ходи, чего тянешь?
— Малая. Берешь? — воскликнул Хаджи Смион.
— Черт подери, допек ты меня! Всю душу выжег и прочее... На! Грабь!
— Пять, два... три... десять!
— Крупная! Ох! — испуганно вскрикнул Иванчо.— Нег, постой, постой! У тебя ведь девять... Как же десять? Долой, долой, долой крупную!
— Ах, волки заешь!.. А я десять очков насчитал, обчелся,,. На, возьми ее себе!
И Хаджи Смион с сердцем кинул карту на землю.
— Вперед, пожалуйста, честно, без обмана...— сказал Иванчо, забрав при следующей сдаче и крупную и мелкую.
Хаджи Смион, насупившись, обдумывал ход. Игра продолжалась.
— Теперь — будь сам свидетелем, Хаджи Смион: я благородно, как полагается,— понимаешь?.. Игра, прямо сказать... Ну, не идет чертова карта... Эх, будь у меня сейчас девятка!.. Погоди, погоди: я посмотрю, чем ты кроешь. Два да три — пять, да четыре — девять и прочее. Ладно, бери.
— Экий ты недоверчивый,— сказал Хаджи Смион, пряча себе под колено три карты Иванчо.— Проклятые трефы не идут... Эй, эй, ты чем покрыл валета?
— Валетом же,— добросовестно ответил Иванчо.
— А я уж подумал, не королем ли... Мне показалось— корона,— сказал Хаджи Смион, покрывая даму единицей и быстро смешивая их с другими картами.
Но Иванчо, не слушая уверений Хаджи Смиона, потребовал, чтобы карты последнего были проверены и было выяснено, сколько у него дам.
— Правильно, правильно,— послышались голоса. Хаджи Смион поспешно смешал свои карты с картами Иванчо и сердито промолвил:
— Я так играть не стану!
— Как же это, сударь? Записываю себе пять. А ты плати за кофе и прочее. Зачем карты смешал? Или баранами всех считаешь?
— Кто тебе о баранах говорит? Но я не желаю слу< шать оскорблений. Играй по-американски.
— Разве ты не мошенничал?
— Кто?
— Разве я не поймал тебя два раза?
— Врешь! — крикнул Хаджи Смион.
— Сам ты врешь, как бородатый цыган!
С этими словами Иванчо швырнул ему карты в лицо; при этом он толкнул хозяина, разносившего кофе, и все оно вылилось на плечо Хаджи Смиону.
Трудно сказать, что сделал бы Хаджи Смион, если бы был обут в это мгновение. Но Иванчо отбежал в другой конец комнаты и стал шепотом спрашивать Ми-рончо:
— Скажи, Мирончо, какая обида больше? По-моему, хребет.
Мирончо ничего не ответил.
— А по-твоему, что труднее стерпеть? — домогался Иванчо.
Мирончо поглядел на него совершенно равнодушно.
— Хребет? — покраснев от досады, продолжал настаивать Иванчо.
Мирончо молчал.
— Или, скажем, кошка? — прибавил Иванчо упрямо. Потом, переменив тон, спросил доверительно:
— Читал сатиру?
Мирончо посмотрел на него отсутствующим взглядом. «« Страшно осмеяли Варлаама — и прочее. Читал?
Но Мирончо, который даже носа Йоты видеть не мог, отвернулся и стал слушать другой разговор.
Иванчо покраснел от гнева. Повернувшись к стене, рн пробормотал:
— Погоди, гордый Дарий я заставлю тебя открыть <гвои ослиные уши!
Он не посмел напасть на Мирончо открыто, так как помнил случай с жаровней, а решил втянуть его в спор по какому-нибудь запутанному вопросу — например, насчет правописания, о котором уж зашла речь в одном углу кофейни.
XII. Вольтерьянцы и эллинисты
Иванчо Йота незаметно присоединился к беседующим. Разговор, возникший по поводу лошади Ивана Болашака, перешел в спор о правописании. Учитель Гатю, известный вольтерьянец, обрушивал беспощадные удары на некоторые завещанные стариной благочестивые букэы.
Его союзниками были: Мирончо, завсегдатай кофейни Иван Бухал, подвыпивший дед Нистор, несмотря на свою неграмотность, сражавшийся в первом ряду бойцов; затем великий вольнодумец и патриот господин Фра-тю и, наконец, владелец кофейни.
В качестве союзников сладкогласного певца и эллиниста музыкословесного Хаджи Атанасия фигурировали: многоученый эллинист и доктор дед Иоси, лечивший решительно все желудочные заболевания тартароэмети-кой2, затем верный блюститель традиций школы Гырбы о. Ставри: он продолжал писать с острыми и тупыми ударениями; далее, два безгласных, но, видимо, знающих слушателя, так как оба глубокомысленно кивали головой всякому, кто брал слово, к какому бы лагерю тот ни примыкал. Наконец, Иван Капзамалин, постоянный покупатель товаров Иванчо и сват о. Ставри.
Иванчо Йота, естественно, присоединился к лагерю эллинистов, а Хаджи Смион, увидев это, пристал к партии вольтерьянцев. Помощник учителя Мироновский соблюдал нейтралитет.
Спор становился все горячей и ожесточенней, так как, несмотря на свирепость вольтерьянцев, эллинисты не хотели уступать ни пяди; наоборот, они предъявляли еще более страшные притязания, чем обычно.
1 Дари Гистасп (522—486 гг. до н. з.) — древнеперсидский царь. Легенда об ослиных ушах относится, однако, не к нему, а к мифическому царю Мидасу,
2 Рвотное средство.
Музыкословесный Хаджи Атанасий непременно хотел, чтобы заняли свои прежние почетные места в азбуке; Петко Мираз, настроенный более умеренно, настаивал на воз« вращении одних только. Отец Ставри был неукротим: он требовал восстановления титл; но в конце концов уступил и согласился на то, чтобы сохранить их только над словами «бог» и «ангел».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35