Связь телефонная...
Его слова заглушает пулеметная, очередь, но последнюю фразу солдаты слышат довольно четко:
— Стоять насмерть — такова теперь наша формула.. Старший сержант Самодуров ждет, пока разговор закончится, приближается вплотную.
— Товарищ генерал, Николай Иванович, разрешите обратиться? Я вас еще по Одессе помню.
Крылов живо поворачивается на голос.
— Одессу, говорите, обороняли?
- Оборонял. Довелось и в Севастополе подышать морским воздухом, да ранило. Теперь вот в Сталинграде... Признаюсь, не хотел я расставаться с морским, званием, а пришлось в пехоту перебраться. Как считаете, товарищ генерал, выдюжим?
В разговор вмешивается танкист, из тех, кто чувствует себя здесь старожилом:
— Однажды на охоте наблюдал я любопытную картину. Лиса, худющая, голодная, долго рылась в снегу
и наконец извлекла мышонка. На удивление — стала им забавляться. Тот не может бежать, а лиса то вдавит его в снег, то подбросит вверх и смотрит, как мышонок копошится. Натешившись, лиса закончила игру... Может, и немец играет с нами в поддавки?
Самодуров зябко передергивает плечами. Что скажет генерал? Крылов молчит и неожиданно обращается к нему:
— А вы как думаете, Григорий Григорьевич? Не взять ли нам роль лисицы на себя?
— Начальству вверху лучше знать,— уклоняется от прямого ответа Самодуров.
-Наоборот, на месте виднее. Это важнейшее правило— генералам советоваться с бойцами.
— Выстоим, товарищ начштаба армии.
— Это другое дело...
— С тобой не заскучаешь, браток,— Самодуров улыбается танкисту.
— Так чего стесняться? Начальство с нами запросто. Тут ведь всем невмоготу — и штабам, и тылам, и взводному, и командарму. И у всех одна забота — не пропустить врага.
— Скажи, пожалуйста, а карабин у тебя откуда? Ведь по штату не положено...
— Положено... Не положено... Кто тут разберет, кому что положено. Видишь, танк закопали. Это теперь неподвижная огневая точка. Крепость. А мы за пехоту сойдем.
'Прожектора косо рассекают звездное покрывало ночи, вырывают из темноты самолет «У-2» и скрещивают на нем свои лучи-щупальцы. А воздушный разведчик бьется в лихорадочном танце: то юркнет вниз, то взмоет вверх.
— Всю ночь проползает, а немцу покоя не даст.
Разговаривают долго. Не могут заснуть многие. Взлетают осветительные ракеты, низко над окопами проносятся снопы трассирующих пуль. В перерывах между стрельбой ветер доносит обрывки немецкой речи.
Утром батальон начнет бой.
МОЛНИЯ ДЕСАНТА
Под утро 31 октября в район Латошинки десантируется второй батальон 1049-го полка под командованием капитана Былды.
Но пока что до места назначения далеко. Буксир «Труддисциплина» пыхтит натужно, что есть мочи тащит баржу, а она будто сопротивляется..
— Черепаха проворнее ходит,— замечает боец Ефим' Строкатов.
Реплика обижает моряка. Он поправляет под тужуркой белую форменную рубаху, проводит двумя пальцами по незаметной стрелке черных, видавших виды брюк, с жаром оправдывает свое суденышко:
- Ишак тоже меру знает... Курсируем каждую ночь. Туда — людей и технику, оттуда — одних людей... на выбраковку. Занятный случай вчера произошел. Припоздали мы малость, возвращались уже под утро. Пустили дымы и сами утратили ориентировку. Катер близко прибило к правому берегу. Фрицы повылазили из окопов и кричат по-нашему: «Рус, спой: броня крепка...» Намек прозрачный, но черт дернул меня за язык, и я гаркнул: «Сейчас «катюшу» запоем!» В ответ понеслась ругань на русском и на немецком...
Кунай Кунакулов не сдерживает тихий смех:
— Побаиваются нашей «катюши»...
— И нонче будут давать залпы,— щеголяет своей осведомленностью моряк и добавляет: — Погодка, кажись, портится.
Погода в последней декаде октября выдалась переменчивой— то ясная, то пасмурная с осадками. Во многих местах дороги стали труднопроходимыми даже для гужевого транспорта. Подвоз боеприпасов и продовольствия сопряжен с огромными трудностями.
Вот и сегодня температура воздуха плюсовая, градусов восемь, но докучает мелкий дождь, возникающий с интервалами в час-полтора.
— Лучше, если пригнешься, парень...
Обстрел начинается неожиданно. Строкатов видит, как на палубе вспыхивает пучок искр и тут же превращается в жаркое пламя. Ефим отскакивает в сторону, прижимается к борту и не знает, что предпринять. А пламя угрожает перекинуться на ящики с боеприпасами, вот оно уже облизывает доски.
