Учитывая, что это лес, он решил, что стрельба идет менее чем в километре отсюда.
— Будь осторожен, Ка-рис То-фе, — очень тихо произнесла Чиндамани, обращаясь только к нему, словно кроме них больше никого не было. — Я боюсь за тебя — пожалуйста, будь осторожен.
Он наклонился и поцеловал ее в щеку.
Лес молниеносно поглотил его. Казалось, он был пловцом, нырнувшим в море и сменившим солнечное сияние на зеленый мир, пронизанный узкими лучами преломленного света, с трудом продиравшимися сквозь мрачные тени. Толстый ковер из сосновых иголок полностью заглушил его шаги.
Повсюду валялись упавшие с сосен шишки. Тишина правила лесом, как безумный король правит безлюдным королевством: она была твердой и убийственной, готовой к разрушениям. Единственным звуком был звук его дыхания, резкий и ритмичный. Обоняние его раздражал сильный запах смолы и гниющего подлеска. Если там и были птицы, то они куда-то спрятались и, безголосые и бескрылые, наблюдали за ним с потайных ветвей. Если там и были животные, то они скалили зубы в своих темных норах глубоко под землей.
Лес продолжался, обступая его со всех сторон. Теперь его кружал кружевной узор из сучьев и низких ветвей. Он нервно взвел курок, так как уже должен был находиться неподалеку от того места, где раздавались выстрелы.
Поблизости послышался мужской голос, рявкнувший что-то вроде команды. После короткого затишья раздались еще два выстрела, вершины деревьев покачнулись. Он подумал, что стреляют слева, в густой чаще. Оттуда доносились голоса, но он не мог разобрать, что они говорят и на каком языке.
Он скользнул в плотную чащу и двинулся по направлению к голосам. Деревья скрывали его, — но они скрывали и тех, кто стрелял. Возможно, мишенями были кролики. Возможно, они охотились на них. Но он не видел ни одного зверька.
Если бы он был кроликом, он бы содрогнулся при звуке следующего выстрела и выскочил бы прямо на открытое место. Но он замер и вжался в ствол дерева. На просеке, начинавшейся прямо за деревьями, где он прятался, начинало смеркаться.
Около двадцати человек в грязно-белой форме образовали круг на ширину всей просеки. На головах были алые фуражки с кокардами, на которых был изображен череп над перекрещенными костями: это была форма бывших сибирских частей Анненкова. В руках у них были восьмимиллиметровые винтовки, направленные в центр круга. Они далеко ушли от дома, и дорога назад была для них закрыта. Здесь, в безлюдных просторах Монголии, они переживали свой личный апокалипсис. Некоторые из них сражались с 1914 года. Прошло семь лет, а война все никак не кончалась.
В центре круга, в тщательно расчищенной низине, лежало около сорока сваленных в кучу тел. На них была серая форма с красными треугольниками на рукавах; на большинстве были каракулевые шапки с красными звездами, на некоторых — войлочные шлемы с эмблемой, изображающей серп и молот. Около тел стояло еще человек десять в такой же форме, которых ждала та же участь.
Но Кристофер смотрел только на одного человека. Сбоку от груды тел стоял маленького роста белый офицер. На нем была рваная монгольская куртка серого цвета и старая зеленая казацкая фуражка. Правая рука была на перевязи, и казалось, что это у него с самого детства, — если у этого человека когда-либо было детство. На плечах у него были генеральские эполеты. А в левой руке он держал тяжелый револьвер.
— Как ваша фамилия? — спросил он. Его грубый, угрожающий голос далеко разносился в тишине.
Осужденный пошевелился, вокруг него сгущались сумерки. Кристофер увидел в его глазах только полную безнадежность, словно жизнь вытекла из него задолго до того, как его должны были расстрелять. Он был молод, почти мальчик.
— Аракчеев, — ответил мальчик.
Кристофер прикинул, сколько ему лет. Пятнадцать? Шестнадцать? Голос мальчика был невыразительным, его собственная личность уже утратила для него всякое значение.
— Имя и отчество?
— Юрий Николаевич.
Генерал чуть повернул голову и прорычал какую-то команду, обращаясь ко второму офицеру, стоявшему неподалеку. Он был в запачканной белой форме — молодой, недавно выпущенный поручик. В руке у него была толстая книга, в которой он что-то писал.
— Запишите его данные! — приказал генерал.
Поручик записывал в книгу все имена, строго по алфавиту, как и положено. Ни суда, ни трибунала, никакого другого приговора, кроме смерти, но зато велся список убитых. Когда новый царь окажется на троне и народ будет благоговейно трепетать перед его чудесным возвращением, он обнаружит, что все учтено. Миллион мертвых. Два миллиона. Двадцать миллионов. Но все учтено: кладбище с пронумерованными табличками и стрелки, указывающие направление к выходу.
— Откуда?
— Нижний Новгород.
— Звание?
— Рядовой.
— Возраст?
Мальчик заколебался.
— Восемнадцать, — ответил он. Это была ложь.
И оба это знали.
— Вы признаете, что являетесь большевиком?
Мальчик снова замолчал. На мгновение перед ним забрезжила надежда. Может ли отрицание спасти ему жизнь? Но затем он взглянул генералу в глаза и надежда угасла.
— Да.
— И предателем царя и Святой Руси?
— Я не предатель, — запротестовал мальчик. — Я был верен России. Я служил ее народу.
— Запишите «предатель». — Генерал замолчал и посмотрел на мальчика. — Хотите что-нибудь добавить?
Тот промолчал. Он дрожал, пытаясь овладеть собой. Свет уходил из мира. Через несколько мгновений все закончится. Внезапно ему очень захотелось увидеть, как уходит день. Казалась невыносимой мысль, что пуля палача отнимет у него эту возможность. Но он не мог заставить себя ничего сказать, не мог даже попросить, чтобы ему дали пожить еще минуту и он смог бы посмотреть на уходящий свет.
— Прекрасно, — заметил генерал.
Некоторые произносили последние речи, некоторые молчали. Это не имело никакого значения. Он и его люди были абсолютно невосприимчивы.
— Именем принцессы Анастасии, царицы России, именем благословенного Тихона, патриарха нашей святой матери церкви, именем барона Романа фон Унгерна Штернберга, защитника Калки, верховного главнокомандующего российскими армиями на Востоке, я приговариваю вас, Юрий Николаевич Аракчеев, к смерти. Да простит вас Господь.
Он поднес револьвер к голове мальчика. Мальчик дрожал, глаза его были открыты и смотрели прямо перед собой, тоскуя по умирающему свету. Генерал выстрелил, мальчик содрогнулся и упал назад, на кучу трупов, генерал нагнулся, увидел, что он все еще дергается, и снова выстрелил. Мальчик затих. Темнело.
— Зажгите факелы! — крикнул генерал.
Через несколько мгновений опушка была ярко освещена. Каждый второй высоко поднимал факел. Красные огни отбрасывали свет на белые формы и длинные штыки, они выхватывали из кучи трупов то ноги, то руки, то головы, тут же погружавшиеся в сострадательную темноту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
— Будь осторожен, Ка-рис То-фе, — очень тихо произнесла Чиндамани, обращаясь только к нему, словно кроме них больше никого не было. — Я боюсь за тебя — пожалуйста, будь осторожен.
Он наклонился и поцеловал ее в щеку.
Лес молниеносно поглотил его. Казалось, он был пловцом, нырнувшим в море и сменившим солнечное сияние на зеленый мир, пронизанный узкими лучами преломленного света, с трудом продиравшимися сквозь мрачные тени. Толстый ковер из сосновых иголок полностью заглушил его шаги.
Повсюду валялись упавшие с сосен шишки. Тишина правила лесом, как безумный король правит безлюдным королевством: она была твердой и убийственной, готовой к разрушениям. Единственным звуком был звук его дыхания, резкий и ритмичный. Обоняние его раздражал сильный запах смолы и гниющего подлеска. Если там и были птицы, то они куда-то спрятались и, безголосые и бескрылые, наблюдали за ним с потайных ветвей. Если там и были животные, то они скалили зубы в своих темных норах глубоко под землей.
Лес продолжался, обступая его со всех сторон. Теперь его кружал кружевной узор из сучьев и низких ветвей. Он нервно взвел курок, так как уже должен был находиться неподалеку от того места, где раздавались выстрелы.
Поблизости послышался мужской голос, рявкнувший что-то вроде команды. После короткого затишья раздались еще два выстрела, вершины деревьев покачнулись. Он подумал, что стреляют слева, в густой чаще. Оттуда доносились голоса, но он не мог разобрать, что они говорят и на каком языке.
Он скользнул в плотную чащу и двинулся по направлению к голосам. Деревья скрывали его, — но они скрывали и тех, кто стрелял. Возможно, мишенями были кролики. Возможно, они охотились на них. Но он не видел ни одного зверька.
Если бы он был кроликом, он бы содрогнулся при звуке следующего выстрела и выскочил бы прямо на открытое место. Но он замер и вжался в ствол дерева. На просеке, начинавшейся прямо за деревьями, где он прятался, начинало смеркаться.
