В них безумие и ненависть.
– Я… все… понял… ты умрешь… а я…
СЛОВО СВЕТА!
Словно кто-то за Аймика произнес Его, и рука сделала Знак Света, повинуясь чьей-то воле.
Не было ни вспышки, ни громового удара, но Мир как будто на миг покачнулся. Глаза Дангора закрылись, и, уронив копье, он рухнул навзничь как подкошенный. А Дад…
Аймик невольно содрогнулся. В этом существе, усохшем, почерневшем, не было ничего не только от прежнего Дада —он и на человека-то не слишком походил. Скорее на паука – так странно и уродливо изгибались его ноги и руки, явно перебитые во многих местах. Мертво отвалившаяся на грудь нижняя челюсть обнажала ряд мелких, не по-человечески острых зубов, а из разверстой глотки доносилась не членораздельная речь, а ни на что не похожий клекот. И две красные точки, светящиеся из глубины черных впадин, – разве это человеческие глаза?
И все же это существо жило – по-своему. Оно надвигалось на Аймика, тянуло к нему то, что было некогда руками, они удлинялись, вытягивались, скрюченные пальцы превращались в когти, и это было настолько омерзительно, что Аймика вырвало, прежде чем он почувствовал, что его с нежданной силой вздымают куда-то вверх…
(Небо завертелось и Небесная Охотница превратилась в сплошной огненный круг.) …и швыряют наземь.
Он понял, что сейчас будет смят, разорван на куски, и не сможет даже оказать сопротивления.
…Порыв ветра? Нет, необычайный могучий вихрь вдруг ударил Аймика откуда-то сзади и снизу одновременно с такой силой, что он почуствовал себя пушинкой, осенним листом. И этот вихрь спас его от последнего, смертельного удара о землю.
Еще в падении Аймик увидел – с высоты темного неба на Дада стремительно падает огромная черная птица. Ее мощные крылья трепетали, по их краям пробегали огоньки, похожие на сияние молнии. Когтистые лапы птицы впились существу в лицо, легко раздирая гнилую почерневшую плоть. Но не кровь – густая желтая жижа полилась из ран. Жижа, в которой, как с отвращением заметил Аймик, во множестве копошились белесые чер-ви-падальщики.
…Существо опрокинулось на землю, а черный блестящий клюв птицы все бил и бил туда, где в глубине глазниц горели красные огоньки. Существо издало пронзительный визг – так верещит смертельно раненный длинноухий. Только этот визг был во много раз сильнее – он впился в голову Аймика как дротик, раскалывая ее на куски. И от этой нестерпимой боли он потерял сознание.
…Он вздрогнул, очнулся и понял, что лежит укрытый одеялом на том самом месте, куда лег накануне. Рядом с сыном… (Дангор?)
Сын, свернувшись лисенком, спокойно спит, и дыхание его ровное. И копья на прежнем месте.
(Сон! Хвала Великим, это была только Мара. Но почему…)
Аймик только сейчас понял, что все переменилось. Птичий крик смолк… Отступила давящая тяжесть… Те, другие, бесследно исчезли. И Дад… Аймик рывком вскочил на ноги.
Ночь уже вошла в свои права, и Небесная Охотница вознеслась над вершиной холма, заливая Мир мягким светом. А на ее фоне, там, на холме, возвышалась неподвижная высокая фигура, от плеч до ног закутанная то ли в плащ, то ли в балахон. Лица не видно, только две белые крестообразные полосы. Великий Ворон!
– Конечно. И с тобой тоже.
– Ох, ну и сон же мне привиделся!.. Кто это?
Дангор испуганно уставился на незнакомца.
– Это тот, кого мы искали. Великий Ворон. Он прогнал тех, других. Забудь и о них, и о своем сне.
9
– Хей-е, Аймик! Явился-таки наконец? Возьмешь в жены или как?
Дрогнуло сердце! Почудилось на миг: все как прежде… Голос-то тот же самый. Нет! То, что появилось…
Согбенная, расплывшаяся, еле передвигающаяся… (Великие Духи! Да она же слепая…)
– Что, Аймик? Небось нехороша? Не то что ты, да?
(Смеется! Великие Духи, как она еще может смеяться?)
И вот она уже совсем рядом, и шутки кончились.
– Аймик! Дай-ка я тебя разгляжу!
К лицу тянутся худые, дряблые руки…
– Элана!..
– Тихо, тихо! Не бойся, глаз не выцарапаю… Да, ты все еще красив. Не то что я.
(«Красив? О чем ты, Элана?»)
Аймик не часто мог видеть свое лицо. О том, что стареет, конечно, знал – равно как и то понимал, что старость не красит. Но судить об этом мог только по своему самочувствию (а последние дни он стариком себя не ощущал). Ну еще по рукам и ногам отчасти (а они все еще крепки. И кожа не столь уж дряблая). Нет, конечно, он помнил, как изменилась Мада за те годы, что он провел в плену у лошадников. И у Инельги… Но ведь не так ужасно. Да еще вдобавок этот молодой голос…
А слепая старуха продолжала насмешничать:
– И с чем же ты пришел, сбежавший от нас Избранный?
