..» Разве не правильно? Ведь должен человек за веру свою стоять?
— Ну его к черту, твой церковный вопрос! Поповские ' да монашеские штучки. Ты вот поразмысли над восточным вопросом, подумай-ка над ним! — с сердцем крикнул Мирончо, ожесточенно свинчивая флейту.
— Вот и я как раз хотел сказать: восточный вопрос — это да, а все остальное — чепуха,— вдумчиво подтвердил Хаджи Смион.
Бай Мичо снял очки, спрятал их в футляр и, собираясь уходить, прибавил:
— Попомни мое слово, Мирончо: у тех хэшей, что теперь по Балканам бродят, воеводы — все русские генералы. Ты не верь тому, что в газетах пишут... Как дважды два — четыре, тут русские работают,— в восточном вопросе то есть. Дело подвигается. Пророчество не лжет... «Десятый ийдикт2... И восстанет брань сильная от Севера... и будут кровопролития, и пламень, и бедствия великие по всей земле... и погибнет проклятое племя измаильтянское!3 Горе тебе, о дщерь вавилонская...» Это о Царьграде. А брань сильная — Россия,— важно заметил бай Мичо Бейзаде и встал.
1 Бвйст Фридрих (1809—1886)—австрийский министр иностранных дел (с 1886 г.), вдохновитель реакции, выступавший против славян.
Индикт — период в пятнадцать лет, единица времени, Идмаильтянским племенем называли арабов и турок,
VI. Что сказал ночной колпак?
Мирончо слегка приподнялся, пожал гостю руку и, когда тот ушел, любезно спросил приятеля:
— Какие известия, друг мой?
Этб было сказано уже по-болгарски.
— Важные известия, большие новости,— ответил Хад жи Смион тоже по-болгарски: — Филипп так и рубит «капустные кочаны»1 на Балканах. Думается, мы освободимся. Только сила-то турецкая, а?.. Черт! А тут еще этот, как ты говоришь, дьявольский церковный вопрос все не решается... Поди разберись...
Мирончо выразительно нахмурился и, взмахнув флейтой, воскликнул:
— Ты, Хаджи, помешался на своем церковном вопросе! Я о нем слышать больше не хочу. Филибейским чор-баджиям архиереи понадобились... Свободу, свободу — ты вот что мне подай. И русская сабля это совершит... Прочти «Лесной путник»!2. Ты читал его?
Хаджи Смион немного смутился, но ответил решительным тоном:
— Ну да, ну да, когда-нибудь русские возьмут Царь-град, Бай Минчо прав; и Мартын Задека3 тоже верно говорит: в десятом индикте это будет. Теперь у нас тысяча восемьсот шестьдесят восьмой год. Сбудется непременно. Русские генералы непобедимы... Только Дунай перейдут, а там... Я ведь все тропы через Балканы знаю — двадцать раз Карнарские горы переходил. Огромное царство — Россия, ужас какое... Куда только не простирается! Расспрашивал я как-то Гёчко о Сибири,— ну просто гтрах берет: не то царство это, не то целая вселенная... Гы верно говоришь.. мне теперь ясно. Ну да, политика,— в ней-то все и дело... Пруссия и Австрия дрались при Садовой. Дрались так, что друг друга чуть не истребили! А из-за чего? Из-за земли... Ведь всякий царь, коли настоящим царем хочет быть, должен землю иметь, над которой ему царствовать. Все равно как, попросту сказать,, и мужчина, чтобы настоящим мужчиной быть, должен — понимаешь? — жену себе взять... Это я, Мирончо, к тому речь веду, что пора бы и тебе — это самое; по-приятельски говорю, пора...
1 Филипп Тотю — гайдуцкий воевода; «капустные кочаны» — имеются в виду турки.
2 Поэма Г. Раковского (1857), повествующая о тяжелом положении болгар под гнетом турок.
