Завидев впереди берег, Калликст бросил с насмешливой улыбкой:
— Если это ты так поработал, знай, что я твой должник. Полагаю, что он это не схлопотал ненароком, а получил за дело.
— Не будь глупцом. Положение серьезное. И не воображай, что я ударил этого несчастного ради собственного удовольствия.
Калликст оторвал от своей туники лоскут и смочил его водой.
— Но тогда почему? — спросил он, охваченный внезапным предчувствием беды.
— Ночная стража префекта сегодня вечером неожиданно нагрянула в дом на Аппиевой дороге.
Тут повар заглянул в самую глубину глаз фракийца и глухо закончил:
— Они схватили всех, кто там был.
Калликсту показалось, что почва уплывает у него из-под ног:
— Что? И?..
— Да, и Флавию тоже.
Нет! Это не могло быть правдой.
Итак, то, чего он не переставал бояться, совершилось. Он стиснул зубы, раздираемый гневом и горестным возмущением. Возмущением против тех, кто день за днем втягивал эту несчастную в свой мирок, где можно умереть во имя бога. И гневом на римские власти, в чьих руках отныне находились жизнь и смерть единственного существа, которое было ему дорого. И это теперь, в то самое время, когда Карпофор поманил их надеждой на свободу.
— Как же вышло, что вам удалось ускользнуть? — спросил он, охваченный смятением.
Они медленным шагом возвратились к раненому.
— Мы с Эмилией принесли собранную для бедных еду.
Калликсту вдруг припомнился тот ужасный случай с молочным поросенком, в краже которого Елеазар обвинил повара: стало быть, нюх вилликуса не подвел.
— Ну, мы и пошли в кладовую, чтобы с помощью Ипполита их там разложить. А когда возвращались назад, увидели стражников.
Эмилия схватила мокрую тряпку и приложила к темени раненого. У того задрожали веки, он скривился от боли, потом, поддерживаемый Карвилием, медленно приподнялся, бросая вокруг ошалелые взгляды.
— Куда это вы меня притащили? — пробормотал он, испытующе всматриваясь в разбавленное тьмой убранство ночи.
При виде Калликста на его лице явственно изобразилось недоверие.
— Это я тебя ударил, — объяснил повар. — Ты прямо рвался броситься в лапы стражников. Не было иного средства помешать тебе выкинуть такую глупость.
Ипполит застонал и схватился за голову:
— Они схватили моего отца? Да или пет?
— И твоего отца, и всех, кто присутствовал на собрании, — прошептала Эмилия, подавляя рыдание.
— Вы должны были оставить меня там. Мое место среди моих братьев.
— И в центре арены тоже? — съязвил Калликст. Но Ипполит впервые не принял вызова. Ограничился тем, что печально подтвердил:
— Если надо, то да.
Фракиец, смертельно подавленный, крепко взял его за складки туники и поставил на ноги.
— Это все, что ты можешь сказать! По твоей вине и по вине твоего бога этих несчастных ждет самая худшая из смертей, а ты не находишь ничего лучше, чем сокрушаться, почему ты не рядом с ними!
— Тебе этого не попять. Но подумай все же, что если утрата Флавии для тебя безмерное горе, то моя скорбь об отце не меньше.
Тут Карвилий решительно встал между ними:
— Ну, тем, кто попал в беду, от ваших ссор не будет никакой пользы. Соберемся-ка лучше с силами, чтобы придумать, как им помочь.
— Он дело говорит, — подхватила служанка. — К тому же нам бы лучше пробраться в дом. Осторожность не помешает, а то нас еще могут настигнуть.
Весь обратный путь Калликст без устали перебирал в сознании все подробности случившегося. Одно его особенно поражало: с тех пор как он оказался в Риме, ему доводилось сталкиваться со множеством мужчин и женщин, вовсе не скрывавших, что они приверженцы Христа, но если не считать трагического случая с Аполлонием, настоящих преследований христиан он никогда еще не видел. Через Карвилия, Флавию и других до него долетали слухи о кровавых расправах, что происходили в Лугдуне и некоторых имперских провинциях, но эти расправы были единичными, чисто местными явлениями; власти христианами не интересовались, если только общественное мнение не подталкивало их к этому. Действуя подобным образом, они опирались па указ императора Траяна, который распорядился христиан специально не выслеживать, а карать лишь в тех случаях, если кто-либо изобличит их. Но тогда кто же мог быть виновником сегодняшнего ночного вторжения?
— Какую же неосторожность вы допустили, что навлекли на себя эту державную грозу? — внезапно выкрикнул он.
