.. Вот Алексея Семеновича уже внесли в списки.
— Это Контушного, что ли? По мне — никакой разницы, все одно — наступать.
— Гутарят, что краснофлотцы уже к Севастополю прорываются,— сообщает Демидов.
— Без нас не обойдется. Пехота всюду потребна.
— Немец уверен: нам к городу не подступиться. А я думаю: возьмем и Севастополь,— утверждает Коробчук и снова принимается насвистывать. Сегодня он особенно весел. Может, от кого-то получил весточку.
Мимо проходит командир роты Иван Степанович Березовский. Здоровенный, с крутыми плечами, голова возвышается над бруствером. Он молчит, но все понимают: подгоняет и взводных, и рядовых. А чего торопить? Люди и без того не знают отдыха.
Вдалеке то появляются, то исчезают огненные стрелы. Это дальнобойная артиллерия противника ведет огонь. Но на участке, занимаемом 262-м гвардейским стрелковым полком, сравнительно спокойно. Лишь изредка с шипением пролетит одна-другая мина и разорвется где-то у самого берега, да время от времени нырнет в землю цепочка трассирующих' пуль — будто прячется в окопы.
Перед рассветом гвардии старший сержант Коробчук идет к Николаю Демидову. Его пулеметный расчет размещен по соседству. Сержант сидит на дне окопа, завернутый в плащпалатку. На коленях белеет лист бумаги, по нему скользит лучик электрофонарика. «Письмо торопится дописать»,— думает Александр Кондратье-вич. Но тот рассеивает его предположения.
— Неудобно о себе листовку читать,— откидываясь на стенку окопа, говорит Демидов.— Когда это успел сочинить?..
— Завидую настырным...— уклоняется от ответа парторг.
Он видел, какую удобную позицию выбрал вчера командир пулеметного расчета гвардии сержант Демидов и как косил фашистов. Ему, Коробчуку, было приказано выдвинуться на насыпь противотанкового рва и обеспечить продвижение роты. Все сложилось, на удивление, удачно. Две огневые точки он подавил минут за пять, не больше, и рота устремилась на Кураевку. Но
это произошло вчера, а как поведет себя противник сегодня?
— Утро будет солнечным.— предсказывает Демидов.— Ну, ни пуха, ни пера...
— К черту тебя, Николай Сергеевич! — беззлобно роняет Коробчук.
Утром бой возникает непредвиденно. Издалека доносится визгливый гул моторов. Сколько движется танков — Коробчук не считает. И вообще — окрест все мельтешит, как на перевернутой ленте кинохроники. За его спиной раздается громкое «ура», он выскакивает из окопа и бежит. Парторгу никак нельзя отставать от солдат... Поблизости свистят пули, рвутся мины, а он, не приседая и не оглядываясь, все бежит и бежит. Но вот передние ряды останавливаются. Валится в воронку от бомбы Коробчук. Текут одна за другой минуты. Звучит вновь призыв ротного:
— За мной, вперед!
И — новый бросок. На этот раз бежать становится труднее. Все чаще надо припадать к земле. А метров через пятьдесят-семьдесят огонь встает непреодолимой преградой. Коробчук укрывается за камнем.
— Царапнуло все-таки? — Петр Лукьянов подползает к Александру Кондратьевичу, достает индивидуальный пакет, перевязывает ему плечо.
Лицо парторга вытянулось от боли, дуги бровей еще ниже нависли над темными глазами. Только прическа все та же: неприхотливо разбросаны волосы на две неровных половины.
— До свадьбы заживет,— хочет отшутиться Коробчук, но в его голосе слышится скрытая боль.— Под Сталинградом приходилось куда труднее.
Как правило, Александр никогда не задумывался, что сегодня-завтра он может погибнуть. Пули и осколки предназначались кому угодно, только не ему. Шел по дорогам наступления, не оглядываясь. Лишь в августе сорок третьего его ранило; в. госпитале быстро поправился и о смерти совсем перестал думать. А выходит, приглашений косая не ждет. Когда же он будет держать в руках долгожданную весточку со штемпелем Каменца-Подольского? Там, в селе Ружа, ждет не дождется его мать Евдокия Ильинична. В октябре исполнится шесть лет, как со своими одногодками ушел он в армию
и с тех пор не виделся с матерью. Тоскует ночами по ней, снится она часто.
— Живы будем — не умрем,— будто угадывая душевное смятение друга, подбадривает Лукьянов.
— Приходил Грузных — корреспондент «дивизион-ки», просил заметку написать о самых отважных бойцах. Если я не успею — черкни пару слов...
Фразу эту он не кончает. Неожиданно в стороне плюхается шипящий снаряд; осколки проносятся над головой. Александр ждет следующего, но его почему-то нет. Лукьянов, воспользовавшись минутным затишьем, дружески хлопает Коробчука по спине и отползает в сторону.
