Он бы нисколько не испортил вида, если бы участвовал в сегодняшнем шествии атлетов.
Однако, пройдя еще несколько шагов, они услышали замечание более критическое:
— Но он же не посмел вступить в борьбу!
— Вероятно, хотел остаться на высоте своей репутации.
— Если бы он вправду этого хотел, он бы не ограничился тем, чтобы стать арбитром последнего боя. Сам бы ввязался в драку!
— Клянусь Юпитером, любопытно бы поглядеть, как наш Цезарь повел бы себя в схватке с этим странным желтым человечком.
Уже возле Омфалоса Калликста и девочку стали обгонять пышные носилки, где развалились господа, по всему видать, именитые. Оттуда тоже доносились обрывки весьма оживленного спора:
— Но, в конце концов, Кай, о чем ты говоришь? Арена — не место для императора!
— И, тем не менее, он еще намеревается до нее снизойти. Я узнал: завтра он будет участвовать в гладиаторском сражении. И его наложница тоже.
Сердце Калликста забилось быстрее. Он бессознательно ускорил шаг, чтобы носилки не уплыли из пределов слышимости.
— Рисковать жизнью ради...
— Не беспокойся. Когда Коммоду взбредает в голову изобразить из себя ретиария, в ход идут деревянные мечи, а трезубцы затуплены.
Стало быть, он сможет увидеть Марсию, это наверняка...
— Калликст, ты делаешь мне больно!
В смущении он осознал, что слишком крепко стискивал ручку своей маленькой спутницы. С жаром извинился, когда до него вдруг дошло, что девочка сильно побледнела, ее черты искажены. Обеспокоенно спросил:
— Скажи, Иеракина, ты хорошо себя чувствуешь? Не устала? Не дожидаясь ответа, подхватил ее на руки и двинулся дальше, бережно держа ее в объятиях.
Когда добрались до дому, в триклинии уже ждал готовый ужин. Калликст опустил ребенка на одно из лож.
— Пить хочу...
Он торопливо налил в кубок воды, которую она выпила залпом. Попросила еще один. Потом еще.
— Когда вернется папа?
— Боюсь, не раньше, чем на рассвете. Этим пирам конца нет.
— В таком случае я рада, что ты здесь.
Он поцеловал ребенка в лоб, принес тарелку с едой.
— Я не голодна.
— Возьми хоть кисточку винограда.
Девочка покачала головой и указала на пустую тарелку Калликста:
— К тому же и ты ничего не ешь.
Через силу изобразив улыбку, он промямлил:
— Видишь ли, мне тоже что-то не хочется...
Это была правда. В нем все, даже желудок, было полно одной мыслью: он увидит Марсию, когда она будет бороться на арене. Может быть, потом удастся даже приблизиться к ней? В самом деле, ведь послезавтра праздник Солнца, у христиан в обычае отмечать этот день. Пафиос дал ему попять, что фаворитка Коммода, весьма вероятно, будет присутствовать на этой церемонии, которую проводит в базилике форума Теофил, епископ Антиохийский.
Время шло. Калликст предложил Иеракине пройти вместе в табулинум:
— Ну что, партию в кости?
Девочка в полном восторге закивала. Они приступили к игре, но усталость после бурного дня быстро взяла свое, глаза у нее закрылись, она откинулась на спинку дивана. И скоро уснула.
Фракиец встал, отнес ребенка на ложе. Убедившись, что девочка крепко спит, он пошел к себе в комнату, взял и открыл свернутый из фетра футляр, где лежало сочинение, которое он только недавно купил, уступив настояниям Пафиоса. Священная книга христиан. На ленте, которой были обвязаны свитки, он прочел название: «Евангелие».
Сколько времени прошло с тех пор, как он погрузился в чтение? Когда он услышал шаги финикийца, темно-фиолетовый ночной мрак давно накрыл перистиль.
— Уже вернулся? Я тебя раньше утра не ждал.
— Да я и сам так думал! Ведь помнил же твои россказни о баснословных пирах!
— Ничего не понимаю. Ты вправду ужинал с Цезарем?
— С ним — да, но не у него.
— То есть как?
— Это важная подробность. Ну-ка, взгляни на это меню. Можно ли вообразить что-либо более жалкое?
Калликст взял четырехугольный папирус и прочел:
Спаржа и крутые яйца
Анчоусы
Козленок и отбивные
Бобы и тыквы
Цыпленок
Сушеный виноград и яблоки
Груши
Вино из Номента
— Так тебе, верно, и рвотного не потребовалось после такой трапезы?
— Все гораздо серьезнее: я подыхаю с голоду!
— Следуй за мной — мы это уладим.
И вот Пафиос, спеша заморить червячка, налег на громадный пирог с сыром, а Калликст, указывая на тяжелое ожерелье из драгоценных камней, в несколько рядов обвивающее шею его друга, и великолепные массивные золотые браслеты, украшающие его предплечья, заметил:
— Насколько я вижу, щедрость Коммода с избытком искупает скудость вашей трапезы.
