..
— На то время, когда Владимира ранило, у нас кончились патроны. А он требует: «Подай мой автомат...» С горячим сердцем был. Накануне выступил на комсомольском собрании: «Не пожалеем,— говорил,—сил и жизни, чтобы освободить Северную Таврию». На зорьке сходил за патронами про запас, набил ими два вещмешка: свой и новобранца Дровника. Поздравил Николая Демидова с вручением ему кандидатской карточки и медали «За отвагу»...
«Вот они, грани солдатской души,—думает Грузных.— Каждый считает для себя обязательным извлечь что-то существенное из тайников памяти и рассказать о товарище. Ни слова о своих заслугах. Разные по возрасту и характерам, они сходны в одном: война для
них —работа. Бери любого, пиши о нем очерк. И ненужно искать сенсационные сюжетные столкновения, они лишь затруднят понимание происходящего».
Он уже готов спрятать блокнот, но вспоминает фразу Симоненко о том, что сегодняшним утром роса была обильной и протянутый связистами провод глубоко и отчетливо отпечатался на траве.
— Каждый должен оставить след в жизни,— заключил разговор сержант.
Рассвет не очень-то торопится. Медленно исчезает звездный купол. Вдали появляется розоватое зарево, чуть заметно касается верхушек деревьев, вплотную подступивших к деревне. Все отчетливее проступают из темноты окопы, бетонированные колпаки, орудийные ровики. Похоже, что они безлюдны. Но вот доносится пулеметная очередь, за ней другая...
В четверг, 30 сентября, населенный пункт Нейдорф был освобожден.
Откуда-то слева доносится рокот моторов. «Скорее бы рассвет наступал»,— думает Хаджиев, не решаясь пошевелиться. Рядом спит ефрейтор Карташев, накрывшись одной с ним шинелью. Если перевернуться на другой бок — оголишь спину, а холод будто этого и дожидается. И потом, Карташев слышит малейший шорох, а будить его — жаль. Всего лишь на миг открывает Хаджиев глаза, но уснуть больше не может. Ему вдруг кажется, что время ринулось назад: он закрывает глаза, и Бехола возникает перед ним, как наяву. Вот они шагают вместе по родной степи и мечтают вслух о том времени, когда придет сюда вода, вырастут сады... Бехола прижимается плечом, а сама озирается по сторонам: не видит ли их Рукия. «Й почему это она боится мою мать?» — в который раз задает себе вопрос Хаджиев. Он встает, растирает рукой затекший бок. Как ни старается двигаться бесшумно, но шаги его слышны. Кашляет Карташев, проворно вскакивает на ноги Каш-
карбаев.
— Как думаете, Джуманазар Хаджиевич, успеют у нас убрать хлопок?
«И он просыпается с мыслью о доме»,— думает Хаджиев, а вслух говорит:
— У нас в Ховасе...
— Осенью везде, видно, пора свадеб,—не кстати перебивает командира орудия Александр Карташев.
— Тебе только свадьбы и снятся,— выговаривает ему Хаджиев, но тут же ловит себя на мысли, что чуть не слукавил перед молодым парнем. Неожиданно заканчивает:
— Свадьба — это хорошо.
— Жениться я не против, только не больно охочи ждать нас невесты,— снова не к месту откровенничает Карташев.
— А что скажет аксакал Ташбулат? Наводчик орудия раздумывает:
— Казахи говорят: мужество мужчины проверяет бой, а женщины — одиночество.
— Подождут,— решает положить конец разговору Елистратов. Он с наслаждением потягивается, потом усаживается поудобнее и вроде собирается дремать.
— Костя-ай, твое лицо, что медаль — бронзой светится. Отчего это? — смеется Хаджиев.
Заряжающий молчит, и в разговор вступает другой боец.
— Умываться будем? — Бердикуль Касимов появляется неожиданно. В правой руке у него брезентовое ведро с водой. «Значит, успел напоить лошадей»,— уважительно думает о нем Хаджиев. Касимов числится ездовым, но в разгар боя приходит на- огневую. Снаряды подносит, становится заряжающим. Он первым в расчете награду получил — на Дону, в феврале этого года. Увидел спускающегося на парашюте летчика и вместе с командиром отделения тяги Халилом Ганиевым, тоже родом из-под Ташкента, поспешил к месту приземления. Летчик отстреливался, но был пленен и на допросе дал ценные сведения. С тех пор Бердикуль часто оказывается на огневой, если орудия на закрытой позиции. Сегодня пушки на прямой наводке, но своим приходом он не демаскирует позицию, еще рано, вокруг только начинает сереть.
— Слышите гул? — спрашивает Касимов, поливая воду на руки Хаджиева.
Карташев встревоженно смотрит в сторону деревни.
— В этакую рань немцы давно в атаку не ходили...— сомневается и Елистратов,
—Завтракать будем? — Касимов торопит Картащева; тот умывается последним.-— Пойду на кухню.
