— Где ты будешь Каем, я буду Гайей, — нежно отвечала она.
Виктор и Иакинф, стоящие позади пары брачующихся, жестом благословили их. Затем бывший дворцовый распорядитель Коммода поднял Марсию и под приветственные крики собравшихся повел ее в дом.
— И что же ты теперь собираешься делать? — осведомился Зефирий.
— Зайдем, — просто сказал фракиец.
Его голос прозвучал глухо, мертво.
Им удалось, осторожно проскользнув мимо когорты родственников, проникнуть в атриум. Вокруг только и слышно было, что поздравления да пожелания счастья. Марсия с супругом не показывались.
— Что нам здесь делать? Ты только мучаешь себя понапрасну. Прошу тебя, Калликст, пойдем.
Фракиец покачал головой:
— Я должен ее увидеть. Мне нужно поговорить с ней.
— Но это же нелепо! Отныне ты Божий человек, ты ничего больше не можешь ей дать. Предоставь эту женщину ее счастью.
Неожиданно, рывком развернувшись, Калликст отчаянным взглядом уставился в глаза священника:
— Ее счастью? Да где же здесь счастье? Разве ты не видишь, что все это фальшивая комедия? Коммод мертв, все еще могло бы быть возможно между мной и ею... Ее счастье, Зефирий... — он осекся, с трудом перевел дыхание и едва слышно выдохнул:
— А мое?..
Священник печально покачал головой и, покоряясь неизбежному, поплелся за своим викарием, волоча ногу, искалеченную тогда на каторге. Они достигли перистиля, где были накрыты столы для бедноты и рабов, и в молчании остановились у подножия гигантского кедра.
Проходили часы. Праздник длился, и каждый новый взрыв его веселья оскорблял фракийца, как пощечина. Но вот мало-помалу, вероятно, под воздействием нового указа Пертинакса, касающегося ограничения продолжительности пиров, стало заметно, что торжество угасает.
Зефирий снова попытался урезонить своего спутника. Но получил все тот же единственный ответ:
— Я должен ее увидеть.
— В таком случае, — раздраженно буркнул священник, — чего ты ждешь? Воображаешь, что она сама к тебе выйдет? Тут остается одно — самому отправиться в триклиний. Ну и ступай. Позорься, стань посмешищем раз и навсегда!
Словно принимая вызов, Калликст вскочил и ринулся в направлении залы, где происходил пир. На пороге приостановился, оглядываясь. Никто не обратил на него внимания. Она возлежала, вытянувшись на ложе и нежно склонив голову на плечо того, кто стал ее мужем.
Это было больше, чем он мог вынести. Сжав кулаки, он еще несколько мгновений смотрел на нее, потом повернулся и побрел назад, сгорбившись, словно все его тело налилось свинцовой, гнущей к земле тяжестью.
Он спешил к выходу, увлекая за собой Зефирия.
— Не так быстро, — прохрипел старик. — Моя нога протестует.
Смутившись, Калликст замедлил шаг. И тут голос окликнул его:
— Калликст?
Оба спутника разом обернулись.
Запыхавшись, босиком, их догнала Марсия. На фракийца она смотрела во все глаза, будто на чудесное видение:
— Быть не может, — продолжала она, понижая голос. — Ты лемур?
— Нет, Марсия, это я самый, я не тень.
Все еще не веря, она приблизилась к нему, медленно потянулась рукой к его лицу. Ее пальцы коснулись его щеки, лба, шеи. Он таким же ласковым жестом дотронулся до ее смоляных волос, его ладони скользнули по ее обнаженным рукам.
— Может быть, лучше бы вам уйти отсюда куда-нибудь подальше, — в замешательстве проворчал Зефирий. — Неизвестно, что могут подумать гости.
И он отступил в темный угол, словно спеша укрыться от взглядов этих двоих.
Снова оказавшись лицом к лицу, они долго смотрели друг на друга, их губы хотели слиться, но что-то похожее на стыдливость удерживало, мешая всецело отдаться взаимному влечению.
Почти неслышно она прошептала:
— Я думала, ты умер... Потерян навеки. Последние вести о тебе мне принес Александрийский епископ Деметрий. Он поведал мне о твоем обращении и рассказал, что послал тебя с поручением к папе. И с тех пор ничего...
— Я был арестован в тот же вечер, когда прибыл в столицу.
— И об этом я проведала. После многонедельных поисков совершенно случайно узнала от Фуска, бывшего городского префекта, что ему пришлось отправить тебя на рудники. Я справлялась, и мне сообщили, что ты там умер.
Калликсту вспомнился злосчастный Базилий, чье место он занял:
— То был не я... другой.
Он примолк, собираясь с мыслями, прежде чем задать вопрос, который жег ему губы:
— Зачем этот брак? Я думал, Эклектус для тебя не более чем друг, брат.
Марсия потупилась:
— У меня не было выбора.
— Не понимаю.
— После смерти Коммода я стала ненавистна всей Империи. Жертвы покойного императора не могли мне простить, что я была любовницей их палача. Сенат злился на меня за то, что я, дочь вольноотпущенника, чуть не стала императрицей. А ведь я всегда отказывалась от титула Августы и от исполнения обряда поддержания священного огня, подобающего одним весталкам. Что до тех, кто сохранил верность Коммоду, они поклялись прикончить меня за ту роль, которую я сыграла в судьбе их любимого властителя. В Риме ходили слухи, да они и поныне не утихли, что я сама убила императора.
— Это правда?
— Нет! Я лишь пыталась сделать это, но все обернулось не так, как мы предполагали.
Он хранил молчание. И тогда она пояснила:
— Я в последний раз отправилась с Коммодом в палестру Палатинского холма. О последнем разе я говорю потому, что он тем временем распорядился перевезти всю свою обстановку в Лудус Магнус. Поупражнявшись, мы, по обыкновению, принимали ванну. Я была голой, но в волосах, стянутых узлом на затылке, припрятала маленький алебастровый флакон с ядом. Рабам было велено принести во фригидарий несколько кубков фалернского, чтобы мы могли утолить жажду. Мне потребовалась тысяча уловок, чтобы изловчиться и опорожнить флакон в один из кубков. Я протянула вино императору. Он взял кубок и осушил его одним глотком. Меня предупредили, что отрава подействует не раньше, чем через несколько часов. Итак, мы покинули фригидарий и направились в массажный зал. Это была ночь сатурналий, и рабов-массажистов, как и всех прочих, на месте не было. Я предложила заменить их. Коммод растянулся на животе, и я принялась умащать маслом его спину. Вскоре, когда мне показалось, что он задремал, он вдруг повернулся, и я увидела лик смерти.
Дойдя до этого мгновения, молодая женщина прервала свой рассказ, чтобы перевести дух, превозмогая сильное волнение.
— Лицо, как из воска. Взгляд мутный, мрачный. В углах губ выступила желтоватая слизь. Он приподнялся и хотел схватить меня за руку. Я успела отшатнуться. Коммод скатился наземь в страшных конвульсиях, его стало рвать огромными пузырями, они вздувались и текли у него изо рта. Это было невыносимо. Я выскочила из залы, помчалась по коридору, натыкаясь на статуи. И тут столкнулась с Наркисом, это он мне помешал бежать дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136