3 Мартын Задека — несуществующий автор книги прорицаний
Мирончо посмотрел на него с удивлением. Хаджи Смион дружески кивнул ему.
— Жениться? — промолвил Мирончо.— Брр... Что ж, это неплохо...
— Неплохо, ей-богу неплохо,— подтвердил Хаджи Смион.
Мирончо снова задумался.
— То есть ты, сердечный друг- мой,— заговорил он, наконец, насупившись и положив флейту себе на колени,— советуешь мне всунуть голову в бабье ярмо?
— Сохрани боже!
— Чтоб было кому меня за нос водить?
— Погоди!
— Чтоб я с этого самого дня стал рабом какой-нибудь пестрой юбки?
— Нет, нет, нет! — крикнул Хаджи Смион, уже сожалея, что разговор о политике незаметно вовлек его в спор по этому дьявольскому вопросу.
— Неужели ты считаешь Мирончо таким простаком?
— Никто не считает...
— Мирончо не нуждается в жене, приятель мой дорогой. Чего мне не хватает? Вот моя женушка сладкогла-сая, которая и меня и людей веселит. У вас ведь тоже ее слышнр?
- Каждый вечер слушаем с женой... Она очень любит ту, румынскую... Но не дай бог... — Чего «не дай бог»?
— О старости, о старости надо подумать, друг сердечный.— промолвил Хаджи Смион отеческим тоном.
— Так что же?
— Надо человеку деток иметь.
— Вот ты о чем? Браво, любезный друг мой, браво! Теперь я одного себя, Миронча, кормлю, а тогда буду целый рой сопливых мирончовят кормить? Я не Селямсыз! В каком законе это написано?
— Как в каком законе? В нашем православном законе,— храбро отрезал Хаджи Смион.
-— Ветер — этот закон! А мой закон на ночном колпаке у меня написан: свет лжив и суета сует! Все есть дым!
— Дело известное: все — ветер и дым,— горячо под таердил Хаджи Смион.
— Женись не женись — все равно помрешь, верно?
— И я то же хотел сказать.
— Послушай, дорогой и любезный друг мой, какова моя философия... Ты ведь знаешь, что я — философ?
— Да, ты философ.
— И у меня тут есть кое-что?
При этом он указал на свою голову.
— Есть, знаю.
— В этом мире ни жена, ни золото, ни серебро не могут сделать человека счастливым, а знаешь — что?
— Знаю.
— Сэобода.
— По-американски.
— И больше ничего не надо.
Мирончо внимательно склонился над флейтой, стараясь прицепить на место какой-то клапан.
— Да, больше ничего не надо.
Хаджи Смион увидел, что под давлением неодолимых доводов философа вынужден мало-помалу уступать ему поле сражения. Он собрался с духом и решил сделать по-следнюю доблестную попытку удержать свои позиции,— чтоб, если уж придется отступить, то по крайней мере совесть была чиста.
— Только видишь ли, халоолу...— бодро начал он.— Ежели человек имеет покой у себя в доме... А кто создает покой в доме? Опять жена. Вот я, например; спроси меня. Восемь лет жи$у с Гинкой и ни о чем не беспокоюсь .. То есть — понимаешь? — ни на столечко тревоги не знаю, А коли покоя нет, какую же можно чувствовать благодарность?
Мирончо сидел, по-прежнему склонившись над флейтой: Он ничего не ответил. Хаджи Смион осмелел.
— Не женат — ладно... Но ведь с людьми живем... Им язык не привяжешь... Вот ты, например, к монашкам ходишь,— без всякой дурной мысли, скажем. Но — понимаешь?., народ видит: человек бессемейный. Нет, нет, некрасиво получается. Просто неприлично. Ну что ска« жут люди?
Мирончо насупился и сильно тряхнул головой, так что кисточка колпака свесилась наперед.
— Ты видишь, что она говорит? — промолвил он.-- «Мне ни до кого дела нет»!