Они как раз дошли до середины двора. Ипполит остановился и ответил с твердостью, которая успела возвратиться к нему:
— Единственная неосторожность — скромно, достойно жить по законам нашей веры. Мы не похожи на некоторых обожателей Диониса, чьи безудержные вакханалии во времена правления консулов Марция и Постумия вызвали суровые преследования во имя сохранения порядка и защиты общественной нравственности.
Такой намек Калликст не мог оставить без комментария:
— Не смешивай почитателей Вакха с любым пятнающим землю сбродом, который размахивает тирсом! Орфей очистил дионисийский культ от этих недугов упадка и распущенности, на которые ты, по-видимому, норовишь сослаться! Его последователи — единственные истинные служители древнего Диониса Загрея, сына Зевса и Персефоны!
С вызовом смерив взглядом сына Эфесия, он перевел дух и заключил:
— Нас-то, по крайней мере, никто никогда не обвинял в том, что мы поклоняемся ослу и пьем кровь мертворожденных младенцев!
— Хватит! — приказал Карвилий. — Помолчите!
— Вы что, совсем рехнулись? — вмешалась перепуганная служанка. — Если вам уж так неймется вспороть друг другу брюхо, найдите для этого по крайности укромное место! Не здесь же, под самым носом у хозяина!
Фракиец процедил сквозь зубы какое-то ругательство и в наисквернейшем расположении духа отправился на кухню.
И вот они там, смотрят друг на друга при неверном свете трехрожковой масляной лампы. Карвилий, Ипполит и Эмилия придвинулись поближе к печам. Что до Калликста, он принялся взбудораженно метаться взад-вперед, не в силах побороть смятение.
— Нам необходимо найти способ выручить их!
— Но как? — повар вздохнул. Ипполит предложил:
— По крайней мере, нужно попробовать связаться с ними. Постараться утешить их...
Пренебрегая его замечанием, фракиец спросил:
— Кто из судей занят этими делами?
— Новый префект преторских когорт, Фуск Селиан Пуденс, — отвечал сын Эфесия.
Калликст недоверчиво вытаращил на него глаза:
— Фуск? Ты ничего не путаешь?
— Разумеется. Именно ему поручены гражданские тяжбы. Это он прислал своих ночных стражей, чтобы арестовали наших братьев.
Фракиец, казалось, призадумался, потом со слабой улыбкой прошептал:
— Ну, в таком случае, может быть, еще не все потеряно...
Глава XXIII
Фуск остался таким же, каким был, когда они виделись в последний раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
— Если это ты так поработал, знай, что я твой должник. Полагаю, что он это не схлопотал ненароком, а получил за дело.
— Не будь глупцом. Положение серьезное. И не воображай, что я ударил этого несчастного ради собственного удовольствия.
Калликст оторвал от своей туники лоскут и смочил его водой.
— Но тогда почему? — спросил он, охваченный внезапным предчувствием беды.
— Ночная стража префекта сегодня вечером неожиданно нагрянула в дом на Аппиевой дороге.
Тут повар заглянул в самую глубину глаз фракийца и глухо закончил:
— Они схватили всех, кто там был.
Калликсту показалось, что почва уплывает у него из-под ног:
— Что? И?..
— Да, и Флавию тоже.
Нет! Это не могло быть правдой.
Итак, то, чего он не переставал бояться, совершилось. Он стиснул зубы, раздираемый гневом и горестным возмущением. Возмущением против тех, кто день за днем втягивал эту несчастную в свой мирок, где можно умереть во имя бога. И гневом на римские власти, в чьих руках отныне находились жизнь и смерть единственного существа, которое было ему дорого. И это теперь, в то самое время, когда Карпофор поманил их надеждой на свободу.
— Как же вышло, что вам удалось ускользнуть? — спросил он, охваченный смятением.
Они медленным шагом возвратились к раненому.
— Мы с Эмилией принесли собранную для бедных еду.
Калликсту вдруг припомнился тот ужасный случай с молочным поросенком, в краже которого Елеазар обвинил повара: стало быть, нюх вилликуса не подвел.
— Ну, мы и пошли в кладовую, чтобы с помощью Ипполита их там разложить. А когда возвращались назад, увидели стражников.
Эмилия схватила мокрую тряпку и приложила к темени раненого. У того задрожали веки, он скривился от боли, потом, поддерживаемый Карвилием, медленно приподнялся, бросая вокруг ошалелые взгляды.
— Куда это вы меня притащили? — пробормотал он, испытующе всматриваясь в разбавленное тьмой убранство ночи.
При виде Калликста на его лице явственно изобразилось недоверие.
— Это я тебя ударил, — объяснил повар. — Ты прямо рвался броситься в лапы стражников. Не было иного средства помешать тебе выкинуть такую глупость.
Ипполит застонал и схватился за голову:
— Они схватили моего отца? Да или пет?
