Всего и делов-то…»
— Спасибо вам, добрые люди. Свет да пребудет с вами! — закончила женщина и вновь взглянула вдаль.
Странная она, вам не показалось? Но это лицо как будто было мне знакомо. Мы заехали на хутор купить еду. Хозяин — дородный коренастый мужчина с проседью на висках — встретил нас у ворот. Только сейчас я вспомнил: эти двое, муж и жена, беженцы с востока, спасли мне жизнь четырнадцать лет назад.
Когда армейский госпиталь вполз в Эштру, последний ящик с едой из обозных запасов был давно опустошен. В городских амбарах не осталось даже мучной пыли, а начальство в ратуше лишь развело руками — дескать, сами голодаем. Да, они сильно голодали, чинуши-толстопузики, аж лоснились от недоедания. На городских рынках спекулянты накручивали заоблачные цены — тощей госпитальной кассы хватило лишь на мешок муки с личинками. Тогда наш главный доктор собрал всех и сказал, опустив глаза: все, кто ходячие, ищите себе на пропитание сами. Он вскоре сам умер от голода, санитары разбежались, прихватив казенное имущество, и госпиталь прекратил существование.
А в это время я стучался по подворотням в тщетной надежде на помощь. Несколько раз меня облагодетельствовали помоями, которыми побрезговала бы даже свинья. Но чаше всего мне давали от ворот поворот — спустя неделю я уже еле передвигал нога и после очередного «разгрузочного» дня забрел в какой-то полуразвалившийся сарайчик в пригороде с твердым намерением тут и помереть.
— Эй, бродяга, эта халупа занята мной и моей женой! — встревоженно заявил по-фаценски широкоплечий усатый мужик, потянувшись в угол, где стояли вилы.
— Извините, сейчас уйду, — ответил я, но тут ноги окончательно сдали, и я сел, где стоял.
— Э, да ты никак горец! Можешь остаться, землячок, в этом убогом краю редко встретишь сородича. — В это время из-за его спины раздался сдавленный женский стон. — Жена рожает… Парень, не помог бы ты мне — воды там вскипятить, полотенца и все такое. Ух и боязно ж как-то с непривычки.
А мне, девятнадцатилетнему, каково?! С другой стороны, все когда-нибудь приходится делать в первый раз. Несмотря на всеобщую неосведомленность в означенном вопросе, роды прошли нормально, на свет появилась крепенькая девочка. Я получил честно заработанную краюху хлеба и, сидя на завалинке рядом со счастливым отцом, смотрел на чистое небо, украшенное тысячами ночных огоньков и шикарным полумесяцем.
— Под звездой родилась, счастливой будет.
— Как назовете счастливицу?
— Турмалин хочет, чтобы, согласно местному обычаю, имя давали в Храме, при причащении . Но все приходы в округе заняты ранеными или беженцами, службы не проводятся, а попы на рынке бобами торгуют. Что за гадкий городишко, кого ни спросишь — никому до тебя дела нет!
— А сами вы откуда будете?
— Из столицы. Как только новости с фронта перестали поступать, а город авралом стали к обороне готовить, вот тут-то я, тертый армейский сухарь, понял: пора когти рвать… Покидали кой-какое барахлишко на подводу и двинули по западной дороге, а под Эштрой у жены схватки начались. Так и пришлось нам здесь задержаться малость… Но теперь все закончилось, и завтра мы уезжаем на север, к жениной родне.
А я отправлялся на юг, домой, — в городе скупердяев мне больше нечего было делать. Прощаясь, Лайрут набил мою сумку едой, которой мне хватило, чтобы вернуться в родные края. И вот спустя четырнадцать лет наши пути опять пере, секлись.
— Землячок, никак ты?! — воскликнул Лайрут, пристально вглядываясь в мое лицо. — Какая встреча! Пожалуйте в дом, гости дорогие! Поди проголодались с дороги-то!
— Вы давно были в Лусе? — спросил я его, спешиваясь и входя во двор.
— Эн-то, где-то дня три-то прошло. А что? — Он тревожно посмотрел на меня.
— Все ее обитатели умерли в мучениях. Отравлены. Вы не знаете, кто это мог сделать?
Лайрут словно окаменел, лицо его превратилось в неподвижную погребальную маску.
— Тятя, тятя, что с тобой? Что стряслось? — Стайка ребятишек окружила его, теребя за рукава.
— Ничего… идите играйтесь. — Крестьянин отошел от шока и долго смотрел мне в глаза, еще не окончательно веря в услышанное. — Не говорите Турмалин, с нее и так достаточно…
Мы приехали как раз к обеду — стол был накрыт. Лайрут как глава семьи благословил трапезу, и наша четверка, детская ватага и несколько работников расселись по лавкам строго по рангу: хозяин во главе стола, рядом мы на правах почетных гостей, далее — работники, дети хозяйские, дети работников. Место хозяйки с другого торца стола оставалось пустым. Почти весь обед прошел в тишине — в Лусе родня была У всех. Уже под конец я решился нарушить всеобщее молчание:
— А почему не пришла хозяйка, Лайрут?
— Турмалин редко приходит на обед, а вы, наверное, видели ее на дороге и слышали ее слова. Сколько я ей втолковывал — не говори по-имперски, себя погубишь и семью свою. Все без толку… С той поры, как старшая дочка запропала, она словно умом тронулась. Дома вроде все путем, но каждый день ходит на дорогу и ждет. Она и вовсе бы ушла, да дети удержали.
— А сколько дней прошло, когда дочка исчезла? Возможно, я помогу найти ее, работа у меня такая — искать пропавшее и загадки разгадывать.
— Если бы дней… Год.
— Тогда…
— Я понимаю, можешь взять свои слова обратно, землячок. А дочуру мы везде искали, но никто ее с тех пор и не видел.
Найти человека спустя год после его исчезновения — практически невыполнимая задача. Не остается никаких следов, сложно найти свидетелей и бесполезно надеяться на их память.
Когда выводили коней, меня кто-то дернул за рукав. Я обернулся и увидел маленького карапуза лет четырех, с всклоченными волосами — самого младшего из хозяйских. Он смешно хмурил брови, громко сопел и тыкал пальцем в закуток за конюшней, зазывая меня туда — дескать, пойдем разберемся. Ну пойдем, пойдем, вряд ли ты задумал начистить мне физиономию, тут что-то другое.
— Ты… лас слетовател? — по-заговорщицки пробормотал он, затащив меня в угол за телегами,
— Что-что? Откуда я слетел?
— Ну, ты… етот, котолый… сискаль.
— А, понятно. Так оно и есть.
— Тода найди сестлу. Видись дядьку в клуглой сапке. Ето он ее тода увес.
Я проследил за его пальцем и ахнул — мальчуган показывал на Трейсина.
— Ты не ошибся, случаем? Тебе сколько лет тогда было?
— Ну… тли. Однакось все помню! Сестла тода выела ис саплетной росси… ну где, тово, копуси кода-то колядовали, и несла сто-то савелнутое в плат. Она мене плохнала, но я все лавно вослед посел и увидел, как етот дядька ее в телегу посадил. Мабуть он ис мамкиной лодни, потому и сестла его уснала.
— Что ж ты раньше никому не сказал?
— А мене никто и не спласивал! Та и глупие они все, мелькота, тебе не ловня… Ну, иди се, тляхни са скилку плохово дядьку!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139