— Пойду к своим...
Коробчук выглядывает из-за камня и цепенеет: прямо на него несется танк. Парторг бросает гранату, а сам припадает к земле — не промахнулся ли? Слышится один взрыв, второй, третий... Значит, не только он оказался проворным. Но почему стало так тихо? Оглох, что ли? Открывает глаза. Приподнимается. Танк стоит как вкопанный, слегка накренившись. Одна гусеница еще продолжает скользить по каткам. «Скорее всего, это работа артиллеристов»,— решает парторг.
Батальон преследует отходящего противника. Взят бромзавод, вскоре должна показаться речка Чатырлык. «Если форсируем с ходу, немцу не за что зацепиться до самого Севастополя» — всплывают в памяти Александра слова гвардии подполковника Домникова, когда тот накоротке собирал парторгов рот и батарей перед наступлением.
— Вот шпарит, когда же передых будет?
«Чей это голос?» — вспоминает, морщась от боли, Коробчук. У него сильно ломит плечо. По опыту парторг знает, что ничто так не выводит людей из равновесия, как вынужденное бездействие в бою. В бессильной злобе он смотрит по сторонам. Солдаты прижались к земле, затаились. Все ждут команды. А её нет. Противник, очевидно, заранее пристрелял этот рубеж. Осатанело изрыгает огонь дзот, глушит настойчивый прилив атакующих взводов. Что предпринять в подобной ситуации? Отступать нельзя, о продвижении вперед не может быть и речи.
«Подползу незамеченным — и забросаю дзот гранатами»,— решает Коробчук. И не спрашивает на это разрешения у ротного. Вряд ли тот позволит ему пойти на такой шаг.
На минуту-другую гул боя как-будто стихает. Солнце бросает лучи на розовые сады, что виднеются за пригорком, на зеленую траву, что подступает прямо к дзоту. Природа словно подтрунивает: вот, примечай, какое раздолье для жизни, а ты ведь сейчас уйдешь из нее. Не поспешай, подумай; ты еще не все сделал на этом свете, в свои двадцать шесть даже жену не выбрал.
Коробчук смотрит на солнце, щурится. Поблизости разрывается снаряд, но Александр не припадает к земле — одним рывком встает над ровиком и быстро ползет в сторону дзота.
— Куда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
— Это Контушного, что ли? По мне — никакой разницы, все одно — наступать.
— Гутарят, что краснофлотцы уже к Севастополю прорываются,— сообщает Демидов.
— Без нас не обойдется. Пехота всюду потребна.
— Немец уверен: нам к городу не подступиться. А я думаю: возьмем и Севастополь,— утверждает Коробчук и снова принимается насвистывать. Сегодня он особенно весел. Может, от кого-то получил весточку.
Мимо проходит командир роты Иван Степанович Березовский. Здоровенный, с крутыми плечами, голова возвышается над бруствером. Он молчит, но все понимают: подгоняет и взводных, и рядовых. А чего торопить? Люди и без того не знают отдыха.
Вдалеке то появляются, то исчезают огненные стрелы. Это дальнобойная артиллерия противника ведет огонь. Но на участке, занимаемом 262-м гвардейским стрелковым полком, сравнительно спокойно. Лишь изредка с шипением пролетит одна-другая мина и разорвется где-то у самого берега, да время от времени нырнет в землю цепочка трассирующих' пуль — будто прячется в окопы.
Перед рассветом гвардии старший сержант Коробчук идет к Николаю Демидову. Его пулеметный расчет размещен по соседству. Сержант сидит на дне окопа, завернутый в плащпалатку. На коленях белеет лист бумаги, по нему скользит лучик электрофонарика. «Письмо торопится дописать»,— думает Александр Кондратье-вич. Но тот рассеивает его предположения.
— Неудобно о себе листовку читать,— откидываясь на стенку окопа, говорит Демидов.— Когда это успел сочинить?..
— Завидую настырным...— уклоняется от ответа парторг.
Он видел, какую удобную позицию выбрал вчера командир пулеметного расчета гвардии сержант Демидов и как косил фашистов. Ему, Коробчуку, было приказано выдвинуться на насыпь противотанкового рва и обеспечить продвижение роты. Все сложилось, на удивление, удачно. Две огневые точки он подавил минут за пять, не больше, и рота устремилась на Кураевку. Но
это произошло вчера, а как поведет себя противник сегодня?
— Утро будет солнечным.— предсказывает Демидов.— Ну, ни пуха, ни пера...
— К черту тебя, Николай Сергеевич! — беззлобно роняет Коробчук.