Хаджиев предупрежден, с вечера: противник попытается вернуть утраченные позиции. Вчера наша пехота перешагнула противотанковый ров и вплотную подошла к Октоберфельду (Веселое). Конечно, следует ждать контратаки. Потому-то пушки первого дивизиона и выдвинуты на прямую наводку. А пока Хаджиев предлагает сходить на кухню Карташеву: он проворнее Касимова, успеет вернуться до рассвета.
Но позавтракать им не удается. Неожиданно под напором значительных сил противника стрелковая рота, которую сопровождают два орудия второй батареи артполка, пятится назад. Какой-то незнакомый сержант, размахивая автоматом, измученный, перепачканный грязью, останавливается перед Хаджиевым. Покачивается. Лицо отрешенное. Минуту молчит, потом ни с того, ни с сего кричит:
— Ты что, не слышишь?! Или вы не русские?
Хаджиев сначала не понимает, к кому относится этот вопрос-упрек. Затем рассеивает его сомнения:
— Откуда ты взял? Это — чуваш, Кашкарбаев— казах, тот— русский, а мы с Касимовым — узбеки...
Сержант оторопело трет лоб, глаза приобретают осмысленность.
— Помогите, ребята, без вас не подняться в атаку,— просит он.— К немцу с Тамани силы свежие подошли...
— Это другой разговор,— без обиды говорит Карташев.— А то нашел время родословную выяснять. Все мы тут — земляки...
Разговоры смолкают, как по команде.
— Танки!— предупреждает Хаджиев.
Прежде это слово хлестало по нервам, а ныне все ведут себя спокойно и уверенно. Разве что в глазах у людей появляются гневные блестки, а на скулах под кожей перекатываются желваки. Гвардии старший сержант Хаджиев порывисто сбрасывает с плеча плащ-накидку, идет к панораме. Кашкарбаев вовсе не собирается уступать ему место. «Сам управлюсь» — возражает он всем своим видом.
Хаджиев не настаивает. «У Ташбулата хватит выдержки дождаться, пока чудовище подставит борт»,— думает он ;о своем наводчике. А тот проворно, крутит маховик поворотного механизма, все плотнее приближает лицо к окуляру панорамы. И, наконец, нажимает на спуск. Почти в тот же миг пушка вздрагивает. Ели-стратов досылает очередной снаряд. А Карташев уже готов передать следующий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
— На то время, когда Владимира ранило, у нас кончились патроны. А он требует: «Подай мой автомат...» С горячим сердцем был. Накануне выступил на комсомольском собрании: «Не пожалеем,— говорил,—сил и жизни, чтобы освободить Северную Таврию». На зорьке сходил за патронами про запас, набил ими два вещмешка: свой и новобранца Дровника. Поздравил Николая Демидова с вручением ему кандидатской карточки и медали «За отвагу»...
«Вот они, грани солдатской души,—думает Грузных.— Каждый считает для себя обязательным извлечь что-то существенное из тайников памяти и рассказать о товарище. Ни слова о своих заслугах. Разные по возрасту и характерам, они сходны в одном: война для
них —работа. Бери любого, пиши о нем очерк. И ненужно искать сенсационные сюжетные столкновения, они лишь затруднят понимание происходящего».
Он уже готов спрятать блокнот, но вспоминает фразу Симоненко о том, что сегодняшним утром роса была обильной и протянутый связистами провод глубоко и отчетливо отпечатался на траве.
— Каждый должен оставить след в жизни,— заключил разговор сержант.
Рассвет не очень-то торопится. Медленно исчезает звездный купол. Вдали появляется розоватое зарево, чуть заметно касается верхушек деревьев, вплотную подступивших к деревне. Все отчетливее проступают из темноты окопы, бетонированные колпаки, орудийные ровики. Похоже, что они безлюдны. Но вот доносится пулеметная очередь, за ней другая...
В четверг, 30 сентября, населенный пункт Нейдорф был освобожден.
Откуда-то слева доносится рокот моторов. «Скорее бы рассвет наступал»,— думает Хаджиев, не решаясь пошевелиться. Рядом спит ефрейтор Карташев, накрывшись одной с ним шинелью. Если перевернуться на другой бок — оголишь спину, а холод будто этого и дожидается. И потом, Карташев слышит малейший шорох, а будить его — жаль. Всего лишь на миг открывает Хаджиев глаза, но уснуть больше не может. Ему вдруг кажется, что время ринулось назад: он закрывает глаза, и Бехола возникает перед ним, как наяву. Вот они шагают вместе по родной степи и мечтают вслух о том времени, когда придет сюда вода, вырастут сады... Бехола прижимается плечом, а сама озирается по сторонам: не видит ли их Рукия. «Й почему это она боится мою мать?» — в который раз задает себе вопрос Хаджиев. Он встает, растирает рукой затекший бок. Как ни старается двигаться бесшумно, но шаги его слышны. Кашляет Карташев, проворно вскакивает на ноги Каш-
карбаев.
