мемуары
ПРОЛОГ
Рассвет пробивается неспешно. Вдруг бойцов словно подхлестывает голос наблюдателя: «Лодки! Идут с десантом!» Их — шестьдесят, не меньше. А по острову уже мечутся гулкие разрывы. Они все ближе и ближе. Некоторые суденышки, накренившись,, скрываются в пучине. Часть лодок, никем не управляемых, отходит в сторону. Остальные вот-вот причалят к берегу.
Взрывная волна сшибает Заседателева на дно окопа, сдавливает горло. «Комиссар!» —кто-то истошно кричит совсем рядом.
— Не пройдете, гады!..
Валерий Федорович просыпается с гулким стуком в груди. Перед глазами — купе вагона. За окном мелькают телеграфные столбы, что выстроились вдоль железнодорожной насыпи.
— В атаку, видимо, ходили? — приподнимается на локтях женщина, поправляет подушку.— Мой тоже дол го выкрикивал команды по ночам.
— Что же ты, Валерий Федорович, людям спать не даешь...— пассажир с нижней полки подмигивает женщине заговорщицки и добавляет шутливым тоном: — Пора уже отказаться от комиссарских замашек.
— Это воспоминания виноваты, товарищ генерал,— Заседателев спускается вниз, садится рядом и с улыбкой смотрит на своего фронтового побратима. Годы мало изменили внешность Кирилла Яковлевича Тымчика. Тот же задиристый хохолок на голове, только побелел
совсем. Так же худощав. Даже жесты сохранились. И хитринка в глазах остается прежней.
Женщина напротив приглядывается к дорожному попутчику. Вот уж никак не угадывается в этом мужчине генерал. Держится просто, лексикон — обычный, на неброском пиджаке ни одной орденской планки.
В купе их четверо. Трое перезнакомились. Самый юный представляться не спешит. Прислушивается к разговору, потом выходит с сигаретой в тамбур. Возвращается лишь после приглашения позавтракать. Проводница приносит чай.
Извивающейся лентой ложатся рельсы под колеса пассажирского поезда. В окне мелькают ухоженные поля, принарядившиеся поселки и деревни с частоколом телевизионных антенн над крышами и легковыми автомашинами у калиток. Такие знакомые и обновленные до неузнаваемости места. Фронтовики их открывают для себя заново. Восхищаются переметши и готовы торопить саму жизнь; им хочется, чтобы все менялось к лучшему у них на глазах, п их бытность.
После чая разговор продолжается.
— Соскучился по Сергею Мальцеву, Винокурову, Бутану,— реальное ощущение боя, пережитого во сне, направляет ход мыслей Заесдателева.
— Приглашены Ермолин, Березовский, Бакай. Обещал быть Заверюха... Многие приедут на эту встречу. И все же надо продолжать поиски — это уже задача нашего оргкомитета,— решительно сдвигает брови бывший командир 87-й гвардейской Перекопской Краснознаменной ордена Суворова 2-й степени стрелковой дивизии.
С нотками гордости в голосе вспоминает Кирилл Яковлевич имена героев-гвардейцев, с которыми прошел по нелегким фронтовым дорогам от Днепра до Волги и от Сталинграда до Кенигсберга. Тысячи его солдат и офицеров были награждены орденами и медалями, десять человек стали Героями Советского Союза и пятеро— полными кавалерами ордена ("лавы. Сам Тымчик принял в октябре 1941 года 1051-й стрелковый полк, а в феврале 1943-го был назначен командиром дивизии. — Я часто возвращаюсь к первоначальному периоду войны,— говорит генерал.— Не раз фашисты объявляли нашу дивизию уничтоженной, а она продолжала сражаться...
— Всем досталось тогда,— женщина воспринимает последнюю фразу собеседника как приглашение к разговору.— Я хоть мужа дождалась, а прожил он всего полгода — раны сделали свое дело.
— От Сталинграда мы уже наступали,— продолжает Тымчик.— На Украине воевали два с лишним года, освобождали Донбасс, Северную Таврию, Крым... К Севастополю дивизия пришла с наименованием Перекопской.
— Я в Севастополь еду;—откликается вдруг парнишка.— Его и мой отец освобождал.
— А как отец, жив? — интересуется генерал.
— В соседнем вагоне едет. Поезд переполнен, места наши разошлись.
— Чем занимаешься?
— Окончил десятилетку, год работал на заводе. После праздников иду служить в армию. Уже получил повестку из военкомата,— призывник улыбается, и на каждого вдруг надвигается ощущение нескончаемой молодости.
Пройдя туннель, поезд попадает в царство солнца и садов. А в вагоне душно. Парень взбирается на верхнюю полку, подставляет лицо упругому ветру, струящемуся в оконную щелку, и слышит голос снизу;
— А помнишь Чутово?
