Чарли даже хотела узнать у Питера, говорил ли он вообще о ней с матерью, а может, он в конце концов решил, что девушка из Питсбурга ему не пара. Чарли крепко сжала трубку и посоветовала себе выбросить из головы всякие глупости.
– У меня есть другая идея, – продолжал Питер. – Что, если я приеду за тобой и мы проведем эти дни на Кейп-Код?
– Кейп-Код? – переспросила Чарли.
Значит, он приглашает ее одну? Значит, они будут только вдвоем? Снимут одну комнату и будут спать вместе? Не рановато ли?
– Как ты думаешь, я не надоем тебе за целых три дня? – спрашивал Питер. – Я бы пригласил и маму, но, ты знаешь, она занята.
«Да, – сказала себе Чарли, – уже пора. Нам надо встретиться. Нам пора заняться любовью».
– Как скоро ты можешь приехать? – услышала Чарли свой голос.
– В пятницу около середины дня. Я за тобой заеду, договорились?
– Да, – подтвердила Чарли с улыбкой. – Это здорово.
Повесив трубку, она еще некоторое время стояла, прислонившись к стене. На последнюю зарплату в офисе конгрессмена Ховарда она купит себе кое-что из одежды для поездки на Кейп-Код. И обязательно ночную рубашку. Очень сексапильную. Такую, какую не купит ни одна женщина в здравом уме.
День труда был первым из уик-эндов, за которым последовали многие другие. На полуострове они остановились в очаровательной викторианской гостинице в Фалмуте, где по утрам они кормили друг друга гренками с яблочным вареньем и пришли к выводу, что такие уединенные гостиницы им очень нравятся. Они катались на велосипеде и ездили на пароме на остров Мартас-Вайньярд. И еще они занимались любовью. Снова и снова они занимались любовью в песчаных дюнах в сумерках, в кровати под балдахином по ночам. И Чарли поняла, что это стоило ожидания.
По возвращении в Нортгемптон она всю неделю ждала новой поездки – куда-нибудь в Беркшир или южный Вермонт. Чарли быстро привыкла к жизни, когда тебе подают и за тобой убирают, привыкла к маленьким пустячкам, которые Питер покупал тайком от нее во время поездки и потом дарил ей в воскресенье вечером, когда привозил обратно в общежитие, а сам возвращался в Бостон. Это были особые маленькие подарки, купленные с мыслью о ней: пудреница из лиможского фарфора, украшенная резьбой гребенка из слоновой кости, миниатюрная копия скульптуры Даниеля Френча. Подарок и сувенир на память о каждом волшебном уик-энде. Приближался День благодарения, и Чарли надеялась, что вот-вот Питер пригласит ее к себе и наконец познакомит с Элизабет Хобарт.
– Я предполагал, что ты захочешь провести День благодарения со своей семьей, – сказал Питер, когда они сидели на скамейке около Райского пруда.
Чарли подняла камешек и пустила его по воде, соображая, как поступить. За два прошедших месяца она привыкла доверять Питеру и его любви. Она думала, что встреча с его матерью будет следующим логичным шагом.
– Я действительно давно не была в Питсбурге, – сказала Чарли. – Но я считала, что знакомство с твоей матерью важнее всего.
– Сейчас для этого не очень подходящее время, девочка, – нахмурился Питер, – У матери трудности с делами. Лучше будет, если я съезжу домой один.
– Это несправедливо. Ведь ты уже познакомился с моей матерью.
– Ты напрасно сердишься, – ответил он.
Чарли сорвала ломкую осеннюю травинку.
– Признайся, что ты не хочешь меня с ней знакомить. Сначала ничего не вышло в День труда, и вот теперь в День благодарения. Думаешь, я ей не понравлюсь?
Он обнял ее и притянул к себе.
– Не глупи. Я тебя люблю. Просто сейчас неподходящее время.
Чарли смотрела на водную гладь. Два лебедя плыли по ней, супруги на всю жизнь. Ничто не омрачало их счастливую жизнь. Она попыталась убедить себя, что преувеличивает, но на этот раз не сумела.
Вечером, когда у себя в комнате Чарли собирала вещи для поездки в Питсбург, она почувствовала, как ей не хватает ее подруг – Марины и Тесс. До следующего сентября было еще так далеко, еще так долго ждать их возвращения. «Мужчины – это, конечно, хорошо, – говорила она себе, запихивая в сумку джинсы, – но ничто не заменит сочувствия подруги».
Она дала себе слово, что, когда Марина и Тесс вернутся в сентябре следующего года, она сделает все, чтобы укрепить их дружбу. Она скажет им, как ей их недоставало.
Глава 11
Осень, 1979 год.
