В карих глазах что-то промелькнуло. На краткий миг открылась жесткость? Затем последовала усталая улыбка.
— Доктор Ивз замечательная. Мы... Она была... Она так прекрасно обходится с Кэсси, даже несмотря на то что Кэсси не желает с ней общаться. Знаю, все эти болезни были тяжелы и для нее. Каждый раз, когда ее вызывают в Отделение неотложной помощи, я чувствую себя неловко из-за того, что опять вынуждаю ее заниматься с нами всем этим.
— Это ее работа, — заметил я.
В ответ на мои слова Синди взглянула на меня так, будто я ударил ее.
— Я уверена, для нее это значит гораздо больше, чем просто работа.
— Да, конечно. — Я понял, что все еще сжимаю в руках игрушечного кролика.
Взлохматив ему животик, я поставил кролика обратно на полку. Синди, поглаживая косу, наблюдала за мной.
— Я не хотела быть резкой, — проговорила она. — Но то, что вы сказали — о докторе Ивз и ее отношении к работе, — заставило меня задуматься о своей работе. Работе матери. Видно, я справляюсь с ней не очень-то хорошо, так ведь? Никто нас этому не учит.
Она отвернулась.
— Синди, — проговорил я, наклоняясь к женщине. — Через это нелегко пройти. Это не совсем обычное дело.
На ее губах промелькнула улыбка. Печальная улыбка мадонны.
Мадонны-чудовища?
Стефани просила меня быть беспристрастным, но я чувствовал, что все равно исхожу из ее подозрений.
Виновна, пока не доказано обратное?
Это то, что Майло назвал бы ограниченным мышлением. Я решил исходить из того, что вижу перед собой.
Пока ничего явно патологического. Никаких признаков эмоциональной неуравновешенности, никакой очевидной наигранности или неестественного стремления привлечь к себе внимание. Тем не менее, я задавал себе вопрос, не удалось ли ей при помощи своей спокойной манеры поведения добиться желаемого — сосредоточить все внимание на собственной персоне. Начав разговор о Кэсси, она закончила его сетованиями о своем неумении быть матерью.
Но, с другой стороны, не сам ли я вызвал ее на откровенность? Взглядами, паузами, недомолвками, то есть различными психологическими приемами, сам заставил ее раскрыться?
Я подумал о том, как она подавала себя, о ее внешности — коса, заменяющая ей четки, отсутствие макияжа, подчеркнуто простая для женщины ее положения одежда.
Это можно было рассматривать как игру от противного. В полном условностей месте она становилась заметна.
Кое-что другое также застревало в моем аналитическом сите, когда я пытался подогнать Синди под определение Мюнхгаузена «по доверенности».
Свободное владение больничным жаргоном — температурный скачок... тянуть двойную смену.
Синюшная...
Остатки знаний от ее учебы на медсестру, специализирующуюся на дыхательной системе? Или же свидетельство неуемного влечения ко всему, связанному с медициной?
А может быть, ничего зловещего, а всего-навсего результат многих часов, проведенных здесь. За годы врачебной работы я встречал слесарей-сантехников и домохозяек, водителей грузовиков и бухгалтеров — родителей хронически больных детей, которые ночевали, питались и жили в больнице и в конце концов начинали разговаривать, как врачи первого года работы.
Ни один из них не отравил своего ребенка.
Синди тронула косу и снова посмотрела на меня.
Я улыбнулся, пытаясь выглядеть спокойным, но не оставляя мысли об ее уверенности в существовании между ней и Кэсси почти телепатической связи.
Случай слишком разросшегося «эго»?
Разновидность патологического отождествления себя с ребенком, превращающегося в издевательство над ним?
А с другой стороны, какая мать не утверждает — и часто весьма справедливо, — что у нее и ее ребенка существует подобная радару связь? Почему тогда надо подозревать такую мать в чем-то большем, нежели в тесной привязанности?
Только потому, что на долю ее детей не выпало здоровья и счастья.
Синди продолжала смотреть на меня. Я понимал, что не могу и дальше взвешивать каждую деталь и оставаться искренним.
Я взглянул на лежащую в кроватке малышку, прекрасную, как фарфоровая куколка.
Кукла злого колдуна для экспериментов ее матери?
— Вы делаете все, что от вас зависит, — сказал я. — Большего и требовать нельзя.
Я надеялся, что это звучит более искренне, чем я чувствовал на самом деле. Прежде чем Синди успела ответить, Кэсси открыла глаза, зевнула, потерла глазки и, еще сонная, села в кровати. Теперь обе ручки были наружи. Та, что раньше лежала под одеялом, оказалась опухшей, на ней виднелись синяки от уколов и желтые пятна бетадина.
Синди устремилась к дочери и подхватила ее на руки.
— Доброе утро, детка.
Новые нотки в голосе. Она поцеловала Кэсси в щечку.
Кэсси взглянула на мать и прижалась к ней. Синди вновь погладила дочку по голове и обняла покрепче. Зевнув еще раз, Кэсси начала озираться, пока ее взгляд не остановился на зверюшках, стоящих на ночном столике.
Указывая пальчиком на одну из мягких игрушек, она требовательно захныкала:
— И, и...
Синди протянула руку и взяла розовую игрушку.
— Вот, детка. Это забавный зверек, и он говорит: «Доброе утро, мисс Кэсси Джонс. Тебе приснился хороший сон?»
Нежный, неторопливый лепет матери, с гордостью показывающей своего малыша.
Кэсси схватила игрушку. Прижала ее к груди, закрыла глаза и принялась покачиваться из стороны в сторону так, что я подумал, будто она снова засыпает. Но спустя мгновение глаза девочки вновь широко раскрылись. Огромные, карие, такие же, как у матери.
Эти большие глаза осмотрели комнату и в конце концов остановились на мне.
Наши взгляды встретились.
Я улыбнулся.
Она завизжала.
5
Синди держала ее на руках, укачивала и приговаривала:
— Все в порядке. Это наш друг.
Кэсси бросила игрушку на пол, а потом расплакалась, требуя ее назад.
Я поднял игрушку и протянул девочке. Кэсси отстранилась и прижалась к матери. Я передал игрушку Синди, взял с полки желтого зверька и сел на свое место.
Начал играть со зверюшкой, двигая ее лапки, и болтая чепуху. Кэсси продолжала плакать, а Синди негромко успокаивала дочку, слов я расслышать не мог. И поэтому продолжал заниматься игрушкой. Через минуту-другую плач стал утихать.
— Посмотри, милая, — раздался голос Синди. — Видишь? Доктору Делавэру тоже нравятся игрушки.
Кэсси всхлипнула, глотнула воздуха и вновь залилась громким плачем.
— Да нет же, он не будет делать тебе больно, милая. Он наш друг.
Я разглядывал зубастый рот зверька и шевелил его лапкой. Белое пятно в форме сердечка на животе украшено желтыми буквами «Глупышка» и торговым знаком "R" в кружочке. А скрытая между лапок бирка гласит: «СДЕЛАНО НА ТАЙВАНЕ».
Кэсси остановилась передохнуть.
— Все в порядке, милая, — продолжала утешать ее Синди, — все в порядке.
От кроватки донеслось всхлипывание и шмыганье носом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125