Аймик прокашлялся и едва вымолвил каким-то хриплым, совсем стариковским голосом:
– Вот… Сына привел.
– О! Сына?
Повинуясь знаку отца, Дангор, хотя и зажмурившись, покорно подставил лицо этим ужасным, скрюченным, трясущимся рукам…
– Вижу, вижу! – засмеялась старуха. – Хорош сын, хорош! Только небось в отца пошел? Девчонок боится?
– Вот уж не знаю! – засмеялся и Аймик.
(Первый ужас уже отступал; теперь его переполняла грусть. Не только о прежней Элане. О несбывшемся – тоже.)
– Он у меня, по правде сказать, девчонок-то ине видел.
– Вот оно как!.. Здесь девиц много – хватит на его долю… Если ты и впрямь к нам его привел.
– Да. Если дети Ворона усыновят моего сына, как когда-то хотели усыновить меня, – он останется здесь навсегда. Сыном Ворона.
– …А жены ему лучше моей правнучки не найти, – подхватила Элана и невидяще махнула рукой в сторону, откуда послышался грохот камней.
Аймик посмотрел в ту сторону – и остолбенел: на них смотрела и улыбалась… прежняя Элана. Юная, та самая, что когда-то в незапамятные времена прочила себя в жены Аймику-чужаку… Судя по всему, она обкладывает край своего жилища каменными плитками и сейчас только что высыпала очередную их порцию из подола длинной замшевой юбки, расписанной красными узорами. По случаю последних теплых дней – босиком и обнажена по пояс. Грудь такая же высокая, манящая… Аймик невольно переводил взгляд с одной Эланы на другую, словно вопрошая себя самого: кто же из них настоящая Элана?
– Что, признал наконец-то? – дребезжаще смеялась старуха. – Вижу: признал!
А девушка без смущения разглядывала молодого чужака, красного, как узоры на ее юбке, упорно высматривающего что-то у себя под ногами.
10
Расставались поздней весной. Люди Ворона вставали на обычную бизонью тропу, Вестника ожидал его последний путь, а Великий Ворон… его тропы от людей скрыты.
Провожали двое: Тейк, один из тех, кто водит людей Ворона по бизоньим тропам (Кайта уже давно нет в этом Мире. Старик ушел еще раньше), и Дард, молодой сын Ворона. Перерожденный. Бывший когда-то в прежней жизни безродным Дангором.
Женщин здесь нет; это мужское дело. Даже Элга, невеста Дарда, осталась в стойбище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
– Я… все… понял… ты умрешь… а я…
СЛОВО СВЕТА!
Словно кто-то за Аймика произнес Его, и рука сделала Знак Света, повинуясь чьей-то воле.
Не было ни вспышки, ни громового удара, но Мир как будто на миг покачнулся. Глаза Дангора закрылись, и, уронив копье, он рухнул навзничь как подкошенный. А Дад…
Аймик невольно содрогнулся. В этом существе, усохшем, почерневшем, не было ничего не только от прежнего Дада —он и на человека-то не слишком походил. Скорее на паука – так странно и уродливо изгибались его ноги и руки, явно перебитые во многих местах. Мертво отвалившаяся на грудь нижняя челюсть обнажала ряд мелких, не по-человечески острых зубов, а из разверстой глотки доносилась не членораздельная речь, а ни на что не похожий клекот. И две красные точки, светящиеся из глубины черных впадин, – разве это человеческие глаза?
И все же это существо жило – по-своему. Оно надвигалось на Аймика, тянуло к нему то, что было некогда руками, они удлинялись, вытягивались, скрюченные пальцы превращались в когти, и это было настолько омерзительно, что Аймика вырвало, прежде чем он почувствовал, что его с нежданной силой вздымают куда-то вверх…
(Небо завертелось и Небесная Охотница превратилась в сплошной огненный круг.) …и швыряют наземь.
Он понял, что сейчас будет смят, разорван на куски, и не сможет даже оказать сопротивления.
…Порыв ветра? Нет, необычайный могучий вихрь вдруг ударил Аймика откуда-то сзади и снизу одновременно с такой силой, что он почуствовал себя пушинкой, осенним листом. И этот вихрь спас его от последнего, смертельного удара о землю.
Еще в падении Аймик увидел – с высоты темного неба на Дада стремительно падает огромная черная птица. Ее мощные крылья трепетали, по их краям пробегали огоньки, похожие на сияние молнии. Когтистые лапы птицы впились существу в лицо, легко раздирая гнилую почерневшую плоть. Но не кровь – густая желтая жижа полилась из ран. Жижа, в которой, как с отвращением заметил Аймик, во множестве копошились белесые чер-ви-падальщики.
…Существо опрокинулось на землю, а черный блестящий клюв птицы все бил и бил туда, где в глубине глазниц горели красные огоньки. Существо издало пронзительный визг – так верещит смертельно раненный длинноухий. Только этот визг был во много раз сильнее – он впился в голову Аймика как дротик, раскалывая ее на куски. И от этой нестерпимой боли он потерял сознание.