Утром бой возникает непредвиденно. Издалека доносится визгливый гул моторов. Сколько движется танков — Коробчук не считает. И вообще — окрест все мельтешит, как на перевернутой ленте кинохроники. За его спиной раздается громкое «ура», он выскакивает из окопа и бежит. Парторгу никак нельзя отставать от солдат... Поблизости свистят пули, рвутся мины, а он, не приседая и не оглядываясь, все бежит и бежит. Но вот передние ряды останавливаются. Валится в воронку от бомбы Коробчук. Текут одна за другой минуты. Звучит вновь призыв ротного:
— За мной, вперед!
И — новый бросок. На этот раз бежать становится труднее. Все чаще надо припадать к земле. А метров через пятьдесят-семьдесят огонь встает непреодолимой преградой. Коробчук укрывается за камнем.
— Царапнуло все-таки? — Петр Лукьянов подползает к Александру Кондратьевичу, достает индивидуальный пакет, перевязывает ему плечо.
Лицо парторга вытянулось от боли, дуги бровей еще ниже нависли над темными глазами. Только прическа все та же: неприхотливо разбросаны волосы на две неровных половины.
— До свадьбы заживет,— хочет отшутиться Коробчук, но в его голосе слышится скрытая боль.— Под Сталинградом приходилось куда труднее.
Как правило, Александр никогда не задумывался, что сегодня-завтра он может погибнуть. Пули и осколки предназначались кому угодно, только не ему. Шел по дорогам наступления, не оглядываясь. Лишь в августе сорок третьего его ранило; в. госпитале быстро поправился и о смерти совсем перестал думать. А выходит, приглашений косая не ждет. Когда же он будет держать в руках долгожданную весточку со штемпелем Каменца-Подольского? Там, в селе Ружа, ждет не дождется его мать Евдокия Ильинична. В октябре исполнится шесть лет, как со своими одногодками ушел он в армию
и с тех пор не виделся с матерью. Тоскует ночами по ней, снится она часто.
— Живы будем — не умрем,— будто угадывая душевное смятение друга, подбадривает Лукьянов.
— Приходил Грузных — корреспондент «дивизион-ки», просил заметку написать о самых отважных бойцах. Если я не успею — черкни пару слов...
Фразу эту он не кончает. Неожиданно в стороне плюхается шипящий снаряд; осколки проносятся над головой. Александр ждет следующего, но его почему-то нет. Лукьянов, воспользовавшись минутным затишьем, дружески хлопает Коробчука по спине и отползает в сторону.
— Пойду к своим...
Коробчук выглядывает из-за камня и цепенеет: прямо на него несется танк. Парторг бросает гранату, а сам припадает к земле — не промахнулся ли? Слышится один взрыв, второй, третий... Значит, не только он оказался проворным. Но почему стало так тихо? Оглох, что ли? Открывает глаза. Приподнимается. Танк стоит как вкопанный, слегка накренившись. Одна гусеница еще продолжает скользить по каткам. «Скорее всего, это работа артиллеристов»,— решает парторг.
Батальон преследует отходящего противника. Взят бромзавод, вскоре должна показаться речка Чатырлык. «Если форсируем с ходу, немцу не за что зацепиться до самого Севастополя» — всплывают в памяти Александра слова гвардии подполковника Домникова, когда тот накоротке собирал парторгов рот и батарей перед наступлением.
— Вот шпарит, когда же передых будет?
«Чей это голос?» — вспоминает, морщась от боли, Коробчук. У него сильно ломит плечо. По опыту парторг знает, что ничто так не выводит людей из равновесия, как вынужденное бездействие в бою. В бессильной злобе он смотрит по сторонам. Солдаты прижались к земле, затаились. Все ждут команды. А её нет. Противник, очевидно, заранее пристрелял этот рубеж. Осатанело изрыгает огонь дзот, глушит настойчивый прилив атакующих взводов. Что предпринять в подобной ситуации? Отступать нельзя, о продвижении вперед не может быть и речи.
«Подползу незамеченным — и забросаю дзот гранатами»,— решает Коробчук. И не спрашивает на это разрешения у ротного. Вряд ли тот позволит ему пойти на такой шаг.
На минуту-другую гул боя как-будто стихает. Солнце бросает лучи на розовые сады, что виднеются за пригорком, на зеленую траву, что подступает прямо к дзоту. Природа словно подтрунивает: вот, примечай, какое раздолье для жизни, а ты ведь сейчас уйдешь из нее. Не поспешай, подумай; ты еще не все сделал на этом свете, в свои двадцать шесть даже жену не выбрал.
Коробчук смотрит на солнце, щурится. Поблизости разрывается снаряд, но Александр не припадает к земле — одним рывком встает над ровиком и быстро ползет в сторону дзота.
— Куда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78