Эмили попросила тебя это сделать?
– Да, она, – кивнула Шарлотта. – Эмили видит в твоем животе младенца.
– Глупости, Шарлотта. Никто не может видеть пальцами, что происходит внутри, не верь.
– Она видела, – возразила Шарлотта, – и видела, что младенец хочет слышать птиц.
– Что?
Дверь в нижнем конце западного крыла коридора распахнулась, и влетела Эмили. Ужас отразился на лице Шарлотты.
– Эмили говорит, я не должна беспокоить тебя во время работы, – сумасшедшая искала поддержки.
– Шарлотта, подожди, – я опустилась на скамью.
– Я ухожу, – и она попыталась ретироваться. Эмили подходила ближе, осматривая мебель и стены, которые я вычистила, судя по всему она осталась удовлетворенной.
– Я поставила часы к тебе в комнату. Теперь ты будешь знать, когда ложиться, и не сможешь увильнуть утром от работы, ссылаясь на отсутствие окон. Обед будет ровно в пять. Мне хочется, чтобы ты села за стол чистой.
– Но где я вымоюсь? В моей ванной только холодная вода, и даже нет душа, – пожаловалась я. – Мы не используем душ. А ванну мы берем один раз в неделю в чулане. Лютер наполняет ее водой и разогревает на огне.
– Один раз неделю? В чулане? Люди не живут так, – возразила я, – у всех есть и холодная и горячая вода, хорошее мыло, и моются они чаще, чем раз в неделю.
– Да, я знаю, как сейчас живут люди, – на губах ее опять заиграла холодная улыбка, – особенно женщины с их роскошной парфюмерией и немыслимой одеждой. Вы знаете, что дьявол дает в кредит удовольствия, соблазняя ими слабые души, а потом забирает к себе в ад? Женщине довольно гребенки, резинки для волос и платья на каждый день, а все украшения, драгоценности, все достижения прогресса тянут нас вниз, – скандировала она, – и люди падают, падают вниз в объятия к дьяволу, в мир черного дыма. И случается это так быстро, что они не успевают насытиться земным блаженством.
– Это ложь, – закричала я, – мой младенец не создан грехом удовольствия, и он ничего, ничего не слышит!
Она посмотрела на меня:
– Пусть Бог не услышит слов твоих, молись, чтобы грех не отразился на невинном младенце. Ты сердишься, и твой гнев через небеса бьет по ребенку, – Эмили глубоко вздохнула, закрыла глаза и быстро перекрестилась. – Работай, будь послушной, и надейся, что все будет хорошо.
Эмили развернулась и пошла, возле лестницы она остановилась и повторила:
– Не забудь, ровно в пять и чистой, – тетушка высоко откинула голову, выпрямила спину и удалилась.
Я сложила руки на животе, закрыла глаза и попыталась проглотить комок. Мой младенец – единственное, что у меня осталось. Не важно, что Михаэль обманул меня, младенец был зачат в любви, неподвластной дьяволу. Мисс Эмили никогда не испытывала любви, мне даже на некоторое время стало жаль ее. Тетушка жила в холодном, темном мире, населенном демонами и дьяволами, в каждом поступке, в удовольствиях она видела опасность и грех. Она редко смеялась или даже просто улыбалась. Эмили не догадывалась, что дьявол уже победил ее.
Я вымыла лицо и руки настолько тщательно, насколько возможно без зеркала. Я боялась представить свои грязные, спутанные волосы, но тетушку это не беспокоило. Чем менее привлекательной я выглядела, тем лучше она себя чувствовала.
– Помнишь, что я говорила насчет одежды? Мы моемся один раз в неделю, так что, если ты испачкала платье, то будь добра, носи его до выходных, – заметила мисс Эмили, когда я спустилась к обеду в испачканном во время уборки платье.
– Почему нельзя стирать одежду чаще, чем раз в неделю? – спросила я.
– Стирать чаще – экстравагантно. Заботься о том, что имеешь, а одежда не требует более частого ухода, – подчеркнула она.
– Но у меня осталось только грязное платье. Должна быть хотя бы элементарная смена одежды. Ходить в чистом вовсе не грешно. Я не требую роскоши, но я нуждаюсь в нормальной одежде, я нуждаюсь в нормальном нижнем белье, в нормальных носках, в…
– