Ребята смеялись: вы б ее хоть
двухэтажной сделали!..
Перед Дусиным приездом мы побывали у Ярослава Васильевича в
бойлерной. Пропуск на шахту нам устроил скульптор Коля Саулов: он
как раз заканчивал своего "Флагмана коммунизма" и наврал
начальству, что Дунский и Фрид большие знатоки изобразительного
искусства, а ему нужна консультация.
Мы прошли к Смелякову. Это была первая встреча после нашего
отъезда с ОЛПа, и Ярослав Васильевич хотел отпраздновать ее по
всем правилам. для этого кто-то из вольных принес ему поллитра
водки.
Трясущимися от нетерпения ручками он достал из заначки бутылку - и
выронил на цементный пол. Не Коля Саулов тут нужен был, а Роден -
чтобы запечатлеть в мраморе отчаянье Ярослава. Эта трагическая
фигура до сих пор стоит у меня перед глазами.
Мы утешали его: режим помягчел, на выходные зеков отпускают за
зону - выпьем у нас, на Угольной 14...
Приехала Дуся - синеглазая, веселая, ласковая. Ей разрешили личное
свидание с мужем, и они провели вместе три дня. Потом она уехала.
Ярослав был счастлив. Весело рассказывал:
- Дуся сильно полевела. В перерыве между половыми актами вдруг
сказала: Яра, а у Молотова очень злое лицо...
Теперь он часто бывал у нас в домике. Уважительно и нежно
разговаривал с Минной Соломоновной, читал новые куски из "Строгой
любви".
Правда, первый визит чуть было не закончился крупными
неприятностями. Мы - как обещали - подготовили угощение и выпивку,
две бутылки красного вина. Смеляков огорчился, сказал, что
красного он не пьет. Сбегали за белым, то есть, за водкой. Слушали
стихи, выпивали. Когда водка кончилась, в ход пошло и красное:
оказалось, в исключительных случаях пьет. Всех троих разморило и
мы задремали.
Проснулись, поглядели на часы - и с ужасом увидели, что уже
без четверти восемь. А ровно в восемь Ярослав должен был явиться
на вахту, иначе он считался бы в побеге. И мы, поддерживая его,
пьяненького, с обеих сторон, помчались к третьему ОЛПу. Поспели
буквально в последнюю минуту.
Эльдар Рязанов где-то писал, что наш рассказ об этом происшествии
подсказал им с Брагинским трагикомическую сцену в "Вокзале для
двоих".
А история Смелякова и Дуси кончилась невесело.
Его освободили в том же году. На поселении не оставили, разрешили
ехать в Москву. Чтоб он явился к Дусе не в лагерном бушлате (хоть
и без "печати, поставленной чекистом на спине"), а в мало-мальски
приличном виде мы подарили ему мое кожаное пальтецо. Оно,
собственно, было не мое, а отцовское и по размеру подходило
Ярославу больше чем мне. Старенькое - но его взялся подновить
предприимчивый старик по фамилии Бруссер. Выйдя из зоны, он
наладил на Инте производство фруктовой воды - которую сразу
окрестили "бруссер-вассер". И еще он прирабатывал окраской кожаных
вещей.
Рыжая краска с перекрашенного пальто осыпалась, как осенняя листва
- но все-таки оно было лучше, чем бушлат. (Много лет спустя
Ярослав Васильевич признался нам, что до Москвы пальто не доехало:
еще в поезде он сменял его на литр водки.)
Прямо с вокзала Ярослав отправился домой. Там он застал незнакомого
пожилого господина и притихшую, смущенную Дусю.
- Ярослав Васильевич, - сказал незнакомец. - Поговорим, как
мужчина с мужчиной.
Смеляков говорить не захотел, взял свой чемоданчик и ушел - навсегда.
Он еще в лагере тревожился; догадывался что дома что-то не так.
То от Дуси приходили нежные письма, то она надолго замолкала.
Потом вдруг приходила очень хорошая посылка - и снова молчание. Мы
успокаивали его, объясняя эти перебои обычной российской
безалаберностью.
Дусин приезд вроде бы подтвердил нашу правоту - а между тем,
основания для тревоги были. У Дуси давно уже возникли отношения с
Бондаревским - человеком состоятельным и широким. Он был известным
всей игрющей публике наездником. (А не жокеем, как его назвал
Евтушенко), Евгений Александрович написал по поводу этой Дусиной
"измены" сердитые стихи - такие же несправедливые, как
стихотворение самого Смелякова о Натали Гончаровой. Дусю можно
понять.
У нее была дочь-старшекласница, почти невеста. Как прожит
вдвоем на жалкую зарплату экскурсовода ВДНХ?.. А у Ярослава
двадцать пять лет срока... Конечно, когда ситуация в стране
изменилась - тут нужно было повести себя умнее, как-то
объясниться, хотя бы намекнуть. На это не хватило духу.