— И твоего отца, и всех, кто присутствовал на собрании, — прошептала Эмилия, подавляя рыдание.
— Вы должны были оставить меня там. Мое место среди моих братьев.
— И в центре арены тоже? — съязвил Калликст. Но Ипполит впервые не принял вызова. Ограничился тем, что печально подтвердил:
— Если надо, то да.
Фракиец, смертельно подавленный, крепко взял его за складки туники и поставил на ноги.
— Это все, что ты можешь сказать! По твоей вине и по вине твоего бога этих несчастных ждет самая худшая из смертей, а ты не находишь ничего лучше, чем сокрушаться, почему ты не рядом с ними!
— Тебе этого не попять. Но подумай все же, что если утрата Флавии для тебя безмерное горе, то моя скорбь об отце не меньше.
Тут Карвилий решительно встал между ними:
— Ну, тем, кто попал в беду, от ваших ссор не будет никакой пользы. Соберемся-ка лучше с силами, чтобы придумать, как им помочь.
— Он дело говорит, — подхватила служанка. — К тому же нам бы лучше пробраться в дом. Осторожность не помешает, а то нас еще могут настигнуть.
Весь обратный путь Калликст без устали перебирал в сознании все подробности случившегося. Одно его особенно поражало: с тех пор как он оказался в Риме, ему доводилось сталкиваться со множеством мужчин и женщин, вовсе не скрывавших, что они приверженцы Христа, но если не считать трагического случая с Аполлонием, настоящих преследований христиан он никогда еще не видел. Через Карвилия, Флавию и других до него долетали слухи о кровавых расправах, что происходили в Лугдуне и некоторых имперских провинциях, но эти расправы были единичными, чисто местными явлениями; власти христианами не интересовались, если только общественное мнение не подталкивало их к этому. Действуя подобным образом, они опирались па указ императора Траяна, который распорядился христиан специально не выслеживать, а карать лишь в тех случаях, если кто-либо изобличит их. Но тогда кто же мог быть виновником сегодняшнего ночного вторжения?
— Какую же неосторожность вы допустили, что навлекли на себя эту державную грозу? — внезапно выкрикнул он.
Они как раз дошли до середины двора. Ипполит остановился и ответил с твердостью, которая успела возвратиться к нему:
— Единственная неосторожность — скромно, достойно жить по законам нашей веры. Мы не похожи на некоторых обожателей Диониса, чьи безудержные вакханалии во времена правления консулов Марция и Постумия вызвали суровые преследования во имя сохранения порядка и защиты общественной нравственности.
Такой намек Калликст не мог оставить без комментария:
— Не смешивай почитателей Вакха с любым пятнающим землю сбродом, который размахивает тирсом! Орфей очистил дионисийский культ от этих недугов упадка и распущенности, на которые ты, по-видимому, норовишь сослаться! Его последователи — единственные истинные служители древнего Диониса Загрея, сына Зевса и Персефоны!
С вызовом смерив взглядом сына Эфесия, он перевел дух и заключил:
— Нас-то, по крайней мере, никто никогда не обвинял в том, что мы поклоняемся ослу и пьем кровь мертворожденных младенцев!
— Хватит! — приказал Карвилий. — Помолчите!
— Вы что, совсем рехнулись? — вмешалась перепуганная служанка. — Если вам уж так неймется вспороть друг другу брюхо, найдите для этого по крайности укромное место! Не здесь же, под самым носом у хозяина!
Фракиец процедил сквозь зубы какое-то ругательство и в наисквернейшем расположении духа отправился на кухню.
И вот они там, смотрят друг на друга при неверном свете трехрожковой масляной лампы. Карвилий, Ипполит и Эмилия придвинулись поближе к печам. Что до Калликста, он принялся взбудораженно метаться взад-вперед, не в силах побороть смятение.
— Нам необходимо найти способ выручить их!
— Но как? — повар вздохнул. Ипполит предложил:
— По крайней мере, нужно попробовать связаться с ними. Постараться утешить их...
Пренебрегая его замечанием, фракиец спросил:
— Кто из судей занят этими делами?
— Новый префект преторских когорт, Фуск Селиан Пуденс, — отвечал сын Эфесия.
Калликст недоверчиво вытаращил на него глаза:
— Фуск? Ты ничего не путаешь?
— Разумеется. Именно ему поручены гражданские тяжбы. Это он прислал своих ночных стражей, чтобы арестовали наших братьев.
Фракиец, казалось, призадумался, потом со слабой улыбкой прошептал:
— Ну, в таком случае, может быть, еще не все потеряно...
Глава XXIII
Фуск остался таким же, каким был, когда они виделись в последний раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136