Меланхоличная равнина, на которой на несколько километров вытянулся город, была окружена горами.
Сам город делился на три части: Май-Май-Ченг, китайский торговый квартал, находившийся на востоке, чьи магазины и склады были сейчас пустыми и заброшенными; Гандан, серый город лам, с его храмами и учебными заведениями, в которых изучали теологию и медицину, лежал в западной части; и центр, Та-Кхуре, где за толстыми стенами, выкрашенными в тускло-красный и белый цвета, обитал Живой Будда, бродивший по комнатам, полным священных реликвий и тысяч тикающих часов, каждые из которых показывали разное время. Время здесь ползло с таким неприятным звуком, от которого по коже бежали мурашки, — он напоминал звук, с которым сползает по склону горы лед.
Медленно двигались процессии паломников, ходивших или ползавших вокруг своего бога под звуки труб, гонгов и голосов десяти тысяч священнослужителей — мечтательных, дрожащих, отдающихся эхом. Все было как прежде, ничего не менялось, не было никаких новшеств — кроме действующих лиц. Они были в древних одеяниях и произносили древние слова, поворачивались и кланялись там, где это положено было делать, зажигали нужные благовония — как это делали до них поколения актеров, как это делали они сами в своих предыдущих жизнях. Точные, вычурные манеры и слова — ни одного нового звука, ни одного нового жеста. А в покоях Будды тикали и звонили в тишине будильники.
В центре мрачно восседал одетый в ярко-красные одежды Роман фон Унгерн Штернберг, и глаза его после бессонных ночей казались тяжелыми. Он сидел в центре своего военного лагеря, состоявшего из множества теплых палаток, и планировал небольшой апокалипсис. Он пил из крошечной чашки китайский чай и курил черные ароматизированные сигареты, но мысли его были далеко.
Он встал и подошел к выходу из юрты. Она находилась во дворе заброшенного торгового дома, принадлежавшего великому дому Шанси, хозяином которого являлся Та Шенг Куэй. По решению Унгерна, здесь расположился бурятский полк под командованием Сухарева; поблизости были монгольский и татарский полки, возглавляемые Баир Гуром и Резухиным. Но Резухин две недели назад ушел на юг с русским отрядом и до сих пор не вернулся.
Город наполнял его ноздри каким-то странным запахом, пряным и кислым, смесью святости и продажности, смесью безгрешности с жадностью и простой, примитивной человеческой сущностью. Он не выбирал Ургу — злой рок сделал за него этот выбор и направил его сюда, чтобы он служил его целям.
Затушив о дверной косяк наполовину выкуренную сигарету, он тут же зажег другую. Его пальцы, покрытые никотиновыми пятнами, слегка дрожали. Была середина дня, время выслушивать доклады, поступившие к полудню. Обычный дневной шум — людские голоса, ржание лошадей расслабляли его, показывая, что все нормально. Его воины не знали, какие тяготы лежали на нем, какие волнения и тревоги, — все ради них. Когда придет время, они вместе с ним сядут на коней и уедут из Урги, как всадники ада, разрушая все, что окажется на их пути. Он мысленно видел, как вздымается пыль под копытами их коней, и слышал топот скачущих галопом лошадей. Он ждал этого момента, как влюбленный ждет брачной ночи. Монголия должна была стать его невестой, и он разорвет ее на части, чтобы овладеть ею.
Он повернулся и пошел обратно в юрту. Полковник Сепайлов допил уже третий стакан ханчи.
— Выпейте еще, полковник.
Унгерн плеснул ханчи в пустой стакан Сепайлова и посмотрел, как полковник проглотил крепкое пойло, словно это было молоко. Если он выпьет еще, то утратит свою полезность, а это будет плохо. Унгерн полностью мог доверять только двум людям из своего штаба — Сепайлову и Бурдоковскому, которого солдаты прозвали Чайник. Они были его глазами и ушами; и, когда надо было сделать грязную работу, его руками. А грязной работы было много. Сепайлову придется пить поменьше.
— Еще раз начните сначала, — попросил Унгерн, — и расскажите мне историю в том виде, в каком вы услышали ее от Яханци.
Он прикурил очередную сигарету и беззаботно выдохнул дым прямо в лицо полковника.
Кхутукхту Яханци был главой Совета Министров Монголии. Это была чистая синекура, но Яханци был достаточно хитер, чтобы сделать свое положение значимым даже в такие времена. Утром он беседовал с Сепайловым и попросил его передать барону кое-какую информацию. Все выглядело так, словно они общались через посредников, хотя все те, кому нужно было это знать, знали, что это всего лишь формальность: ситуацию контролировал именно Унгерн.
— Яханци говорит, что что-то происходит в Улиассутае. Вчера прибыли двое всадников, у них были цары с вашим именем. На каждой станции им давали свежих лошадей.
— Кто распорядился дать им цары?
— По их словам, Казанцев.
— Хорошо, пусть Казанцев. И что?
— Там был бунт.
— Бунт? Вы уверены? Не просто... мелкие волнения?
Сепайлов покачал головой. Череп его имел странную форму — приплюснутый сверху, он напоминал седло.
— Погибли люди, генерал. Группа монголов, примерно девяносто человек, атаковала отряд из гарнизона Улиассутая. Отряду пришлось отразить атаку.
— Они были вооружены?
— Нет. Нет, это-то и странно. Они все были не вооружены. Один из прибывших в Ургу гонцов... — Он заколебался.
Унгерн затянулся сигаретой. Дым висел над ним, как ядовитый нимб.
— Да? — ободрил он. — Продолжайте.
— Он... он сказал Яханци, что они специально не взяли в руки оружие. У них оно было, но они предпочли обойтись без него. Они верили в то, что пули не причинят им вреда. И они напали на группу вооруженных солдат, размахивая талисманами и распевая какие-то лозунги.
— Лозунги? Большевистские лозунги?
Сепайлов покачал головой.
— Нет, религиозные. Такие вещи вы понимаете куда лучше меня, ваше превосходительство. Но, по-моему, это те же молитвы, которые они бормочут, — я слышу их, когда прохожу мимо храмов. Какая-то абракадабра.
Унгерн несколько нетерпеливо кивнул. Он верил в молитвы. Это была вовсе не абракадабра. Он нервно затянулся. Сейчас он выкуривал до восьмидесяти сигарет в день. Он подумал о том, как будет жить, когда запасы иссякнут.
— Не сомневаюсь, — ответил он. — Вы говорите, что несколько человек были убиты. Кто стрелял?
— Да, ваше превосходительство, стрельба была. Кажется, отрядом командовал молодой лейтенант, Швиттерс. Вы помните его? Он...
— Да, я помню. Продолжайте!
— Извините, ваше превосходительство. Так вот, отрядом командовал лейтенант Швиттерс. Кажется, он запаниковал и приказал дать залп поверх голов нападавших. А когда это не подействовало, он приказал стрелять в толпу. Они убили порядка двадцати человек, но никто не знает точного числа убитых. Затем они кинулись на монголов, разгоняя их прикладами винтовок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116