Наверняка Дуся любила Ярослава, ей очень хотелось, чтоб он вернулся. Мы
с Юликом - уже в Москве - попробовали было навести мосты. Куда
там! Смеляков и слушать не стал; лицо у него сделалось несчастное
и злое.
Прошло время, и Ярослав Васильевич женился на Татьяне Стрешневой,
поэтессе и переводчице.
Она была в доме творчества "Переделкино" в тот день, когда туда
приехал объясниться со Смеляковым приятель, заложивший его. Просил
забыть старое, не сердиться. Намекнул: если будешь с нами - все
издательства для тебя открыты! Ярослав не стал выяснять, что
значит это "с нами", а дал стукачу по морде. Тот от неожиданности
упал и пополз к своей машине на четвереньках, а Смеляков подгонял
его пинками. Это видела Татьяна Валерьевна, случайно вышедшая в
коридор. Сцена произвела на нее такое впечатление, что вскоре
после этого она оставила своего вполне благополучного мужа и
сына Лешу ушла к Смелякову. Так она сама рассказывала.
После смерти Ярослава Васильевича мы отдали Тане его письма к нам и
тетрадку с черновыми набросками "Строгой любви". Иногда я жалею об
этом - но если подумать: умер Смеляков, умерла Татьяна, нет уже
Юликаю Скоро и меня не будет - а кому, кроме нас, дорога эта
потрепанная тетрадка?
ПРИМЕЧАНИЯ к гл.XXI
х) Мы смеемся: "что немцу смерть, то русскому здорово". Они
могли бы переиначить: "что немцу здорово, то русскому смерть".
Хотя и в старой пословице что-то есть. Нам рассказывали: в
немецком лагере для военнопленных двое наших решили встретить
Новый Год по всем правилам. Поднакопили пайкового эрзац-меда,
раздобыли где-то дрожжей и в большой канистре замастырили брагу.
Пригласили двух английских летчиков - те были хорошие ребята,
делились посылками. Им-то через Красный Крест регулярно слали, их
правительство было не такое гордое, как наше, и подписало
Женевскую конвенцию... Еще позвали двух югославов, с которыми
дружили.
А канистра окаалась не то проржавевшая, не то из под какой-то
гадости - словом, все шестеро отравились. Англичание умерли в ту
же новогоднюю ночь, югославы - все-таки братья славяне -
продержались неделю, но тоже отдали богу душу, а оба наших выжили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
двухэтажной сделали!..
Перед Дусиным приездом мы побывали у Ярослава Васильевича в
бойлерной. Пропуск на шахту нам устроил скульптор Коля Саулов: он
как раз заканчивал своего "Флагмана коммунизма" и наврал
начальству, что Дунский и Фрид большие знатоки изобразительного
искусства, а ему нужна консультация.
Мы прошли к Смелякову. Это была первая встреча после нашего
отъезда с ОЛПа, и Ярослав Васильевич хотел отпраздновать ее по
всем правилам. для этого кто-то из вольных принес ему поллитра
водки.
Трясущимися от нетерпения ручками он достал из заначки бутылку - и
выронил на цементный пол. Не Коля Саулов тут нужен был, а Роден -
чтобы запечатлеть в мраморе отчаянье Ярослава. Эта трагическая
фигура до сих пор стоит у меня перед глазами.
Мы утешали его: режим помягчел, на выходные зеков отпускают за
зону - выпьем у нас, на Угольной 14...
Приехала Дуся - синеглазая, веселая, ласковая. Ей разрешили личное
свидание с мужем, и они провели вместе три дня. Потом она уехала.
Ярослав был счастлив. Весело рассказывал:
- Дуся сильно полевела. В перерыве между половыми актами вдруг
сказала: Яра, а у Молотова очень злое лицо...
Теперь он часто бывал у нас в домике. Уважительно и нежно
разговаривал с Минной Соломоновной, читал новые куски из "Строгой
любви".
Правда, первый визит чуть было не закончился крупными
неприятностями. Мы - как обещали - подготовили угощение и выпивку,
две бутылки красного вина. Смеляков огорчился, сказал, что
красного он не пьет. Сбегали за белым, то есть, за водкой. Слушали
стихи, выпивали. Когда водка кончилась, в ход пошло и красное:
оказалось, в исключительных случаях пьет. Всех троих разморило и
мы задремали.
Проснулись, поглядели на часы - и с ужасом увидели, что уже
без четверти восемь. А ровно в восемь Ярослав должен был явиться
на вахту, иначе он считался бы в побеге. И мы, поддерживая его,
пьяненького, с обеих сторон, помчались к третьему ОЛПу. Поспели
буквально в последнюю минуту.
Эльдар Рязанов где-то писал, что наш рассказ об этом происшествии
подсказал им с Брагинским трагикомическую сцену в "Вокзале для
двоих".
