Узнав, что я учился на сценар-
ном факультете, она попросила меня дописать текст опереточной
арии: она ее собиралась петь на концерте, а половину слов забыла.
Эту просьбу я исполнил - что-то на уровне "Ах, боже, боже, а муж
на что же?" Потом она уговорила меня сыграть с ней в комедии "Вес-
на в Москве" - кажется, так.
В лагерном формуляре, в графе "профессия", у меня значилось:
киносценарист. Что такое "сценарист" мало кто знал, но можно было
предположить, что я имею отношение к сценическому искусству. Все
участники самодеятельности ревниво ожидали моего дебюта. На премь-
ере я опозорился; говорил так тихо, что из зала кричали: "Гром-
че! Громче!" Но этим я завоевал расположение остальных артистов -
им не надо было бояться конкуренции. А раньше относились насторо-
женно, с опаской: москвич, учился в специальном институте...
Кроме Софы в спектакле принимал участие только один професси-
онал - Сашка Клоков, игравший до ареста в театре Северного флота,
которым в годы войны руководил Валентин Плучек. Остальные были лю-
бители - но посильнее меня.
Потом уже, на другом лагпункте, я освоился и играл не без ус-
пеха молодых красавцев лейтенантов. Красавцем я не был никогда, но
молод был - а кроме того, успеху помогал отцовский китель: его

- 173 -

после смерти отца прислала мама. Я надевал его не только на сцене;
носил всегда, и он производил впечатление. Однажды пожилой надзи-
ратель робко обратился ко мне:
- Гражданин начальник, как бы мне рисом получить?..
Дело в том, что лагерный продстол выписывал продукты "сухим
пайком" не только зекам-бесконвойникам, но и вохровцам. И тот над-
зиратель хотел бы получить свою норму не "конским рисом", т.е. ов-
сянкой, а настоящим. Такое одолжение я ему сделал, он был не вред-
ный.
Вохра, охранявшая нас, набиралась из местных архангельских
мужиков. Про себя они говорили - полувсерьез: "Мы не русские, мы
трескоеды". И охотно выменивали у бесконвойников треску, отдавая
мясо из своего пайка. Тамошнее присловье - "тресоцки не поешь, не
поработаешь" - известно всем. Чем им так хороша была соленая лежа-
лая "тресоцка" - понятия не имею. Но вернусь к пище духовной.
В программу лагерных концертов обязательно входили танцеваль-
ные номера - чечетка или цыганочка, обычно в исполнении какого-ни-
будь "полуцвета". (Серьезным ворам по их закону не полагалось при-
нимать участие в официальных забавах.) Певцы исполняли и романсы,
и советские песни, и народные. А что до драматического репертуара,
то ставились как правило одноактные пьески из сборников для само-
деятельности. В соответствии с духом времени там действовали шпио-
ны, диверсанты и разоблачающие их чекисты. Зеки играли и тех и
других с одинаковым рвением: к реальной жизни эти персонажи отно-
шения не имели, были чисто условными фигурами, как все равно пира-
ты или индейцы.
На мужских лагпунктах женские роли исполнялись - как в шекс-
пировские времена - мужчинами. С улыбкой вспоминаю Борю Окорокова,

- 174 -

рослого парня с длинными как у девушки ресницами и грубыми шах-
терскими руками. Он очень хорош был в ролях обольстительных шпио-
нок. Но с Борей мы познакомились много позже, на Инте. А в Кодине
женщин играли женщины.
Имелась у нас и акробатическая пара. "За низа" работал только
что прибывший крепыш Ян Эрлих, а "за верха" - профессиональный
цирковой акробат Володя. Его отыскали в ОП - оздоровительном пунк-
те, и был он таким доходным, что с трудом держал стойку на исхуда-
лых, почти без мышц, руках. Но держал все-таки; а со временем
слегка отъелся и работал прекрасно.
Особым успехом пользовался у зрителей клоун Еремеев. Это был
мрачный неразговорчивый мужчина, что вполне соответствует литера-
турному клише: клоун - меланхолик, трагик - весельчак и мечтает
сыграть комическую роль... Откуда-то - видимо, из армейской само-
деятельности - Еремеев вынес запас дурацких балаганных реприз и,
размалевав лицо белилами и румянами, во всю потешал нетребователь-
ную публику. Но вскоре его сценической карьере пришел конец.
Дело в том, что основным местом работы у Еремеева была хлебо-
резка. Хлеборез - это очень завидная должность: хлеборез всегда
сыт - и не хлебом единым, хлеб можно менять на продукты из посы-
лок. Что Еремеев и делал. На него настучал его же помощник; завели
дело - и меня как свидетеля вызвали на допрос. Хлеборезу предстоя-
ла очная ставка с моим начальником, бухгалтером продстола Федей
Мануйловым. Главный вопрос почему-то был такой: пили Мануйлов с
Еремеевым водку в хлеборезке? Я, конечно, знал, что пили, знал и
про более серьезные их прегрешения; но делал честное лицо и уверял
следователя, что не пили и вообще никаких предосудительных поступ-
ков не совершали.

- 175 -

Вторым свидетелем был помощник хлебореза - тот, что настучал.
- Ты вспомни, - уговаривал он меня. - Ты ж сам приходил с Ма-
нуйловым.
- Приходил. А водку никто не пил, пили какао - я угостил, из
посылки... Что ты можешь знать? Ты шестерка, тебя к столу не приг-
лашали.
Следователь прекрасно понимал, что я нагло вру; ну и что? В
протокол ему пришлось записать: водку не пили, ни о каких махина-
циях не договаривались.
Эх, поздновато пришла зековская мудрость: ни в чем не призна-
ваться, все начисто отрицать. Уговоры следователя, угрозы, мат -
все это в протокол не попадает. В деле остается только: не знаю,
не видел, не слышал. Нам бы понять это раньше, на Лубянке. Конеч-
но, в конце концов сломали бы нас, правильно говорил мой ст.лейте-
нант Макарка: "И не таких ломали!"******) Но не сразу же - и это
помогло бы сохранить к концу следствия хоть каплю самоуважения.
Следователи во все времена уверяют: "чистосердечное признание об-
легчает совесть". "И утяжеляет наказание", добавляют опытные арес-
танты...
Еремеева все же судили, добавили ему два года. Срок пустяко-
вый, да и дело было несерьезное. Не то, что прогремевшая на весь
Каргопольлаг афера, когда продстол и кухня выписали по всей форме
ведомость на 31 апреля, получили по ней продукты и продали за зо-
ну. И ни одна из ревизий не вспомнила, что в апреле нет тридцать
первого числа - пока кто-то не настучал из зависти. Но это было
давно, до нас с Федей.
По еремеевскому делу Мануйлов отделался пятью сутками карце-
ра. Эти пять суток он провел не без пользы. Каждую ночь вертухай,

- 176 -

не желая портить отношения с продстолом, впускал к нему в камеру
медсестру Лиду, Федькину возлюбленную. А роман их начался не без
моей помощи, чем я до сих пор горжусь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120