ГОД ПЕРВЫЙ
СВЕТИТСЯ РОЩА
Чутово предстает перед Тымчиком обычным украинским селом, какие встречаются не только на Полтав-щине. В окне «эмки» мелькают церковь, школа, акку-ратно выбеленные хаты, отороченные низкорослыми плодовыми деревьями. Сразу же за околицей виднеются лоскутки пшеничной стерни, изрытые свежими воронками.
Приехали. Чуть дальше угадываются очертания траншеи. Идти по ней приходится недолго. Взглянув на небо, где холодно сверкают отдаленные зарницы, Тым-чик спускается к землянке, откуда «слышны негромкие голоса.
— Поужинали? Теперь пора, кажись, и охранение менять. Пойдет отделение Легкого,— решает старшина.— Смотри у меня, Александр... И своего паршивого кобеля выставь за дверь. Вырой ему конуру в траншее — пусть там ночует.
— Чем он вам так не; нравится? — недоуменно сокрушается большерукий с крутым подбородком сержант.— Если бы я вещмешок свой на другого взвалил, а Холмика за плечами носил — тогда от упрека мы прятались бы оба. А то ведь сам бегает.
Сраженный неожиданным доводом, старшина замолкает. Александр Легкий подзывает серого пса с плоской заячьей мордой, снимает со столба тускло поблескивающую лаком винтовку и направляется к выходу. За отделенным без долгих сборов поднимаются еще пятеро бойцов и молча протискиваются к выходу. Там, у двери, вернее, у проема, завешанного плащ-палаткой, стоит незнакомец средних лет; помятая шинель на нем застегнута лишь на два верхних крючка и книзу топорщится, пилотка еле держится на макушке, обнажая каштановый хохолок.
— Погреться можно? — звучит мягкий, приятный тенор незнакомца,
Пойдя в низкую землянку, он молча усаживается на бревно, расстегивает пуговицы гимнастерки. Знакомить-ся не торопится. К нему интереса никто не проявляет. Вес, как видно, ждут окончания прерванного разговора. Его и продолжает бритоголовый боец с приплюснутым носом на угристом лице; сейчас нос расплывается одно-временно с улыбкой:
Так вот, любой легионер Цезаря легко пробегал тридцатикилометровый марш, хотя на нем висели оружие и доспехи весом килограмм в двадцать.
Старшина Пугин живо откликается:
— Ишь ты, пуд и десять фунтов...— Он что-то подсчитытает в уме и подтверждает: — Не меньше и теперь будет. Прикинь: винтовка, подсумок, противогаз, малая саперная, скатка, вещмешок, котелок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
ПРОЛОГ
Рассвет пробивается неспешно. Вдруг бойцов словно подхлестывает голос наблюдателя: «Лодки! Идут с десантом!» Их — шестьдесят, не меньше. А по острову уже мечутся гулкие разрывы. Они все ближе и ближе. Некоторые суденышки, накренившись,, скрываются в пучине. Часть лодок, никем не управляемых, отходит в сторону. Остальные вот-вот причалят к берегу.
Взрывная волна сшибает Заседателева на дно окопа, сдавливает горло. «Комиссар!» —кто-то истошно кричит совсем рядом.
— Не пройдете, гады!..
Валерий Федорович просыпается с гулким стуком в груди. Перед глазами — купе вагона. За окном мелькают телеграфные столбы, что выстроились вдоль железнодорожной насыпи.
— В атаку, видимо, ходили? — приподнимается на локтях женщина, поправляет подушку.— Мой тоже дол го выкрикивал команды по ночам.
— Что же ты, Валерий Федорович, людям спать не даешь...— пассажир с нижней полки подмигивает женщине заговорщицки и добавляет шутливым тоном: — Пора уже отказаться от комиссарских замашек.
— Это воспоминания виноваты, товарищ генерал,— Заседателев спускается вниз, садится рядом и с улыбкой смотрит на своего фронтового побратима. Годы мало изменили внешность Кирилла Яковлевича Тымчика. Тот же задиристый хохолок на голове, только побелел
совсем. Так же худощав. Даже жесты сохранились. И хитринка в глазах остается прежней.
Женщина напротив приглядывается к дорожному попутчику. Вот уж никак не угадывается в этом мужчине генерал. Держится просто, лексикон — обычный, на неброском пиджаке ни одной орденской планки.
В купе их четверо. Трое перезнакомились. Самый юный представляться не спешит. Прислушивается к разговору, потом выходит с сигаретой в тамбур. Возвращается лишь после приглашения позавтракать. Проводница приносит чай.
Извивающейся лентой ложатся рельсы под колеса пассажирского поезда. В окне мелькают ухоженные поля, принарядившиеся поселки и деревни с частоколом телевизионных антенн над крышами и легковыми автомашинами у калиток. Такие знакомые и обновленные до неузнаваемости места. Фронтовики их открывают для себя заново. Восхищаются переметши и готовы торопить саму жизнь; им хочется, чтобы все менялось к лучшему у них на глазах, п их бытность.
После чая разговор продолжается.
