менял на топливо генераторы, выпивку, оружие. Я сказала, что хочу заняться делом, вышла из палатки и вместе с неотстававшим от меня Долом направилась в обнесенную крошившейся стеной крепость. У арки ворот турецкой постройки, по обе стороны которых высились квадратные башни, стоял часовой из СНОА, вооруженный АК. Точнее, не стоял, а сидел на офисном стуле без спинки и попивал из жестянки оранжад – и то и другое в этой части мира являлось свидетельством запредельно высокого статуса. Нас он пропустил без вопросов, моя принадлежность к белой расе, как это часто бывает в Африке, заменила любые документы. Посередине внутреннего двора находилось двухэтажное здание блекло-зеленого цвета с турецкими сводчатыми дверными и оконными проемами и мавританскими башенками на двух фасадных углах. По верхнему краю первого этажа строение опоясывал жестяной козырек, устроенный, видимо, для того, чтоб в сезон дождей просители, явившиеся к бею или британскому колониальному чиновнику, дожидаясь приема, не мокли под дождем. Перед главным входом высился флагшток, но никакого флага не было. Зарешеченные окошки подвальных помещений, в которых когда-то содержали рабов, теперь были залиты бетоном. Во дворе громоздись тонны припасов, охранявшихся оборванными бойцами СНОА. Не обращая на них внимания, я прошла в церковь.
Сама церковь, построенная в 1920-х годах святыми отцами Вероны и освященная в честь св. Филиппа Нери, представляла собой основательное сооружение из глинобитных кирпичей, покрытых белой штукатуркой, с высокой жестяной крышей, установленной на столбах и балках, оставляя таким образом пространство для воздуха, и была очень похожа на уничтоженный бомбежкой храм в Пиборе. Внутри имелся простой алтарь, большое распятие в итальянском стиле и страдавший одышкой орган. Отец Манес находился там, вел репетицию хора. Динка, пожалуй, самые лучшие певцы в Восточной Африке, единственное, что у них когда-либо было, кроме их коров, это их песни. Они исполняли «Ave Maria» и свой племенной гимн Христу, приносящему дождь.
Отец Манес тоже удивился моему появлению, а когда позднее, уединившись в крохотной задней комнатушке, служившей ему приходским домом, я рассказала ему, что произошло со мной в наполненной дымом хижине, поразился еще больше. Было ясно, он записал меня в сумасшедшие, но тут присутствовало и нечто другое – боязнь того, что, может быть, он и не прав. У белых людей в Африке крыша едет все время, и порой, особенно среди миссионеров, это принимает форму религиозной мании. Так что в целом он слушал меня вполне добродушно, обдавая парами виски, пока я не заявила, что ему следует прекратить покупать у СНОА виски на деньги, поступающие из Америки для поддержания церкви. Бедняга уставился на меня, разинув рот.
Очевидно, он переговорил с Трини, потому что она пришла ко мне на следующий день. Мы с Долом Бионгом остановились в жилой хижине с глиняными стенами и травяной крышей, принадлежавшей семье его матери. Это было одно из традиционных поселений пенг динка, окружавших Вибок, жители которых старались жить по законам и обычаям племени и даже содержали маленькие стада, хотя в окружении тысяч умиравших с голоду беженцев это было почти невозможно. Мы разговаривали снаружи, в тени большого дерева. Судя по выражению ее лица, сестру несказанно удивлял тот факт, что я не бредила и не несла полную околесицу. Как и многие люди, воспитанные в вере, она не имела ни малейшего мистического опыта, а к тем, у кого он имеется, отношение у таких людей неоднозначное. Сомнение, неверие и даже сочувствие, смешанное с обидой и привкусом зависти, как у доброго сына из притчи: я всю жизнь утруждался на виноградниках, о Господи, что же нет для меня жирного тельца? Я рассказала ей о том, что произошло со мной и что велел мне делать Господь, но, по-моему, на самом деле она меня не услышала.
Тогда я пошла обратно в форт Вибок и явилась к командиру СНОА, круглощекому малому по имени Ньоунг.
– Во имя Господа, накорми людей! – сказала я ему, и тут Бог вложил в мою голову знание о всех его беззакониях, и я перечислила их.