Хаджи Смион стал в тупик перед этим неопровержимым аргументом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
— Ну его к черту, твой церковный вопрос! Поповские ' да монашеские штучки. Ты вот поразмысли над восточным вопросом, подумай-ка над ним! — с сердцем крикнул Мирончо, ожесточенно свинчивая флейту.
— Вот и я как раз хотел сказать: восточный вопрос — это да, а все остальное — чепуха,— вдумчиво подтвердил Хаджи Смион.
Бай Мичо снял очки, спрятал их в футляр и, собираясь уходить, прибавил:
— Попомни мое слово, Мирончо: у тех хэшей, что теперь по Балканам бродят, воеводы — все русские генералы. Ты не верь тому, что в газетах пишут... Как дважды два — четыре, тут русские работают,— в восточном вопросе то есть. Дело подвигается. Пророчество не лжет... «Десятый ийдикт2... И восстанет брань сильная от Севера... и будут кровопролития, и пламень, и бедствия великие по всей земле... и погибнет проклятое племя измаильтянское!3 Горе тебе, о дщерь вавилонская...» Это о Царьграде. А брань сильная — Россия,— важно заметил бай Мичо Бейзаде и встал.
1 Бвйст Фридрих (1809—1886)—австрийский министр иностранных дел (с 1886 г.), вдохновитель реакции, выступавший против славян.
Индикт — период в пятнадцать лет, единица времени, Идмаильтянским племенем называли арабов и турок,
VI. Что сказал ночной колпак?
Мирончо слегка приподнялся, пожал гостю руку и, когда тот ушел, любезно спросил приятеля:
— Какие известия, друг мой?
Этб было сказано уже по-болгарски.
— Важные известия, большие новости,— ответил Хад жи Смион тоже по-болгарски: — Филипп так и рубит «капустные кочаны»1 на Балканах. Думается, мы освободимся. Только сила-то турецкая, а?.. Черт! А тут еще этот, как ты говоришь, дьявольский церковный вопрос все не решается... Поди разберись...
Мирончо выразительно нахмурился и, взмахнув флейтой, воскликнул:
— Ты, Хаджи, помешался на своем церковном вопросе! Я о нем слышать больше не хочу. Филибейским чор-баджиям архиереи понадобились... Свободу, свободу — ты вот что мне подай. И русская сабля это совершит... Прочти «Лесной путник»!2. Ты читал его?
Хаджи Смион немного смутился, но ответил решительным тоном:
— Ну да, ну да, когда-нибудь русские возьмут Царь-град, Бай Минчо прав; и Мартын Задека3 тоже верно говорит: в десятом индикте это будет. Теперь у нас тысяча восемьсот шестьдесят восьмой год. Сбудется непременно. Русские генералы непобедимы... Только Дунай перейдут, а там... Я ведь все тропы через Балканы знаю — двадцать раз Карнарские горы переходил. Огромное царство — Россия, ужас какое... Куда только не простирается! Расспрашивал я как-то Гёчко о Сибири,— ну просто гтрах берет: не то царство это, не то целая вселенная... Гы верно говоришь.. мне теперь ясно. Ну да, политика,— в ней-то все и дело... Пруссия и Австрия дрались при Садовой. Дрались так, что друг друга чуть не истребили! А из-за чего? Из-за земли... Ведь всякий царь, коли настоящим царем хочет быть, должен землю иметь, над которой ему царствовать. Все равно как, попросту сказать,, и мужчина, чтобы настоящим мужчиной быть, должен — понимаешь? — жену себе взять... Это я, Мирончо, к тому речь веду, что пора бы и тебе — это самое; по-приятельски говорю, пора...
1 Филипп Тотю — гайдуцкий воевода; «капустные кочаны» — имеются в виду турки.
2 Поэма Г. Раковского (1857), повествующая о тяжелом положении болгар под гнетом турок.
3 Мартын Задека — несуществующий автор книги прорицаний
Мирончо посмотрел на него с удивлением. Хаджи Смион дружески кивнул ему.