— Это верно, — с набитым ртом отозвался Пафиос. — Знаешь, сколько он мне предложил за моих боевых быков? Миллион сестерциев! Не считая этих маленьких подарков. Миллион! Я богач! Мы с тобой богачи! Ты это понимаешь?
— Позволь мне, тем не менее, привлечь твое внимание к одной подробности. Ты не забыл об Иеракине? Она очень привязана к твоим борцам.
Финикиец пожал плечами:
— Отныне Аскал и Мальхион должны войти в состав отряда императорских вольноотпущенников. Они будут выступать в самых лучших амфитеатрах Империи. Перед ними открываются головокружительные возможности. Если я соглашусь продать их, это им же во благо. Что до Иеракины, ей, как любому ребенку, время быстро поможет утешиться.
Он разделался с пирогом и налил в свой кубок вина.
— Тебя не удивила умеренность этого меню?
Калликст не успел ответить — собеседник сам пояснил:
— Дело в том, что завтра император намерен сам бороться на арене.
— Действительно, я и сам на обратном пути что-то об этом слышал. В этой новости нет ничего из ряда вон выходящего.
— Э, нет! Посреди трапезы Цезарь встал и объявил: «Мне ведомо, что всякий раз, когда я участвую в схватке, злые языки сравнивают мои подвиги с шутовством гистрионов. Им не понять, что если я не использую настоящего оружия и поощряю знатных римских юношей следовать моему примеру, то лишь потому, что когда зрелище менее кроваво, оно доставляет больше удовольствия. Но знайте: я не трус, хотя некоторым и нравится изображать меня таким. Вот почему завтрашний бой будет настоящим, а оружие — стальным и остро заточенным».
— И впрямь удивительно. А что же ответили гости?
— Поскольку они горячо запротестовали, убеждая императора не подвергать свою жизнь смертельной опасности, Коммод с некоторым цинизмом заметил: «Я прекрасно понимаю, как вы обеспокоены... Но также знаю, что вы поспешили бы воздать хвалу чемпиону, которому удалось бы избавить вас от меня. В ваших глазах он бы сразу превратился в благодетеля и заступника».
— Если такой подвиг будет совершен, — мрачно произнес Калликст, — я охотно преподнесу этому чудесному герою золотую корону.
Пафиос аж подскочил:
— Ты мой друг, потому я забуду эти слова. Но повторяю тебе: на мой взгляд, Коммод лучший из всех императоров, когда-либо носивших порфиру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
Однако, пройдя еще несколько шагов, они услышали замечание более критическое:
— Но он же не посмел вступить в борьбу!
— Вероятно, хотел остаться на высоте своей репутации.
— Если бы он вправду этого хотел, он бы не ограничился тем, чтобы стать арбитром последнего боя. Сам бы ввязался в драку!
— Клянусь Юпитером, любопытно бы поглядеть, как наш Цезарь повел бы себя в схватке с этим странным желтым человечком.
Уже возле Омфалоса Калликста и девочку стали обгонять пышные носилки, где развалились господа, по всему видать, именитые. Оттуда тоже доносились обрывки весьма оживленного спора:
— Но, в конце концов, Кай, о чем ты говоришь? Арена — не место для императора!
— И, тем не менее, он еще намеревается до нее снизойти. Я узнал: завтра он будет участвовать в гладиаторском сражении. И его наложница тоже.
Сердце Калликста забилось быстрее. Он бессознательно ускорил шаг, чтобы носилки не уплыли из пределов слышимости.
— Рисковать жизнью ради...
— Не беспокойся. Когда Коммоду взбредает в голову изобразить из себя ретиария, в ход идут деревянные мечи, а трезубцы затуплены.
Стало быть, он сможет увидеть Марсию, это наверняка...
— Калликст, ты делаешь мне больно!
В смущении он осознал, что слишком крепко стискивал ручку своей маленькой спутницы. С жаром извинился, когда до него вдруг дошло, что девочка сильно побледнела, ее черты искажены. Обеспокоенно спросил:
— Скажи, Иеракина, ты хорошо себя чувствуешь? Не устала? Не дожидаясь ответа, подхватил ее на руки и двинулся дальше, бережно держа ее в объятиях.
Когда добрались до дому, в триклинии уже ждал готовый ужин. Калликст опустил ребенка на одно из лож.
— Пить хочу...
Он торопливо налил в кубок воды, которую она выпила залпом. Попросила еще один. Потом еще.
— Когда вернется папа?
— Боюсь, не раньше, чем на рассвете. Этим пирам конца нет.
— В таком случае я рада, что ты здесь.
Он поцеловал ребенка в лоб, принес тарелку с едой.
— Я не голодна.
— Возьми хоть кисточку винограда.
Девочка покачала головой и указала на пустую тарелку Калликста:
— К тому же и ты ничего не ешь.
Через силу изобразив улыбку, он промямлил:
— Видишь ли, мне тоже что-то не хочется...
