Успех всего корпуса обозначен четко, теперь его надо развить в направлении Ишуни (южнее Красноперекопска).
Гвардии младший лейтенант Бережной наблюдает, как первая цепь батальона встает над окопами и устремляется вперед. Местность открытая, и бежать надо, что есть мочи. Пригибаясь к земле, люди катят за собой пулеметы, ищут удобную позицию.
Из первой траншеи враг выбит быстро, но потом его орудия и минометы, до которых не дотянулась наша артподготовка, ставят заградительный огонь. Наступление захлебывается. Как быть? Ждать, пока артиллеристы подавят дзоты? Но ведь время уходит. Противник может перегруппировать силы и сам броситься в контратаку. План, так четко изложенный утром комбатом Минасяном, рушится на глазах.
— Немец осторожен, его голыми руками не возьмешь,— цедит сквозь зубы Бережной.— Фронтальная атака — безнадежное занятие. Надо развивать события на левом фланге.
Его размышления прерывает чье-то шумное прерывистое дыхание. Это связной.
— От комбата,— протягивает он сложенный вдвое листок из записной книжки. По лицу бойца градом катит пот.
В записке — приказание: взводу пулеметчиков следует выдвинуться на левый фланг батальона и ударить-оттуда. «Обход. Похоже на Самсона Джангаровича. Дерзко. Неожиданно. Что ж, и мы в тактике не лыком шиты. А с комбатом лучше бы по телефону общаться, а то перебьет немец всех связных». По траншее, пригибаясь, взвод перемещается на левый фланг. На это уходит минут пятнадцать, не более. И сразу же пулеметчики открывают огонь. Потом напористо устремляются вперед вместе со всем батальоном.
Вторая траншея отбита. Противник откатывается за хутор Джулгу (с. Суворово).
— Нельзя на погоду обижаться! — категоричность в голосе рядового Байбекова заставляет Бережного улыбнуться.
Сегодня утром, когда занимали бойцы траншеи 3-й гвардейской стрелковой дивизии и выходили на исходное положение для наступления, гвардии младший лейтенант Бережной шагал в цепи стрелковой роты. «Юн-керсы» появились неожиданно. Все тут же припали к земле, лишь Байбеков маячил в окопе. Взводный рванул его за полу шинели, пригнул к земле. И этим, наверное, спас от смерти. Потом тот пошел в атаку в первой цепи, был расторопен, смел. Противника сбили с места. Сейчас солдат смотрит на искрящееся солнце и не скрывает своей радости: он — жив!
— Товарищ гвардии младший лейтенант, как тебя зовут? —допытывается у Бережного. Он ко всем в полку обращается по-домашнему, на «ты».
— Иван Михайлович,— отвечает тот, не успев удивиться необычному в данный момент вопросу.
— Сына своего Иваном назову. Ты мне жизнь спас.— Боец держит в руках каску с вмятиной от осколка.
«У него какое-то труднопроизносимое имя,— вспоминает Бережной.— Ишь, нашел время объясняться в привязонности. Да, зовут его Аким-Газы. Рядом — смерть, а он о сыне мечтает. Человек не может жить без мечты. Так оно есть, так оно и будет...»
Затем мысли Ивана Михайловича переносятся к событиям дня. «Странное название носит хутор — Джул-га,— удивляется он про себя.— И всего-то несколько приземистых домиков. Вряд ли его упомянут в числе населенных пунктов, которыми овладеет сегодня дивизия. Но им, кто ползает перед хутором по земле, запомнится надолго. В конце концов, во внимание надо принимать не размер хутора, а то, какое значение он имеет в тактическом отношении. Немцы не хотят сдавать Джулгу,. ибо он прикрывает дорогу. Вот оседлаем ее, и покатится враг безостановочно».
Тем временем на окраине хутора появляются четыре «фердинанда». Навстречу им разворачивает ствол своей «сорокопятки» Петр Гостищёв, посылает несколько снарядов, но мимо. Самоходки увеличивают скорость. Едва воспевая за ними, движется пехота. «Рота, не меньше,— прикидывает в уме Иван Михайлович.— Отсечем пехоту, а с самоходками справятся артиллеристы».
По команде Бережного расчеты меняют позицию. Теперь впереди — никаких препятствий. Стрельбу открывают прицельную.
Батарея полковых пушек тоже выдвинута на прямую наводку; безостановочно бьет по бронированным целям.
Неожиданно замолкает правофланговый пулемет. Ротный спешит туда. Так и есть, ранен командир расчета. Бережной зовет санитаров, а сам ложится за пулемет.
Ощущение привычной дрожи в руках, намертво вце-пивщихся в рукоятки, судорожные изгибы патронной ленты придают спокойствие и уверенность. Он видит, как падают и не поднимаются больше вражеские солдаты, и душа его торжествует. Пусть знают наших!