— В реку бросайте! В реку! — Голос Шауката Ибрагимова возвращает бойцов к действительности.
Гасить пожар не так просто — ветер обдувает катер со всех сторон.
— Управились, кажется...— Кунакулов всматривается вдаль.— Долго будем песок взбаламучивать?
Пароход вздрагивает, слегка раскачивается на одном месте, затем медленна подходит к причалу.
— Закрепить баржу! — тихо командует Ибрагимов и поясняет: — Она у нас за пристань сойдет.
Артиллеристы подхватывают на лямках орудия, стаскивают на берег. Пехотинцы снуют взад-вперед, носят ящики с патронами и снарядами.
-Поспешайте, братишки,—поторапливает морячок.
— Не выпустит вас немец,— сомневается Строкатов.— Обстрел-то не стих.
Но счастье и на этот раз шагает в обнимку с командой Ибрагимова, как со всеми смелыми. Двенадцать прямых попаданий серьезно повредили катер, но он продолжал работу.
Едва ступив на землю, десантники капитана Былды тотчас оказываются в вихре боя. Потоки огненных стрел разрывают небо, все и всех сметая на своем пути. Это залпы «катюш». Почти одновременно заводят хоровод батареи полка Ескевича. Артподготовку десантировавшийся отряд использует с толком — занимает исходное положение для атаки.
Наконец обстрел кончается, и суровый, решительный Былда поднимает солдат в атаку. Размахивая над головой каской, он что-то громко и протяжно кричит. Слова относит ветер, тем не менее бойцы понимают и бегут вслед за комбатом.
На рассвете, оправившись от неожиданности, враг контратакует. Это видят и на противоположном, берегу. Через головы наших бойцов с шипением перелетают снаряды и рвутся где-то за курганом. «Поддержка добрая»,— отмечает негромко капитан Былда и, приподнявшись над окопом, вглядывается вдаль. Оттуда в направлении удерживаемого на берегу Волги плацдарма движутся фашистские танки. Уже отчетливо слыт шен рев их моторов.
— Приготовить гранаты!— голос комбата дрожит от напряжения.— Прохорова ко мне! — И чуть тише: — Василий Александрович!..
Неожиданно рядом с собой Былда замечает политрука второй роты Доброскокова. С минуту тот молчит, не сводя в оцепенении глаз с седой пряди волос, появившейся у комбата за ночь, затем выдавливает хриплое:
— Прохоров убит...
— Передайте Мартынову, пусть командует второй ротой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Его слова заглушает пулеметная, очередь, но последнюю фразу солдаты слышат довольно четко:
— Стоять насмерть — такова теперь наша формула.. Старший сержант Самодуров ждет, пока разговор закончится, приближается вплотную.
— Товарищ генерал, Николай Иванович, разрешите обратиться? Я вас еще по Одессе помню.
Крылов живо поворачивается на голос.
— Одессу, говорите, обороняли?
- Оборонял. Довелось и в Севастополе подышать морским воздухом, да ранило. Теперь вот в Сталинграде... Признаюсь, не хотел я расставаться с морским, званием, а пришлось в пехоту перебраться. Как считаете, товарищ генерал, выдюжим?
В разговор вмешивается танкист, из тех, кто чувствует себя здесь старожилом:
— Однажды на охоте наблюдал я любопытную картину. Лиса, худющая, голодная, долго рылась в снегу
и наконец извлекла мышонка. На удивление — стала им забавляться. Тот не может бежать, а лиса то вдавит его в снег, то подбросит вверх и смотрит, как мышонок копошится. Натешившись, лиса закончила игру... Может, и немец играет с нами в поддавки?
Самодуров зябко передергивает плечами. Что скажет генерал? Крылов молчит и неожиданно обращается к нему:
— А вы как думаете, Григорий Григорьевич? Не взять ли нам роль лисицы на себя?
— Начальству вверху лучше знать,— уклоняется от прямого ответа Самодуров.
-Наоборот, на месте виднее. Это важнейшее правило— генералам советоваться с бойцами.
— Выстоим, товарищ начштаба армии.
— Это другое дело...
— С тобой не заскучаешь, браток,— Самодуров улыбается танкисту.
— Так чего стесняться? Начальство с нами запросто. Тут ведь всем невмоготу — и штабам, и тылам, и взводному, и командарму. И у всех одна забота — не пропустить врага.
— Скажи, пожалуйста, а карабин у тебя откуда? Ведь по штату не положено...
— Положено... Не положено... Кто тут разберет, кому что положено. Видишь, танк закопали. Это теперь неподвижная огневая точка. Крепость. А мы за пехоту сойдем.
'Прожектора косо рассекают звездное покрывало ночи, вырывают из темноты самолет «У-2» и скрещивают на нем свои лучи-щупальцы. А воздушный разведчик бьется в лихорадочном танце: то юркнет вниз, то взмоет вверх.