…Он вздрогнул, очнулся и понял, что лежит укрытый одеялом на том самом месте, куда лег накануне. Рядом с сыном… (Дангор?)
Сын, свернувшись лисенком, спокойно спит, и дыхание его ровное. И копья на прежнем месте.
(Сон! Хвала Великим, это была только Мара. Но почему…)
Аймик только сейчас понял, что все переменилось. Птичий крик смолк… Отступила давящая тяжесть… Те, другие, бесследно исчезли. И Дад… Аймик рывком вскочил на ноги.
Ночь уже вошла в свои права, и Небесная Охотница вознеслась над вершиной холма, заливая Мир мягким светом. А на ее фоне, там, на холме, возвышалась неподвижная высокая фигура, от плеч до ног закутанная то ли в плащ, то ли в балахон. Лица не видно, только две белые крестообразные полосы. Великий Ворон!
– Конечно. И с тобой тоже.
– Ох, ну и сон же мне привиделся!.. Кто это?
Дангор испуганно уставился на незнакомца.
– Это тот, кого мы искали. Великий Ворон. Он прогнал тех, других. Забудь и о них, и о своем сне.
9
– Хей-е, Аймик! Явился-таки наконец? Возьмешь в жены или как?
Дрогнуло сердце! Почудилось на миг: все как прежде… Голос-то тот же самый. Нет! То, что появилось…
Согбенная, расплывшаяся, еле передвигающаяся… (Великие Духи! Да она же слепая…)
– Что, Аймик? Небось нехороша? Не то что ты, да?
(Смеется! Великие Духи, как она еще может смеяться?)
И вот она уже совсем рядом, и шутки кончились.
– Аймик! Дай-ка я тебя разгляжу!
К лицу тянутся худые, дряблые руки…
– Элана!..
– Тихо, тихо! Не бойся, глаз не выцарапаю… Да, ты все еще красив. Не то что я.
(«Красив? О чем ты, Элана?»)
Аймик не часто мог видеть свое лицо. О том, что стареет, конечно, знал – равно как и то понимал, что старость не красит. Но судить об этом мог только по своему самочувствию (а последние дни он стариком себя не ощущал). Ну еще по рукам и ногам отчасти (а они все еще крепки. И кожа не столь уж дряблая). Нет, конечно, он помнил, как изменилась Мада за те годы, что он провел в плену у лошадников. И у Инельги… Но ведь не так ужасно. Да еще вдобавок этот молодой голос…
А слепая старуха продолжала насмешничать:
– И с чем же ты пришел, сбежавший от нас Избранный?
Аймик прокашлялся и едва вымолвил каким-то хриплым, совсем стариковским голосом:
– Вот… Сына привел.
– О! Сына?
Повинуясь знаку отца, Дангор, хотя и зажмурившись, покорно подставил лицо этим ужасным, скрюченным, трясущимся рукам…
– Вижу, вижу! – засмеялась старуха. – Хорош сын, хорош! Только небось в отца пошел? Девчонок боится?
– Вот уж не знаю! – засмеялся и Аймик.
(Первый ужас уже отступал; теперь его переполняла грусть. Не только о прежней Элане. О несбывшемся – тоже.)
– Он у меня, по правде сказать, девчонок-то ине видел.
– Вот оно как!.. Здесь девиц много – хватит на его долю… Если ты и впрямь к нам его привел.
– Да. Если дети Ворона усыновят моего сына, как когда-то хотели усыновить меня, – он останется здесь навсегда. Сыном Ворона.
– …А жены ему лучше моей правнучки не найти, – подхватила Элана и невидяще махнула рукой в сторону, откуда послышался грохот камней.
Аймик посмотрел в ту сторону – и остолбенел: на них смотрела и улыбалась… прежняя Элана. Юная, та самая, что когда-то в незапамятные времена прочила себя в жены Аймику-чужаку… Судя по всему, она обкладывает край своего жилища каменными плитками и сейчас только что высыпала очередную их порцию из подола длинной замшевой юбки, расписанной красными узорами. По случаю последних теплых дней – босиком и обнажена по пояс. Грудь такая же высокая, манящая… Аймик невольно переводил взгляд с одной Эланы на другую, словно вопрошая себя самого: кто же из них настоящая Элана?
– Что, признал наконец-то? – дребезжаще смеялась старуха. – Вижу: признал!
А девушка без смущения разглядывала молодого чужака, красного, как узоры на ее юбке, упорно высматривающего что-то у себя под ногами.
10
Расставались поздней весной. Люди Ворона вставали на обычную бизонью тропу, Вестника ожидал его последний путь, а Великий Ворон… его тропы от людей скрыты.
Провожали двое: Тейк, один из тех, кто водит людей Ворона по бизоньим тропам (Кайта уже давно нет в этом Мире. Старик ушел еще раньше), и Дард, молодой сын Ворона. Перерожденный. Бывший когда-то в прежней жизни безродным Дангором.
Женщин здесь нет; это мужское дело. Даже Элга, невеста Дарда, осталась в стойбище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134