— Жениться? — промолвил Мирончо.— Брр... Что ж, это неплохо...
— Неплохо, ей-богу неплохо,— подтвердил Хаджи Смион.
Мирончо снова задумался.
— То есть ты, сердечный друг- мой,— заговорил он, наконец, насупившись и положив флейту себе на колени,— советуешь мне всунуть голову в бабье ярмо?
— Сохрани боже!
— Чтоб было кому меня за нос водить?
— Погоди!
— Чтоб я с этого самого дня стал рабом какой-нибудь пестрой юбки?
— Нет, нет, нет! — крикнул Хаджи Смион, уже сожалея, что разговор о политике незаметно вовлек его в спор по этому дьявольскому вопросу.
— Неужели ты считаешь Мирончо таким простаком?
— Никто не считает...
— Мирончо не нуждается в жене, приятель мой дорогой. Чего мне не хватает? Вот моя женушка сладкогла-сая, которая и меня и людей веселит. У вас ведь тоже ее слышнр?
- Каждый вечер слушаем с женой... Она очень любит ту, румынскую... Но не дай бог... — Чего «не дай бог»?
— О старости, о старости надо подумать, друг сердечный.— промолвил Хаджи Смион отеческим тоном.
— Так что же?
— Надо человеку деток иметь.
— Вот ты о чем? Браво, любезный друг мой, браво! Теперь я одного себя, Миронча, кормлю, а тогда буду целый рой сопливых мирончовят кормить? Я не Селямсыз! В каком законе это написано?
— Как в каком законе? В нашем православном законе,— храбро отрезал Хаджи Смион.
-— Ветер — этот закон! А мой закон на ночном колпаке у меня написан: свет лжив и суета сует! Все есть дым!
— Дело известное: все — ветер и дым,— горячо под таердил Хаджи Смион.
— Женись не женись — все равно помрешь, верно?
— И я то же хотел сказать.
— Послушай, дорогой и любезный друг мой, какова моя философия... Ты ведь знаешь, что я — философ?
— Да, ты философ.
— И у меня тут есть кое-что?
При этом он указал на свою голову.
— Есть, знаю.
— В этом мире ни жена, ни золото, ни серебро не могут сделать человека счастливым, а знаешь — что?
— Знаю.
— Сэобода.
— По-американски.
— И больше ничего не надо.
Мирончо внимательно склонился над флейтой, стараясь прицепить на место какой-то клапан.
— Да, больше ничего не надо.
Хаджи Смион увидел, что под давлением неодолимых доводов философа вынужден мало-помалу уступать ему поле сражения. Он собрался с духом и решил сделать по-следнюю доблестную попытку удержать свои позиции,— чтоб, если уж придется отступить, то по крайней мере совесть была чиста.
— Только видишь ли, халоолу...— бодро начал он.— Ежели человек имеет покой у себя в доме... А кто создает покой в доме? Опять жена. Вот я, например; спроси меня. Восемь лет жи$у с Гинкой и ни о чем не беспокоюсь .. То есть — понимаешь? — ни на столечко тревоги не знаю, А коли покоя нет, какую же можно чувствовать благодарность?
Мирончо сидел, по-прежнему склонившись над флейтой: Он ничего не ответил. Хаджи Смион осмелел.
— Не женат — ладно... Но ведь с людьми живем... Им язык не привяжешь... Вот ты, например, к монашкам ходишь,— без всякой дурной мысли, скажем. Но — понимаешь?., народ видит: человек бессемейный. Нет, нет, некрасиво получается. Просто неприлично. Ну что ска« жут люди?
Мирончо насупился и сильно тряхнул головой, так что кисточка колпака свесилась наперед.
— Ты видишь, что она говорит? — промолвил он.-- «Мне ни до кого дела нет»!
Хаджи Смион стал в тупик перед этим неопровержимым аргументом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35