Это была правда. В нем все, даже желудок, было полно одной мыслью: он увидит Марсию, когда она будет бороться на арене. Может быть, потом удастся даже приблизиться к ней? В самом деле, ведь послезавтра праздник Солнца, у христиан в обычае отмечать этот день. Пафиос дал ему попять, что фаворитка Коммода, весьма вероятно, будет присутствовать на этой церемонии, которую проводит в базилике форума Теофил, епископ Антиохийский.
Время шло. Калликст предложил Иеракине пройти вместе в табулинум:
— Ну что, партию в кости?
Девочка в полном восторге закивала. Они приступили к игре, но усталость после бурного дня быстро взяла свое, глаза у нее закрылись, она откинулась на спинку дивана. И скоро уснула.
Фракиец встал, отнес ребенка на ложе. Убедившись, что девочка крепко спит, он пошел к себе в комнату, взял и открыл свернутый из фетра футляр, где лежало сочинение, которое он только недавно купил, уступив настояниям Пафиоса. Священная книга христиан. На ленте, которой были обвязаны свитки, он прочел название: «Евангелие».
Сколько времени прошло с тех пор, как он погрузился в чтение? Когда он услышал шаги финикийца, темно-фиолетовый ночной мрак давно накрыл перистиль.
— Уже вернулся? Я тебя раньше утра не ждал.
— Да я и сам так думал! Ведь помнил же твои россказни о баснословных пирах!
— Ничего не понимаю. Ты вправду ужинал с Цезарем?
— С ним — да, но не у него.
— То есть как?
— Это важная подробность. Ну-ка, взгляни на это меню. Можно ли вообразить что-либо более жалкое?
Калликст взял четырехугольный папирус и прочел:
Спаржа и крутые яйца
Анчоусы
Козленок и отбивные
Бобы и тыквы
Цыпленок
Сушеный виноград и яблоки
Груши
Вино из Номента
— Так тебе, верно, и рвотного не потребовалось после такой трапезы?
— Все гораздо серьезнее: я подыхаю с голоду!
— Следуй за мной — мы это уладим.
И вот Пафиос, спеша заморить червячка, налег на громадный пирог с сыром, а Калликст, указывая на тяжелое ожерелье из драгоценных камней, в несколько рядов обвивающее шею его друга, и великолепные массивные золотые браслеты, украшающие его предплечья, заметил:
— Насколько я вижу, щедрость Коммода с избытком искупает скудость вашей трапезы.
— Это верно, — с набитым ртом отозвался Пафиос. — Знаешь, сколько он мне предложил за моих боевых быков? Миллион сестерциев! Не считая этих маленьких подарков. Миллион! Я богач! Мы с тобой богачи! Ты это понимаешь?
— Позволь мне, тем не менее, привлечь твое внимание к одной подробности. Ты не забыл об Иеракине? Она очень привязана к твоим борцам.
Финикиец пожал плечами:
— Отныне Аскал и Мальхион должны войти в состав отряда императорских вольноотпущенников. Они будут выступать в самых лучших амфитеатрах Империи. Перед ними открываются головокружительные возможности. Если я соглашусь продать их, это им же во благо. Что до Иеракины, ей, как любому ребенку, время быстро поможет утешиться.
Он разделался с пирогом и налил в свой кубок вина.
— Тебя не удивила умеренность этого меню?
Калликст не успел ответить — собеседник сам пояснил:
— Дело в том, что завтра император намерен сам бороться на арене.
— Действительно, я и сам на обратном пути что-то об этом слышал. В этой новости нет ничего из ряда вон выходящего.
— Э, нет! Посреди трапезы Цезарь встал и объявил: «Мне ведомо, что всякий раз, когда я участвую в схватке, злые языки сравнивают мои подвиги с шутовством гистрионов. Им не понять, что если я не использую настоящего оружия и поощряю знатных римских юношей следовать моему примеру, то лишь потому, что когда зрелище менее кроваво, оно доставляет больше удовольствия. Но знайте: я не трус, хотя некоторым и нравится изображать меня таким. Вот почему завтрашний бой будет настоящим, а оружие — стальным и остро заточенным».
— И впрямь удивительно. А что же ответили гости?
— Поскольку они горячо запротестовали, убеждая императора не подвергать свою жизнь смертельной опасности, Коммод с некоторым цинизмом заметил: «Я прекрасно понимаю, как вы обеспокоены... Но также знаю, что вы поспешили бы воздать хвалу чемпиону, которому удалось бы избавить вас от меня. В ваших глазах он бы сразу превратился в благодетеля и заступника».
— Если такой подвиг будет совершен, — мрачно произнес Калликст, — я охотно преподнесу этому чудесному герою золотую корону.
Пафиос аж подскочил:
— Ты мой друг, потому я забуду эти слова. Но повторяю тебе: на мой взгляд, Коммод лучший из всех императоров, когда-либо носивших порфиру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136