Горят две самоходки. «Молодец Винокуров, постарался! А пулеметчики справятся с пехотой, не подведут»,— вполголоса приговаривает Иван Михайлович.
Но снаряды рвутся все ближе. Перед пулеметом вы-ростает столб земли и пламени. Бережной осторожно протирает глаза, шевелит головой, ощупывает лицо, смотрит на руки. Пронесло!
Боль в правой ноге приходит чуть позже — в нее угодил осколок. Но печет почему-то спина. Иван Михайлович догадывается, что на нем горит шинель. «Значит,
термитными швыряет». Он переворачивается на спину, вдавливает свое тело в грунт, пытаясь притушить огонь. Расстегивает шинель, хочет снять ее, но лишь рвет подпаленные лохмотья. «Неужели так и сгорю заживо?» Руки его достают спусковую скобу, он давит на нее изо всей силы и уже не целится. Очередь получается какой-то непривычно- короткой...
— Вперед!—перекатывается звонкий голос гвардии капитана Минасяна и обрывается.
Призыв погибшего комбата подхватывает кто-то другой. И он несется от бойца к бойцу, поднимая в атаку на неприятеля роту за ротой.
Противник упорно цепляется за каждую пядь крымской земли, предпринимает одну контратаку за другой. Убедившись в тщетности своих усилий, обрушивает на наступающих новый бомбовый удар.
Байбекову кажется, что над позицией полка развертывается целая сотня кавалерийских бурок.
К капониру, где размещен пункт боепитания, перебежками приближается боец. «Что за бравада? Мог бы по-пластунски, а он во весь рост. Наказывать надо таких!» — сердится гвардии техник-лейтенант Петр Су-
доргин.
— Считаете себя героем? — набрасывается он на бойца. И, обращаясь ко всем, сердито отчитывает:— Погибнуть — хитрость невелика. А ты врагу досади, за- ставь его пригибаться перед твоими пулями.
Вечером становится холодно. Уставшие за день бойцы оборудуют окопы.
— Понимаете, братцы, если я не окопаюсь, то кажусь себе вроде раздетым догола, как перед рентгеном,— доверительно признается один. Он разгибает спи- ну, смахивает с лица обильный цот.— Два дня можно отнести в нашу пользу. Шутка.ли — Перекоп взяли1 Ох и немцев наколошматили...
Парторг Коробчук, прервав мелодичный свист, откликается:
— Приказано штурмовые группы создать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Гвардии младший лейтенант Бережной наблюдает, как первая цепь батальона встает над окопами и устремляется вперед. Местность открытая, и бежать надо, что есть мочи. Пригибаясь к земле, люди катят за собой пулеметы, ищут удобную позицию.
Из первой траншеи враг выбит быстро, но потом его орудия и минометы, до которых не дотянулась наша артподготовка, ставят заградительный огонь. Наступление захлебывается. Как быть? Ждать, пока артиллеристы подавят дзоты? Но ведь время уходит. Противник может перегруппировать силы и сам броситься в контратаку. План, так четко изложенный утром комбатом Минасяном, рушится на глазах.
— Немец осторожен, его голыми руками не возьмешь,— цедит сквозь зубы Бережной.— Фронтальная атака — безнадежное занятие. Надо развивать события на левом фланге.
Его размышления прерывает чье-то шумное прерывистое дыхание. Это связной.
— От комбата,— протягивает он сложенный вдвое листок из записной книжки. По лицу бойца градом катит пот.
В записке — приказание: взводу пулеметчиков следует выдвинуться на левый фланг батальона и ударить-оттуда. «Обход. Похоже на Самсона Джангаровича. Дерзко. Неожиданно. Что ж, и мы в тактике не лыком шиты. А с комбатом лучше бы по телефону общаться, а то перебьет немец всех связных». По траншее, пригибаясь, взвод перемещается на левый фланг. На это уходит минут пятнадцать, не более. И сразу же пулеметчики открывают огонь. Потом напористо устремляются вперед вместе со всем батальоном.
Вторая траншея отбита. Противник откатывается за хутор Джулгу (с. Суворово).
— Нельзя на погоду обижаться! — категоричность в голосе рядового Байбекова заставляет Бережного улыбнуться.
Сегодня утром, когда занимали бойцы траншеи 3-й гвардейской стрелковой дивизии и выходили на исходное положение для наступления, гвардии младший лейтенант Бережной шагал в цепи стрелковой роты. «Юн-керсы» появились неожиданно. Все тут же припали к земле, лишь Байбеков маячил в окопе. Взводный рванул его за полу шинели, пригнул к земле. И этим, наверное, спас от смерти. Потом тот пошел в атаку в первой цепи, был расторопен, смел. Противника сбили с места. Сейчас солдат смотрит на искрящееся солнце и не скрывает своей радости: он — жив!