Тогда он, взревев от ярости, обозвал меня ведьмой, наставил на меня пистолет и нажал на спуск. Однако меня хранил Господь, и оружие не выстрелило. Я подошла к нему очень близко и сказала:
– Ты знаешь, Ньоунг, что я никакая не колдунья, но пророк самого Ньялика. Разве ты не мониянг? Разве отцы твоего народа учили тебя воровать еду у голодных? Разве это къенг? Разве подобает благородному воину жить как иностранцы? Когда мониянг научились осквернять так свои уста? Твои предки стыдятся тебя! Их духи взывают к Ньялику, требуя осуждения. И разве он, если ты не раскаешься, не погубит тебя и не изведет весь твой род?
Я увидела, как ужас растет в его глазах. Во всем внутреннем дворе воцарилась тишина, нарушаемая лишь равномерным гулом генераторов. Казалось, стих даже ветер.
– Выслушай меня, Нъоунг, – промолвила я тихо, так, чтобы слышал один лишь он. – Господь послал меня исцелить порчу, насланную на мониянг, дать им новую жизнь. За каждую меру еды, которую ты дашь страждущим, тебе воздастся десятикратно. Твой народ снова сможет пасти стада, наступит мир, и иностранцы больше не будут вас беспокоить. Только поверь мне и следуй за мной.
И он поверил мне и отдал приказ раздать беженцам еду из имевшихся в крепости припасов. Я сказала, что его солдаты должны проследить за тем, чтобы еда поступила к женщинам и чтобы женщины первым делом накормили своих детей. После этого могут поесть мужчины. Воины были поражены этим, поскольку это противоречило кьенг, исконному обычаю. Но я сказала, что Господь посылает динка новый къенг и поразит своим гневом любого мужчину, который возьмет еду, предназначенную для детей, а потом я вышла и повторила то же самое толпе. Так продолжалось в следующие дни, а два человека, которые выступили против, были найдены мертвыми на окраине лагеря, с набитыми отварным рисом ртами. После этого оппозиция умолкла.
Я велела Ньоунгу дать мне машину и вместе с Долом отправилась по соседним пастушьим стойбищам и деревням, где говорила с людьми и старейшинами о моей миссии или просила Дола говорить от моего имени. Народ узнавал о том, что случилось в Вибоке, и о том, как можно исправить то, что динка называли «порчей мира». Молодые люди, воодушевляясь, хватались за копья, но я говорила, что еще рано, потому что правительство и вражеское ополчение хорошо вооружены и преждевременное выступление лишь приведет к напрасным жертвам. Но когда придет час, Господь пошлет им достаточно оружия и дарует победу.
Дол в этом смысле был неоценим, ибо в полной мере обладал качеством, именуемым «динг»: сочетанием изящества, красоты, хороших манер, умения держаться с прекрасными ораторскими данными – качеством, высоко ценимым мужчинами динка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133
Сама церковь, построенная в 1920-х годах святыми отцами Вероны и освященная в честь св. Филиппа Нери, представляла собой основательное сооружение из глинобитных кирпичей, покрытых белой штукатуркой, с высокой жестяной крышей, установленной на столбах и балках, оставляя таким образом пространство для воздуха, и была очень похожа на уничтоженный бомбежкой храм в Пиборе. Внутри имелся простой алтарь, большое распятие в итальянском стиле и страдавший одышкой орган. Отец Манес находился там, вел репетицию хора. Динка, пожалуй, самые лучшие певцы в Восточной Африке, единственное, что у них когда-либо было, кроме их коров, это их песни. Они исполняли «Ave Maria» и свой племенной гимн Христу, приносящему дождь.
Отец Манес тоже удивился моему появлению, а когда позднее, уединившись в крохотной задней комнатушке, служившей ему приходским домом, я рассказала ему, что произошло со мной в наполненной дымом хижине, поразился еще больше. Было ясно, он записал меня в сумасшедшие, но тут присутствовало и нечто другое – боязнь того, что, может быть, он и не прав. У белых людей в Африке крыша едет все время, и порой, особенно среди миссионеров, это принимает форму религиозной мании. Так что в целом он слушал меня вполне добродушно, обдавая парами виски, пока я не заявила, что ему следует прекратить покупать у СНОА виски на деньги, поступающие из Америки для поддержания церкви. Бедняга уставился на меня, разинув рот.