— Как думаете, Джуманазар Хаджиевич, успеют у нас убрать хлопок?
«И он просыпается с мыслью о доме»,— думает Хаджиев, а вслух говорит:
— У нас в Ховасе...
— Осенью везде, видно, пора свадеб,—не кстати перебивает командира орудия Александр Карташев.
— Тебе только свадьбы и снятся,— выговаривает ему Хаджиев, но тут же ловит себя на мысли, что чуть не слукавил перед молодым парнем. Неожиданно заканчивает:
— Свадьба — это хорошо.
— Жениться я не против, только не больно охочи ждать нас невесты,— снова не к месту откровенничает Карташев.
— А что скажет аксакал Ташбулат? Наводчик орудия раздумывает:
— Казахи говорят: мужество мужчины проверяет бой, а женщины — одиночество.
— Подождут,— решает положить конец разговору Елистратов. Он с наслаждением потягивается, потом усаживается поудобнее и вроде собирается дремать.
— Костя-ай, твое лицо, что медаль — бронзой светится. Отчего это? — смеется Хаджиев.
Заряжающий молчит, и в разговор вступает другой боец.
— Умываться будем? — Бердикуль Касимов появляется неожиданно. В правой руке у него брезентовое ведро с водой. «Значит, успел напоить лошадей»,— уважительно думает о нем Хаджиев. Касимов числится ездовым, но в разгар боя приходит на- огневую. Снаряды подносит, становится заряжающим. Он первым в расчете награду получил — на Дону, в феврале этого года. Увидел спускающегося на парашюте летчика и вместе с командиром отделения тяги Халилом Ганиевым, тоже родом из-под Ташкента, поспешил к месту приземления. Летчик отстреливался, но был пленен и на допросе дал ценные сведения. С тех пор Бердикуль часто оказывается на огневой, если орудия на закрытой позиции. Сегодня пушки на прямой наводке, но своим приходом он не демаскирует позицию, еще рано, вокруг только начинает сереть.
— Слышите гул? — спрашивает Касимов, поливая воду на руки Хаджиева.
Карташев встревоженно смотрит в сторону деревни.
— В этакую рань немцы давно в атаку не ходили...— сомневается и Елистратов,
—Завтракать будем? — Касимов торопит Картащева; тот умывается последним.-— Пойду на кухню.
Хаджиев предупрежден, с вечера: противник попытается вернуть утраченные позиции. Вчера наша пехота перешагнула противотанковый ров и вплотную подошла к Октоберфельду (Веселое). Конечно, следует ждать контратаки. Потому-то пушки первого дивизиона и выдвинуты на прямую наводку. А пока Хаджиев предлагает сходить на кухню Карташеву: он проворнее Касимова, успеет вернуться до рассвета.
Но позавтракать им не удается. Неожиданно под напором значительных сил противника стрелковая рота, которую сопровождают два орудия второй батареи артполка, пятится назад. Какой-то незнакомый сержант, размахивая автоматом, измученный, перепачканный грязью, останавливается перед Хаджиевым. Покачивается. Лицо отрешенное. Минуту молчит, потом ни с того, ни с сего кричит:
— Ты что, не слышишь?! Или вы не русские?
Хаджиев сначала не понимает, к кому относится этот вопрос-упрек. Затем рассеивает его сомнения:
— Откуда ты взял? Это — чуваш, Кашкарбаев— казах, тот— русский, а мы с Касимовым — узбеки...
Сержант оторопело трет лоб, глаза приобретают осмысленность.
— Помогите, ребята, без вас не подняться в атаку,— просит он.— К немцу с Тамани силы свежие подошли...
— Это другой разговор,— без обиды говорит Карташев.— А то нашел время родословную выяснять. Все мы тут — земляки...
Разговоры смолкают, как по команде.
— Танки!— предупреждает Хаджиев.
Прежде это слово хлестало по нервам, а ныне все ведут себя спокойно и уверенно. Разве что в глазах у людей появляются гневные блестки, а на скулах под кожей перекатываются желваки. Гвардии старший сержант Хаджиев порывисто сбрасывает с плеча плащ-накидку, идет к панораме. Кашкарбаев вовсе не собирается уступать ему место. «Сам управлюсь» — возражает он всем своим видом.
Хаджиев не настаивает. «У Ташбулата хватит выдержки дождаться, пока чудовище подставит борт»,— думает он ;о своем наводчике. А тот проворно, крутит маховик поворотного механизма, все плотнее приближает лицо к окуляру панорамы. И, наконец, нажимает на спуск. Почти в тот же миг пушка вздрагивает. Ели-стратов досылает очередной снаряд. А Карташев уже готов передать следующий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78