— Товарищ гвардии младший лейтенант, как тебя зовут? —допытывается у Бережного. Он ко всем в полку обращается по-домашнему, на «ты».
— Иван Михайлович,— отвечает тот, не успев удивиться необычному в данный момент вопросу.
— Сына своего Иваном назову. Ты мне жизнь спас.— Боец держит в руках каску с вмятиной от осколка.
«У него какое-то труднопроизносимое имя,— вспоминает Бережной.— Ишь, нашел время объясняться в привязонности. Да, зовут его Аким-Газы. Рядом — смерть, а он о сыне мечтает. Человек не может жить без мечты. Так оно есть, так оно и будет...»
Затем мысли Ивана Михайловича переносятся к событиям дня. «Странное название носит хутор — Джул-га,— удивляется он про себя.— И всего-то несколько приземистых домиков. Вряд ли его упомянут в числе населенных пунктов, которыми овладеет сегодня дивизия. Но им, кто ползает перед хутором по земле, запомнится надолго. В конце концов, во внимание надо принимать не размер хутора, а то, какое значение он имеет в тактическом отношении. Немцы не хотят сдавать Джулгу,. ибо он прикрывает дорогу. Вот оседлаем ее, и покатится враг безостановочно».
Тем временем на окраине хутора появляются четыре «фердинанда». Навстречу им разворачивает ствол своей «сорокопятки» Петр Гостищёв, посылает несколько снарядов, но мимо. Самоходки увеличивают скорость. Едва воспевая за ними, движется пехота. «Рота, не меньше,— прикидывает в уме Иван Михайлович.— Отсечем пехоту, а с самоходками справятся артиллеристы».
По команде Бережного расчеты меняют позицию. Теперь впереди — никаких препятствий. Стрельбу открывают прицельную.
Батарея полковых пушек тоже выдвинута на прямую наводку; безостановочно бьет по бронированным целям.
Неожиданно замолкает правофланговый пулемет. Ротный спешит туда. Так и есть, ранен командир расчета. Бережной зовет санитаров, а сам ложится за пулемет.
Ощущение привычной дрожи в руках, намертво вце-пивщихся в рукоятки, судорожные изгибы патронной ленты придают спокойствие и уверенность. Он видит, как падают и не поднимаются больше вражеские солдаты, и душа его торжествует. Пусть знают наших!
Горят две самоходки. «Молодец Винокуров, постарался! А пулеметчики справятся с пехотой, не подведут»,— вполголоса приговаривает Иван Михайлович.
Но снаряды рвутся все ближе. Перед пулеметом вы-ростает столб земли и пламени. Бережной осторожно протирает глаза, шевелит головой, ощупывает лицо, смотрит на руки. Пронесло!
Боль в правой ноге приходит чуть позже — в нее угодил осколок. Но печет почему-то спина. Иван Михайлович догадывается, что на нем горит шинель. «Значит,
термитными швыряет». Он переворачивается на спину, вдавливает свое тело в грунт, пытаясь притушить огонь. Расстегивает шинель, хочет снять ее, но лишь рвет подпаленные лохмотья. «Неужели так и сгорю заживо?» Руки его достают спусковую скобу, он давит на нее изо всей силы и уже не целится. Очередь получается какой-то непривычно- короткой...
— Вперед!—перекатывается звонкий голос гвардии капитана Минасяна и обрывается.
Призыв погибшего комбата подхватывает кто-то другой. И он несется от бойца к бойцу, поднимая в атаку на неприятеля роту за ротой.
Противник упорно цепляется за каждую пядь крымской земли, предпринимает одну контратаку за другой. Убедившись в тщетности своих усилий, обрушивает на наступающих новый бомбовый удар.
Байбекову кажется, что над позицией полка развертывается целая сотня кавалерийских бурок.
К капониру, где размещен пункт боепитания, перебежками приближается боец. «Что за бравада? Мог бы по-пластунски, а он во весь рост. Наказывать надо таких!» — сердится гвардии техник-лейтенант Петр Су-
доргин.
— Считаете себя героем? — набрасывается он на бойца. И, обращаясь ко всем, сердито отчитывает:— Погибнуть — хитрость невелика. А ты врагу досади, за- ставь его пригибаться перед твоими пулями.
Вечером становится холодно. Уставшие за день бойцы оборудуют окопы.
— Понимаете, братцы, если я не окопаюсь, то кажусь себе вроде раздетым догола, как перед рентгеном,— доверительно признается один. Он разгибает спи- ну, смахивает с лица обильный цот.— Два дня можно отнести в нашу пользу. Шутка.ли — Перекоп взяли1 Ох и немцев наколошматили...
Парторг Коробчук, прервав мелодичный свист, откликается:
— Приказано штурмовые группы создать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78