Очевидно, он переговорил с Трини, потому что она пришла ко мне на следующий день. Мы с Долом Бионгом остановились в жилой хижине с глиняными стенами и травяной крышей, принадлежавшей семье его матери. Это было одно из традиционных поселений пенг динка, окружавших Вибок, жители которых старались жить по законам и обычаям племени и даже содержали маленькие стада, хотя в окружении тысяч умиравших с голоду беженцев это было почти невозможно. Мы разговаривали снаружи, в тени большого дерева. Судя по выражению ее лица, сестру несказанно удивлял тот факт, что я не бредила и не несла полную околесицу. Как и многие люди, воспитанные в вере, она не имела ни малейшего мистического опыта, а к тем, у кого он имеется, отношение у таких людей неоднозначное. Сомнение, неверие и даже сочувствие, смешанное с обидой и привкусом зависти, как у доброго сына из притчи: я всю жизнь утруждался на виноградниках, о Господи, что же нет для меня жирного тельца? Я рассказала ей о том, что произошло со мной и что велел мне делать Господь, но, по-моему, на самом деле она меня не услышала.
Тогда я пошла обратно в форт Вибок и явилась к командиру СНОА, круглощекому малому по имени Ньоунг.
– Во имя Господа, накорми людей! – сказала я ему, и тут Бог вложил в мою голову знание о всех его беззакониях, и я перечислила их.
Тогда он, взревев от ярости, обозвал меня ведьмой, наставил на меня пистолет и нажал на спуск. Однако меня хранил Господь, и оружие не выстрелило. Я подошла к нему очень близко и сказала:
– Ты знаешь, Ньоунг, что я никакая не колдунья, но пророк самого Ньялика. Разве ты не мониянг? Разве отцы твоего народа учили тебя воровать еду у голодных? Разве это къенг? Разве подобает благородному воину жить как иностранцы? Когда мониянг научились осквернять так свои уста? Твои предки стыдятся тебя! Их духи взывают к Ньялику, требуя осуждения. И разве он, если ты не раскаешься, не погубит тебя и не изведет весь твой род?
Я увидела, как ужас растет в его глазах. Во всем внутреннем дворе воцарилась тишина, нарушаемая лишь равномерным гулом генераторов. Казалось, стих даже ветер.
– Выслушай меня, Нъоунг, – промолвила я тихо, так, чтобы слышал один лишь он. – Господь послал меня исцелить порчу, насланную на мониянг, дать им новую жизнь. За каждую меру еды, которую ты дашь страждущим, тебе воздастся десятикратно. Твой народ снова сможет пасти стада, наступит мир, и иностранцы больше не будут вас беспокоить. Только поверь мне и следуй за мной.
И он поверил мне и отдал приказ раздать беженцам еду из имевшихся в крепости припасов. Я сказала, что его солдаты должны проследить за тем, чтобы еда поступила к женщинам и чтобы женщины первым делом накормили своих детей. После этого могут поесть мужчины. Воины были поражены этим, поскольку это противоречило кьенг, исконному обычаю. Но я сказала, что Господь посылает динка новый къенг и поразит своим гневом любого мужчину, который возьмет еду, предназначенную для детей, а потом я вышла и повторила то же самое толпе. Так продолжалось в следующие дни, а два человека, которые выступили против, были найдены мертвыми на окраине лагеря, с набитыми отварным рисом ртами. После этого оппозиция умолкла.
Я велела Ньоунгу дать мне машину и вместе с Долом отправилась по соседним пастушьим стойбищам и деревням, где говорила с людьми и старейшинами о моей миссии или просила Дола говорить от моего имени. Народ узнавал о том, что случилось в Вибоке, и о том, как можно исправить то, что динка называли «порчей мира». Молодые люди, воодушевляясь, хватались за копья, но я говорила, что еще рано, потому что правительство и вражеское ополчение хорошо вооружены и преждевременное выступление лишь приведет к напрасным жертвам. Но когда придет час, Господь пошлет им достаточно оружия и дарует победу.
Дол в этом смысле был неоценим, ибо в полной мере обладал качеством, именуемым «динг»: сочетанием изящества, красоты, хороших манер, умения держаться с прекрасными ораторскими данными – качеством, высоко ценимым мужчинами динка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133