— Всю ночь проползает, а немцу покоя не даст.
Разговаривают долго. Не могут заснуть многие. Взлетают осветительные ракеты, низко над окопами проносятся снопы трассирующих пуль. В перерывах между стрельбой ветер доносит обрывки немецкой речи.
Утром батальон начнет бой.
МОЛНИЯ ДЕСАНТА
Под утро 31 октября в район Латошинки десантируется второй батальон 1049-го полка под командованием капитана Былды.
Но пока что до места назначения далеко. Буксир «Труддисциплина» пыхтит натужно, что есть мочи тащит баржу, а она будто сопротивляется..
— Черепаха проворнее ходит,— замечает боец Ефим' Строкатов.
Реплика обижает моряка. Он поправляет под тужуркой белую форменную рубаху, проводит двумя пальцами по незаметной стрелке черных, видавших виды брюк, с жаром оправдывает свое суденышко:
- Ишак тоже меру знает... Курсируем каждую ночь. Туда — людей и технику, оттуда — одних людей... на выбраковку. Занятный случай вчера произошел. Припоздали мы малость, возвращались уже под утро. Пустили дымы и сами утратили ориентировку. Катер близко прибило к правому берегу. Фрицы повылазили из окопов и кричат по-нашему: «Рус, спой: броня крепка...» Намек прозрачный, но черт дернул меня за язык, и я гаркнул: «Сейчас «катюшу» запоем!» В ответ понеслась ругань на русском и на немецком...
Кунай Кунакулов не сдерживает тихий смех:
— Побаиваются нашей «катюши»...
— И нонче будут давать залпы,— щеголяет своей осведомленностью моряк и добавляет: — Погодка, кажись, портится.
Погода в последней декаде октября выдалась переменчивой— то ясная, то пасмурная с осадками. Во многих местах дороги стали труднопроходимыми даже для гужевого транспорта. Подвоз боеприпасов и продовольствия сопряжен с огромными трудностями.
Вот и сегодня температура воздуха плюсовая, градусов восемь, но докучает мелкий дождь, возникающий с интервалами в час-полтора.
— Лучше, если пригнешься, парень...
Обстрел начинается неожиданно. Строкатов видит, как на палубе вспыхивает пучок искр и тут же превращается в жаркое пламя. Ефим отскакивает в сторону, прижимается к борту и не знает, что предпринять. А пламя угрожает перекинуться на ящики с боеприпасами, вот оно уже облизывает доски.
— В реку бросайте! В реку! — Голос Шауката Ибрагимова возвращает бойцов к действительности.
Гасить пожар не так просто — ветер обдувает катер со всех сторон.
— Управились, кажется...— Кунакулов всматривается вдаль.— Долго будем песок взбаламучивать?
Пароход вздрагивает, слегка раскачивается на одном месте, затем медленна подходит к причалу.
— Закрепить баржу! — тихо командует Ибрагимов и поясняет: — Она у нас за пристань сойдет.
Артиллеристы подхватывают на лямках орудия, стаскивают на берег. Пехотинцы снуют взад-вперед, носят ящики с патронами и снарядами.
-Поспешайте, братишки,—поторапливает морячок.
— Не выпустит вас немец,— сомневается Строкатов.— Обстрел-то не стих.
Но счастье и на этот раз шагает в обнимку с командой Ибрагимова, как со всеми смелыми. Двенадцать прямых попаданий серьезно повредили катер, но он продолжал работу.
Едва ступив на землю, десантники капитана Былды тотчас оказываются в вихре боя. Потоки огненных стрел разрывают небо, все и всех сметая на своем пути. Это залпы «катюш». Почти одновременно заводят хоровод батареи полка Ескевича. Артподготовку десантировавшийся отряд использует с толком — занимает исходное положение для атаки.
Наконец обстрел кончается, и суровый, решительный Былда поднимает солдат в атаку. Размахивая над головой каской, он что-то громко и протяжно кричит. Слова относит ветер, тем не менее бойцы понимают и бегут вслед за комбатом.
На рассвете, оправившись от неожиданности, враг контратакует. Это видят и на противоположном, берегу. Через головы наших бойцов с шипением перелетают снаряды и рвутся где-то за курганом. «Поддержка добрая»,— отмечает негромко капитан Былда и, приподнявшись над окопом, вглядывается вдаль. Оттуда в направлении удерживаемого на берегу Волги плацдарма движутся фашистские танки. Уже отчетливо слыт шен рев их моторов.
— Приготовить гранаты!— голос комбата дрожит от напряжения.— Прохорова ко мне! — И чуть тише: — Василий Александрович!..
Неожиданно рядом с собой Былда замечает политрука второй роты Доброскокова. С минуту тот молчит, не сводя в оцепенении глаз с седой пряди волос, появившейся у комбата за ночь, затем выдавливает хриплое:
— Прохоров убит...
— Передайте Мартынову, пусть командует второй ротой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78