Тесс поставила вазу на подоконник своей комнаты в Моррис-хаусе и отошла в сторону, чтобы полюбоваться ею. В лучах осеннего солнца вспыхнули золотые искорки внутри изумрудного стекла; в мягких изгибах вазы было нечто чувственно женское. Ваза была вершиной ее мастерства, доказательством, что она не напрасно провела год в Италии, что она нашла свое место и свое будущее в мире художественного стекла. Отец пусть занимается своими кистями и красками, рисуя акварели, для нее же стекло стало самым любимым материалом, в него она вкладывала всю душу.
Тесс села на край кровати и с неохотой принялась изучать расписание занятий на последний год в колледже. Тесс не хотела возвращаться в колледж, она хотела остаться в Италии, чтобы совершенствоваться в своем искусстве и быть рядом с Джорджино. Но родители настояли, чтобы она завершила свое образование в Штатах. И самое худшее, Джорджино намекнул, что ей пора уезжать.
– Другие ученики ждут своей очереди, – сказал он ей как-то ночью, когда они лежали на узкой кровати в ее комнате в молодежном общежитии.
Джорджино гладил ее полные бедра, целовал гладкие нежные груди. И Тесс была благодарна судьбе за то, что впервые в жизни кто-то ее оценил, впервые в жизни кто-то откликнулся на ее любовь.
«Еще один год, – подумала она. – Еще каких-нибудь девять месяцев, и я свободна». Она не знала, куда пойдет учиться после колледжа. Не знала, вернется ли в Италию, возможно, ей лучше на расстоянии хранить теплые воспоминания о Джорджино в своем сердце. Наверное, не стоит искушать судьбу.
Но одно Тесс знала совершенно определенно: она будет стеклодувом. Она снова взглянула на зеленую вазу и почувствовала, как в ее душе загорелся пока еще слабый огонек надежды, согревая ее своим теплом. Наконец-то в ее жизни появилось нечто недоступное ни Марине, ни Чарли. Нечто принадлежавшее ей одной, что они не могли у нее отнять.
Тесс закрыла глаза. Она останется в Смитовском колледже, она сделает все, чтобы отец гордился ею, а мать была счастлива. Она выполнит свой долг перед ними и получит диплом, а потом сама будет распоряжаться своей жизнью.
Но сначала она должна сделать аборт.
– Да, я тебя сюда привела, но это не значит, что я полностью одобряю твое решение, – сказала Делл, когда они с Тесс сидели в комнате ожидания в клинике.
Тесс смотрела на доску объявлений, на приколотые кнопками листочки бумаги со словами в основном на испанском языке.
– Я знаю, что ты не одобряешь мое решение, – тихо сказала Тесс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
– У меня есть другая идея, – продолжал Питер. – Что, если я приеду за тобой и мы проведем эти дни на Кейп-Код?
– Кейп-Код? – переспросила Чарли.
Значит, он приглашает ее одну? Значит, они будут только вдвоем? Снимут одну комнату и будут спать вместе? Не рановато ли?
– Как ты думаешь, я не надоем тебе за целых три дня? – спрашивал Питер. – Я бы пригласил и маму, но, ты знаешь, она занята.
«Да, – сказала себе Чарли, – уже пора. Нам надо встретиться. Нам пора заняться любовью».
– Как скоро ты можешь приехать? – услышала Чарли свой голос.
– В пятницу около середины дня. Я за тобой заеду, договорились?
– Да, – подтвердила Чарли с улыбкой. – Это здорово.
Повесив трубку, она еще некоторое время стояла, прислонившись к стене. На последнюю зарплату в офисе конгрессмена Ховарда она купит себе кое-что из одежды для поездки на Кейп-Код. И обязательно ночную рубашку. Очень сексапильную. Такую, какую не купит ни одна женщина в здравом уме.
День труда был первым из уик-эндов, за которым последовали многие другие. На полуострове они остановились в очаровательной викторианской гостинице в Фалмуте, где по утрам они кормили друг друга гренками с яблочным вареньем и пришли к выводу, что такие уединенные гостиницы им очень нравятся. Они катались на велосипеде и ездили на пароме на остров Мартас-Вайньярд. И еще они занимались любовью. Снова и снова они занимались любовью в песчаных дюнах в сумерках, в кровати под балдахином по ночам. И Чарли поняла, что это стоило ожидания.
По возвращении в Нортгемптон она всю неделю ждала новой поездки – куда-нибудь в Беркшир или южный Вермонт. Чарли быстро привыкла к жизни, когда тебе подают и за тобой убирают, привыкла к маленьким пустячкам, которые Питер покупал тайком от нее во время поездки и потом дарил ей в воскресенье вечером, когда привозил обратно в общежитие, а сам возвращался в Бостон. Это были особые маленькие подарки, купленные с мыслью о ней: пудреница из лиможского фарфора, украшенная резьбой гребенка из слоновой кости, миниатюрная копия скульптуры Даниеля Френча. Подарок и сувенир на память о каждом волшебном уик-энде. Приближался День благодарения, и Чарли надеялась, что вот-вот Питер пригласит ее к себе и наконец познакомит с Элизабет Хобарт.
