— Насмотревшись на то, как коммунисты испоганили воздух, воду и природу Восточногерманских земель, мы начали тщательней прорабатывать проекты зданий, — добавил Хаузен. — Они должны быть не только безвредны для окружающей среды, но и вызывать положительные эмоции у тех, кто там трудится.
Худ отметил про себя, что Хаузен, в отличие от американских политиков, не пользуется короткими тщательно выверенными фразами.
Внутри трехэтажное здание представляло собой просторное светлое рабочее помещение. Главный этаж был разделен на три сектора. Сразу же за входом открывалось обширное пространство, разбитое на отдельные кабинки, в каждой из которых за компьютером сидел человек. Справа протянулись ряды кабинетов. В дальнем секторе, за кабинками, размещалась так называемая «чистая комната». Там, за прозрачными стенами цеха, мужчины и женщины в лабораторных халатах, масках и шапочках осуществляли сложнейший процесс фоторедуцирования, который превращал полноразмерные кальки в миниатюрные чипы и печатные платы.
По-прежнему представительный, но несколько расстроенный известием о нападении на съемочную площадку, Ланг приступил к проведению экскурсии.
— Сотрудники работают с восьми до пяти часов с двумя перерывами на один и на полчаса. В подвальном помещении у нас есть спортзал и бассейн, а также кушетки и душевые кабины для тех, кто хотел бы прилечь или освежиться во время перерыва.
— Представляю себе, что бы было, появись кушетки и душевые кабины на рабочих местах в Вашингтоне, — заметил Столл. — Каждый забросил бы всякую работу.
Продемонстрировав гостям самый маленький первый этаж, Ланг провел их на более просторный второй. Не успели они подняться, как у Хаузена раздался сигнал сотового телефона.
— Может быть, что-то новое о нападении, — предположил он, отходя в угол.
Не дожидаясь, когда к ним снова присоединится заместитель министра, Ланг показал американцам, как бесшумные автоматические машины осуществляют массовое производство чипов. Чуть-чуть приотстав от группы, Столл принялся изучать панели управления, с особым вниманием он следил затем, как в вакуумных камерах штамповочные автоматы выполняют работу, которая раньше делалась твердой рукой, паяльником и пассатижами. Водрузив свой рюкзак на стол, он перекинулся парой слов с одной из сотрудниц, понимавшей по-английски, которая с помощью микроскопа проверяла готовые процессоры. Когда Столл попросил ее, нельзя ли ему заглянуть в окуляры, техник вопросительно посмотрела на Ланга, и тот кивком дал добро. Столл ненадолго приник к микроскопу, после чего похвалил отличное качество процессора, превращающего звуковые сигналы в цифровой.
После того, как экскурсия по второму этажу завершилась, группа направилась к лифту, где приостановилась в ожидании Хаузена. Тот все еще стоял с телефоном в углу, сгорбившись и заткнув одно ухо пальцем, больше слушая, чем отвечая. Тем временем Столл заглянул в свой рюкзак, а затем, подхватив его, присоединился к остальным. Он улыбнулся Полу, и тот подмигнул в ответ.
— Сожалею, — сообщил им Ланг, — но показать вам третий этаж, где проводятся научно-исследовательские работы, у меня не получится. Поверьте, лично я ничего против вас не имею, но, боюсь, наши акционеры восстанут. Понимаете, сейчас мы работаем над новой технологией, которая перевернет всю отрасль.
— Понятно, — кивнул Столл. — А эта ваша технология, она случайно не связана с квантовыми частицами, принципом суперпозиции и квантовой механикой, а?
Уже во второй раз за этот день Ланг заметно побледнел. Казалось, он что-то хочет сказать, но у него это никак не получается.
Столл широко улыбнулся.
— Помните об устройстве для обрезки заплесневевшего хлеба, о котором я вам говорил?
Ланг кивнул, так и не раскрыв рта.
— Что ж, герр Ланг, — Столл пошлепал ладонью по рюкзаку, крепко зажатому в другой руке, — я дал вам почувствовать только легчайший привкус того блюда, которое с его помощью можно приготовить.
* * *
Хаузену показалось, что рухнул мир, когда он услышал этот голос из прошлого, кошмарного прошлого, хотя он никак не мог поверить в его реальность.
— Приветик, Хасье, — послышался в трубке голос с сильным французским акцентом. Это была кличка Хаузена времен его студенчества, когда он учился в Сорбонне в Париже. Хасье — «бык», финансовый спекулянт, играющий на повышение, и лишь считанные люди знали об этом его прозвище.
— Привет, — неуверенно откликнулся заместитель министра. — Кто это?
— Это твой друг и сокурсник Жерар Дюпре, — ответил голос в трубке.
Лицо Хаузена превратилось в бледную маску. Манера говорить была менее живой и агрессивной, чем ему помнилось, но он подумал, что это вполне мог быть и Дюпре. На мгновение Хаузен лишился дара речи. В его голове пронеслась кошмарная череда лиц и событий.
— Да-да, это Дюпре, — прервал его воспоминания голос. — Человек, которому ты угрожал. Человек, которому ты пригрозил, чтобы он не возвращался. Однако теперь я вернулся. Но уже как революционер Жерар Доминик.
— Трудно поверить, что это ты, — наконец выдавил из себя Хаузен.
— Мне назвать тебе кафе? Или улицу? — Голос стал более жестким. — Или назвать имена девчонок?
— Нет! — оборвал его Хаузен. — Это было твоих рук дело, а не моих!
— Ну, это ты так говоришь.
— Нет! Так и было на самом деле.
— Это ты так говоришь... — медленно повторил голос.
— Как ты узнал мой номер? — спросил Хаузен.
— Нет ничего, что я не смог бы получить, и никого, кого не смог бы отыскать.
Хаузен тряхнул головой.
— Почему именно сейчас? — спросил он. — Прошло целых пятнадцать лет...
— Лишь мгновенье — с точки зрения богов, — рассмеялся собеседник. — Кстати, именно им и угодно теперь тебя осудить.
— Меня осудить? — переспросил Хаузен. — За что? За то, что рассказал правду о твоем преступлении? То, как я поступил, было правильным...
— Правильным?! — Его не стали дослушивать. — Задница ты, Хасье. Верность, вот ключевое слово. Верность и в радости и в горе. Верность при жизни и в момент смерти. Это то, что отличает человека от недочеловека. И стремясь избавиться от всех недолюдей, Хасье, я планирую начать с тебя.
— Ты остался все таким же чудовищем, как и был, — заключил Хаузен. Его ладони вспотели. Ему пришлось сильнее сжать трубку, чтобы не дать ей выскользнуть из руки.
— Нет, — возразил Дюпре, — я стал куда чудовищней. Много чудовищней. Потому что теперь у меня есть не только стремление к исполнению собственных желаний, но и я создал средства для претворения их в жизнь.
— Ты создал? — возмутился Хаузен. — Это твой отец создал эти средства...
— Их создал я! — оборвал его Дюпре. — Я. Все сам. Все, что я имею, заработано мной самим. Папаше повезло после войны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121