Около двадцати человек в грязно-белой форме образовали круг на ширину всей просеки. На головах были алые фуражки с кокардами, на которых был изображен череп над перекрещенными костями: это была форма бывших сибирских частей Анненкова. В руках у них были восьмимиллиметровые винтовки, направленные в центр круга. Они далеко ушли от дома, и дорога назад была для них закрыта. Здесь, в безлюдных просторах Монголии, они переживали свой личный апокалипсис. Некоторые из них сражались с 1914 года. Прошло семь лет, а война все никак не кончалась.
В центре круга, в тщательно расчищенной низине, лежало около сорока сваленных в кучу тел. На них была серая форма с красными треугольниками на рукавах; на большинстве были каракулевые шапки с красными звездами, на некоторых — войлочные шлемы с эмблемой, изображающей серп и молот. Около тел стояло еще человек десять в такой же форме, которых ждала та же участь.
Но Кристофер смотрел только на одного человека. Сбоку от груды тел стоял маленького роста белый офицер. На нем была рваная монгольская куртка серого цвета и старая зеленая казацкая фуражка. Правая рука была на перевязи, и казалось, что это у него с самого детства, — если у этого человека когда-либо было детство. На плечах у него были генеральские эполеты. А в левой руке он держал тяжелый револьвер.
— Как ваша фамилия? — спросил он. Его грубый, угрожающий голос далеко разносился в тишине.
Осужденный пошевелился, вокруг него сгущались сумерки. Кристофер увидел в его глазах только полную безнадежность, словно жизнь вытекла из него задолго до того, как его должны были расстрелять. Он был молод, почти мальчик.
— Аракчеев, — ответил мальчик.
Кристофер прикинул, сколько ему лет. Пятнадцать? Шестнадцать? Голос мальчика был невыразительным, его собственная личность уже утратила для него всякое значение.
— Имя и отчество?
— Юрий Николаевич.
Генерал чуть повернул голову и прорычал какую-то команду, обращаясь ко второму офицеру, стоявшему неподалеку. Он был в запачканной белой форме — молодой, недавно выпущенный поручик. В руке у него была толстая книга, в которой он что-то писал.
— Запишите его данные! — приказал генерал.
Поручик записывал в книгу все имена, строго по алфавиту, как и положено. Ни суда, ни трибунала, никакого другого приговора, кроме смерти, но зато велся список убитых. Когда новый царь окажется на троне и народ будет благоговейно трепетать перед его чудесным возвращением, он обнаружит, что все учтено. Миллион мертвых. Два миллиона. Двадцать миллионов. Но все учтено: кладбище с пронумерованными табличками и стрелки, указывающие направление к выходу.
— Откуда?
— Нижний Новгород.
— Звание?
— Рядовой.
— Возраст?
Мальчик заколебался.
— Восемнадцать, — ответил он. Это была ложь.
И оба это знали.
— Вы признаете, что являетесь большевиком?
Мальчик снова замолчал. На мгновение перед ним забрезжила надежда. Может ли отрицание спасти ему жизнь? Но затем он взглянул генералу в глаза и надежда угасла.
— Да.
— И предателем царя и Святой Руси?
— Я не предатель, — запротестовал мальчик. — Я был верен России. Я служил ее народу.
— Запишите «предатель». — Генерал замолчал и посмотрел на мальчика. — Хотите что-нибудь добавить?
Тот промолчал. Он дрожал, пытаясь овладеть собой. Свет уходил из мира. Через несколько мгновений все закончится. Внезапно ему очень захотелось увидеть, как уходит день. Казалась невыносимой мысль, что пуля палача отнимет у него эту возможность. Но он не мог заставить себя ничего сказать, не мог даже попросить, чтобы ему дали пожить еще минуту и он смог бы посмотреть на уходящий свет.
— Прекрасно, — заметил генерал.
Некоторые произносили последние речи, некоторые молчали. Это не имело никакого значения. Он и его люди были абсолютно невосприимчивы.
— Именем принцессы Анастасии, царицы России, именем благословенного Тихона, патриарха нашей святой матери церкви, именем барона Романа фон Унгерна Штернберга, защитника Калки, верховного главнокомандующего российскими армиями на Востоке, я приговариваю вас, Юрий Николаевич Аракчеев, к смерти. Да простит вас Господь.
Он поднес револьвер к голове мальчика. Мальчик дрожал, глаза его были открыты и смотрели прямо перед собой, тоскуя по умирающему свету. Генерал выстрелил, мальчик содрогнулся и упал назад, на кучу трупов, генерал нагнулся, увидел, что он все еще дергается, и снова выстрелил. Мальчик затих. Темнело.
— Зажгите факелы! — крикнул генерал.
Через несколько мгновений опушка была ярко освещена. Каждый второй высоко поднимал факел. Красные огни отбрасывали свет на белые формы и длинные штыки, они выхватывали из кучи трупов то ноги, то руки, то головы, тут же погружавшиеся в сострадательную темноту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116