– Я предполагал, что ты захочешь провести День благодарения со своей семьей, – сказал Питер, когда они сидели на скамейке около Райского пруда.
Чарли подняла камешек и пустила его по воде, соображая, как поступить. За два прошедших месяца она привыкла доверять Питеру и его любви. Она думала, что встреча с его матерью будет следующим логичным шагом.
– Я действительно давно не была в Питсбурге, – сказала Чарли. – Но я считала, что знакомство с твоей матерью важнее всего.
– Сейчас для этого не очень подходящее время, девочка, – нахмурился Питер, – У матери трудности с делами. Лучше будет, если я съезжу домой один.
– Это несправедливо. Ведь ты уже познакомился с моей матерью.
– Ты напрасно сердишься, – ответил он.
Чарли сорвала ломкую осеннюю травинку.
– Признайся, что ты не хочешь меня с ней знакомить. Сначала ничего не вышло в День труда, и вот теперь в День благодарения. Думаешь, я ей не понравлюсь?
Он обнял ее и притянул к себе.
– Не глупи. Я тебя люблю. Просто сейчас неподходящее время.
Чарли смотрела на водную гладь. Два лебедя плыли по ней, супруги на всю жизнь. Ничто не омрачало их счастливую жизнь. Она попыталась убедить себя, что преувеличивает, но на этот раз не сумела.
Вечером, когда у себя в комнате Чарли собирала вещи для поездки в Питсбург, она почувствовала, как ей не хватает ее подруг – Марины и Тесс. До следующего сентября было еще так далеко, еще так долго ждать их возвращения. «Мужчины – это, конечно, хорошо, – говорила она себе, запихивая в сумку джинсы, – но ничто не заменит сочувствия подруги».
Она дала себе слово, что, когда Марина и Тесс вернутся в сентябре следующего года, она сделает все, чтобы укрепить их дружбу. Она скажет им, как ей их недоставало.
Глава 11
Осень, 1979 год.
Тесс поставила вазу на подоконник своей комнаты в Моррис-хаусе и отошла в сторону, чтобы полюбоваться ею. В лучах осеннего солнца вспыхнули золотые искорки внутри изумрудного стекла; в мягких изгибах вазы было нечто чувственно женское. Ваза была вершиной ее мастерства, доказательством, что она не напрасно провела год в Италии, что она нашла свое место и свое будущее в мире художественного стекла. Отец пусть занимается своими кистями и красками, рисуя акварели, для нее же стекло стало самым любимым материалом, в него она вкладывала всю душу.
Тесс села на край кровати и с неохотой принялась изучать расписание занятий на последний год в колледже. Тесс не хотела возвращаться в колледж, она хотела остаться в Италии, чтобы совершенствоваться в своем искусстве и быть рядом с Джорджино. Но родители настояли, чтобы она завершила свое образование в Штатах. И самое худшее, Джорджино намекнул, что ей пора уезжать.
– Другие ученики ждут своей очереди, – сказал он ей как-то ночью, когда они лежали на узкой кровати в ее комнате в молодежном общежитии.
Джорджино гладил ее полные бедра, целовал гладкие нежные груди. И Тесс была благодарна судьбе за то, что впервые в жизни кто-то ее оценил, впервые в жизни кто-то откликнулся на ее любовь.
«Еще один год, – подумала она. – Еще каких-нибудь девять месяцев, и я свободна». Она не знала, куда пойдет учиться после колледжа. Не знала, вернется ли в Италию, возможно, ей лучше на расстоянии хранить теплые воспоминания о Джорджино в своем сердце. Наверное, не стоит искушать судьбу.
Но одно Тесс знала совершенно определенно: она будет стеклодувом. Она снова взглянула на зеленую вазу и почувствовала, как в ее душе загорелся пока еще слабый огонек надежды, согревая ее своим теплом. Наконец-то в ее жизни появилось нечто недоступное ни Марине, ни Чарли. Нечто принадлежавшее ей одной, что они не могли у нее отнять.
Тесс закрыла глаза. Она останется в Смитовском колледже, она сделает все, чтобы отец гордился ею, а мать была счастлива. Она выполнит свой долг перед ними и получит диплом, а потом сама будет распоряжаться своей жизнью.
Но сначала она должна сделать аборт.
– Да, я тебя сюда привела, но это не значит, что я полностью одобряю твое решение, – сказала Делл, когда они с Тесс сидели в комнате ожидания в клинике.
Тесс смотрела на доску объявлений, на приколотые кнопками листочки бумаги со словами в основном на испанском языке.
– Я знаю, что ты не одобряешь мое решение, – тихо сказала Тесс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109