А история Смелякова и Дуси кончилась невесело.
Его освободили в том же году. На поселении не оставили, разрешили
ехать в Москву. Чтоб он явился к Дусе не в лагерном бушлате (хоть
и без "печати, поставленной чекистом на спине"), а в мало-мальски
приличном виде мы подарили ему мое кожаное пальтецо. Оно,
собственно, было не мое, а отцовское и по размеру подходило
Ярославу больше чем мне. Старенькое - но его взялся подновить
предприимчивый старик по фамилии Бруссер. Выйдя из зоны, он
наладил на Инте производство фруктовой воды - которую сразу
окрестили "бруссер-вассер". И еще он прирабатывал окраской кожаных
вещей.
Рыжая краска с перекрашенного пальто осыпалась, как осенняя листва
- но все-таки оно было лучше, чем бушлат. (Много лет спустя
Ярослав Васильевич признался нам, что до Москвы пальто не доехало:
еще в поезде он сменял его на литр водки.)
Прямо с вокзала Ярослав отправился домой. Там он застал незнакомого
пожилого господина и притихшую, смущенную Дусю.
- Ярослав Васильевич, - сказал незнакомец. - Поговорим, как
мужчина с мужчиной.
Смеляков говорить не захотел, взял свой чемоданчик и ушел - навсегда.
Он еще в лагере тревожился; догадывался что дома что-то не так.
То от Дуси приходили нежные письма, то она надолго замолкала.
Потом вдруг приходила очень хорошая посылка - и снова молчание. Мы
успокаивали его, объясняя эти перебои обычной российской
безалаберностью.
Дусин приезд вроде бы подтвердил нашу правоту - а между тем,
основания для тревоги были. У Дуси давно уже возникли отношения с
Бондаревским - человеком состоятельным и широким. Он был известным
всей игрющей публике наездником. (А не жокеем, как его назвал
Евтушенко), Евгений Александрович написал по поводу этой Дусиной
"измены" сердитые стихи - такие же несправедливые, как
стихотворение самого Смелякова о Натали Гончаровой. Дусю можно
понять.
У нее была дочь-старшекласница, почти невеста. Как прожит
вдвоем на жалкую зарплату экскурсовода ВДНХ?.. А у Ярослава
двадцать пять лет срока... Конечно, когда ситуация в стране
изменилась - тут нужно было повести себя умнее, как-то
объясниться, хотя бы намекнуть. На это не хватило духу.
Наверняка Дуся любила Ярослава, ей очень хотелось, чтоб он вернулся. Мы
с Юликом - уже в Москве - попробовали было навести мосты. Куда
там! Смеляков и слушать не стал; лицо у него сделалось несчастное
и злое.
Прошло время, и Ярослав Васильевич женился на Татьяне Стрешневой,
поэтессе и переводчице.
Она была в доме творчества "Переделкино" в тот день, когда туда
приехал объясниться со Смеляковым приятель, заложивший его. Просил
забыть старое, не сердиться. Намекнул: если будешь с нами - все
издательства для тебя открыты! Ярослав не стал выяснять, что
значит это "с нами", а дал стукачу по морде. Тот от неожиданности
упал и пополз к своей машине на четвереньках, а Смеляков подгонял
его пинками. Это видела Татьяна Валерьевна, случайно вышедшая в
коридор. Сцена произвела на нее такое впечатление, что вскоре
после этого она оставила своего вполне благополучного мужа и
сына Лешу ушла к Смелякову. Так она сама рассказывала.
После смерти Ярослава Васильевича мы отдали Тане его письма к нам и
тетрадку с черновыми набросками "Строгой любви". Иногда я жалею об
этом - но если подумать: умер Смеляков, умерла Татьяна, нет уже
Юликаю Скоро и меня не будет - а кому, кроме нас, дорога эта
потрепанная тетрадка?
ПРИМЕЧАНИЯ к гл.XXI
х) Мы смеемся: "что немцу смерть, то русскому здорово". Они
могли бы переиначить: "что немцу здорово, то русскому смерть".
Хотя и в старой пословице что-то есть. Нам рассказывали: в
немецком лагере для военнопленных двое наших решили встретить
Новый Год по всем правилам. Поднакопили пайкового эрзац-меда,
раздобыли где-то дрожжей и в большой канистре замастырили брагу.
Пригласили двух английских летчиков - те были хорошие ребята,
делились посылками. Им-то через Красный Крест регулярно слали, их
правительство было не такое гордое, как наше, и подписало
Женевскую конвенцию... Еще позвали двух югославов, с которыми
дружили.
А канистра окаалась не то проржавевшая, не то из под какой-то
гадости - словом, все шестеро отравились. Англичание умерли в ту
же новогоднюю ночь, югославы - все-таки братья славяне -
продержались неделю, но тоже отдали богу душу, а оба наших выжили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120