— И что из этого? — бросила Марсия, не в силах сдержать гнева. — С каких пор щедрость считается преступлением?
— Декурион, — вмешался один из легионеров, — я бывал в Лугдуне, знаю, как там говорят. У них, пи у того, пи у другого, галльского выговора нет.
Марсия более не колебалась. Она выбросила вперед ногу и нанесла декуриону удар в лицо, а Наркис в то же мгновение обнажил меч. Последовала схватка. Молодая женщина что было сил замолотила своего скакуна каблуками по бокам. Конь взметнулся на дыбы, рванулся вперед, расшвыряв стражников. Путь был свободен. Она неслась галопом и придержала лошадь не раньше, чем поравнявшись с первыми деревьями, осеняющими своей полураспустившейся листвой Остийскую дорогу.
Тут она оглянулась, но Наркиса нигде не было.
Глава LVI
— Ты меня больше не покинешь...
Она выговорила то, во что жаждала поверить.
— Марсия, никто не покидает собственную душу.
Умиротворенная, она прильнула головой к его груди и надолго замерла, убаюканная потрескиваньем последних угольков. Протекли часы, долгие, словно столетия, и вот блаженный вечер угас, лучи заката перестали освещать кусок ткани, которым было занавешено единственной окно хижины. Великая тишина ночи снизошла на Антий, и безмятежный океан был похож на огромную равнину.
— Как же я люблю тебя.
Он не отвечал, только молча ласкал ее шею, касался ее уст. И снова ему припомнилось все то время, что протекло с того вечера, когда они встретились в Карпофоровых садах. Перед ним мелькали, словно уносимые потоком, разрозненные картины: образ Флавии, лицо Коммода, приход Марсии в тюрьму Кастра Перегрина, наконец, свидание в Антиохии.
Она пошевелилась. Его ладонь скользнула по ее талин, по выпуклостям ягодиц. Она повернулась, подставляя его ласкам свои тугие загорелые груди. И тут их тела снова окрепли, пронизанные страстью еще более жаркой, более яростной, чем при первом объятии. Погружаясь и всплывая, па пределе наслаждения она едва удерживала крик, и он утонул в ней. Она медлительно распростерлась с ним рядом, ее тело было влажно от пота, смешавшегося с его потом. Повернувшись к ней, он вглядывался, потрясенный выражением бесконечной нежности и невинности, озарившим ее черты. Как это было не похоже на своевольный взгляд куртизанки!
Флавия... Он вспомнил их давний спор по поводу этого чувства, которого, как признался тогда, он отродясь не ведал. Так вот значит, что это такое — любовь? Ощущение, будто ты в самом средоточии мироздания, все вращается вокруг тебя. И сердце разрывается от желания защитить, уберечь, воздвигнуть стены до небес, чтобы укрыть свою тайну от всех прочих людей.
— Да, ты меня больше не покинешь.
Растроганный, он улыбнулся ей. А в сознании вспышкой промелькнула мысль: не было ли то, что ему привиделось в ее преображенном лице, кораблекрушением их душ?
Пальцы Марсии легонько скользнули по его щеке:
— О чем задумался?
Не отвечая, он встал, взял кочергу, помешал угли. Она поднялась вслед за ним, завернувшись в простыню.
— Мне кажется, ты вдруг погрустнел. Отчего?
— Нет. Это не грусть. Может быть, тревога.
— Из-за меня?
Он попытался высказать то, что гвоздем засело в мозгу. Дидий Юлиан наверняка разыскивает ее, разослал своих шпионов по всей Империи. Наверное, ей надо поискать убежище понадежней, чем этот портовый городишко в такой близости от столицы.
Она перебила его:
— Нет, я думаю, что мой друг Септимий Север доставит ему хлопоты посерьезнее, чем розыск сбежавшей женщины. Особенно если эта женщина не представляет прямой угрозы его владычеству. К тому же теперь все наверняка считают, что я или прячусь под защитой Севера, или держу путь в Африку.
— Тем не менее, рано или поздно слух о том, что ты здесь, дойдет до Рима. Ты вообразить не можешь, с какой быстротой распространяется молва. Антий — не более чем селение. И как в любой деревне, у жителей здесь нет иного развлечения, кроме как наблюдать друг за другом.
— С какой стати им связывать меня с той, что некогда была наложницей Коммода? Я продала свои драгоценности, но которым меня можно было опознать, этой суммы за глаза хватит, чтобы купить одежду поселянки. А о том, в каком наряде я прибыла сюда, быстро забудут.
— Возможно. Да только есть и еще вопрос: каково тебе, привыкшей к роскошествам императорского дворца, будет приноравливаться к моей неприметной и тягостной жизни?
— Неужели тебе надо напоминать, что эта роскошь, о которой ты толкуешь, не гармонировала с моими женскими желаниями? Ни на одно мгновение!
— Но могущество, богатство...
— Нет, Калликст. Ничего этого не хочу. Теперь мне желанно совсем другое.
Она сбросила простыню, положила его ладонь к себе на живот и продолжала:
— Кто-то, не то Сенека, не то Лукан, однажды сказал, что между мечтой и реальностью существует громадная пропасть. И на протяжении всей жизни то, что мы называем счастьем человеческим, — всего лишь заполнение этого провала. Ты, Калликст, наверное, больше, чем кто бы то ни было, знаешь, что для меня подобная пропасть всегда была бездонной. И каждый день я видела, что время еще более расширяет ее. Смотрела, как солнце всходит, потом заходит. Как желтеют и снова одеваются свежей листвой деревья. Как воды Тибра размывают память о прошлом Рима. Вот и все. А когда смотрю на свое тело, я говорю себе, что ему никогда не суждено взрастить в себе новую жизнь, оно только и будет, что вечно служить утолению чужой похоти. Это печалит меня, как и все прочее.
— Но ведь есть еще вера.
— Конечно, вера есть. К счастью. Ведь что бы мне оставалось без нее? Только падение. Или самоубийство.
Пораженный, Калликст привлек ее к себе:
— Но ты же будешь жить со мной, — сказал он, — я только не смогу больше звать тебя Марсией, по крайности при свидетелях. Это опасно: имя не слишком распространенное.
Она предложила с улыбкой:
— Почему бы тебе не называть меня Флавией?
Он втайне содрогнулся, но вида не подал.
— Это имя дорого нам обоим, — настаивала она.
— Для меня оно еще и священно. Если бы я называл так другую, у меня было бы ощущение, будто я кощунствую.
Марсия опустила голову, помолчала, потом выговорила глухо:
— Вот, значит, как ты ее любил...
— Да, я любил ее. С нежностью. Но сейчас ты права, а я нет. Итак, я буду звать тебя Флавией.
Она странно посмотрела на него:
— А не получится так, что ты, в конце концов, станешь нас путать?
Он покачал головой:
— Нет, Марсия. Реку не спутаешь с морем.
Их уста вновь слились. Они легли рядом, их нагие тела прильнули друг к другу.
— Как ты думаешь, — спросила она, погодя, — может в этой жизни сбыться счастье?
— Этого я не знаю. Только думаю, что у человека должна быть возможность хотя бы заклясть беду...
Издали донесся первый крик петуха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136