— Соскучился по Сергею Мальцеву, Винокурову, Бутану,— реальное ощущение боя, пережитого во сне, направляет ход мыслей Заесдателева.
— Приглашены Ермолин, Березовский, Бакай. Обещал быть Заверюха... Многие приедут на эту встречу. И все же надо продолжать поиски — это уже задача нашего оргкомитета,— решительно сдвигает брови бывший командир 87-й гвардейской Перекопской Краснознаменной ордена Суворова 2-й степени стрелковой дивизии.
С нотками гордости в голосе вспоминает Кирилл Яковлевич имена героев-гвардейцев, с которыми прошел по нелегким фронтовым дорогам от Днепра до Волги и от Сталинграда до Кенигсберга. Тысячи его солдат и офицеров были награждены орденами и медалями, десять человек стали Героями Советского Союза и пятеро— полными кавалерами ордена ("лавы. Сам Тымчик принял в октябре 1941 года 1051-й стрелковый полк, а в феврале 1943-го был назначен командиром дивизии. — Я часто возвращаюсь к первоначальному периоду войны,— говорит генерал.— Не раз фашисты объявляли нашу дивизию уничтоженной, а она продолжала сражаться...
— Всем досталось тогда,— женщина воспринимает последнюю фразу собеседника как приглашение к разговору.— Я хоть мужа дождалась, а прожил он всего полгода — раны сделали свое дело.
— От Сталинграда мы уже наступали,— продолжает Тымчик.— На Украине воевали два с лишним года, освобождали Донбасс, Северную Таврию, Крым... К Севастополю дивизия пришла с наименованием Перекопской.
— Я в Севастополь еду;—откликается вдруг парнишка.— Его и мой отец освобождал.
— А как отец, жив? — интересуется генерал.
— В соседнем вагоне едет. Поезд переполнен, места наши разошлись.
— Чем занимаешься?
— Окончил десятилетку, год работал на заводе. После праздников иду служить в армию. Уже получил повестку из военкомата,— призывник улыбается, и на каждого вдруг надвигается ощущение нескончаемой молодости.
Пройдя туннель, поезд попадает в царство солнца и садов. А в вагоне душно. Парень взбирается на верхнюю полку, подставляет лицо упругому ветру, струящемуся в оконную щелку, и слышит голос снизу;
— А помнишь Чутово?
ГОД ПЕРВЫЙ
СВЕТИТСЯ РОЩА
Чутово предстает перед Тымчиком обычным украинским селом, какие встречаются не только на Полтав-щине. В окне «эмки» мелькают церковь, школа, акку-ратно выбеленные хаты, отороченные низкорослыми плодовыми деревьями. Сразу же за околицей виднеются лоскутки пшеничной стерни, изрытые свежими воронками.
Приехали. Чуть дальше угадываются очертания траншеи. Идти по ней приходится недолго. Взглянув на небо, где холодно сверкают отдаленные зарницы, Тым-чик спускается к землянке, откуда «слышны негромкие голоса.
— Поужинали? Теперь пора, кажись, и охранение менять. Пойдет отделение Легкого,— решает старшина.— Смотри у меня, Александр... И своего паршивого кобеля выставь за дверь. Вырой ему конуру в траншее — пусть там ночует.
— Чем он вам так не; нравится? — недоуменно сокрушается большерукий с крутым подбородком сержант.— Если бы я вещмешок свой на другого взвалил, а Холмика за плечами носил — тогда от упрека мы прятались бы оба. А то ведь сам бегает.
Сраженный неожиданным доводом, старшина замолкает. Александр Легкий подзывает серого пса с плоской заячьей мордой, снимает со столба тускло поблескивающую лаком винтовку и направляется к выходу. За отделенным без долгих сборов поднимаются еще пятеро бойцов и молча протискиваются к выходу. Там, у двери, вернее, у проема, завешанного плащ-палаткой, стоит незнакомец средних лет; помятая шинель на нем застегнута лишь на два верхних крючка и книзу топорщится, пилотка еле держится на макушке, обнажая каштановый хохолок.
— Погреться можно? — звучит мягкий, приятный тенор незнакомца,
Пойдя в низкую землянку, он молча усаживается на бревно, расстегивает пуговицы гимнастерки. Знакомить-ся не торопится. К нему интереса никто не проявляет. Вес, как видно, ждут окончания прерванного разговора. Его и продолжает бритоголовый боец с приплюснутым носом на угристом лице; сейчас нос расплывается одно-временно с улыбкой:
Так вот, любой легионер Цезаря легко пробегал тридцатикилометровый марш, хотя на нем висели оружие и доспехи весом килограмм в двадцать.
Старшина Пугин живо откликается:
— Ишь ты, пуд и десять фунтов...— Он что-то подсчитытает в уме и подтверждает: — Не меньше и теперь будет. Прикинь: винтовка, подсумок, противогаз, малая саперная, скатка, вещмешок, котелок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78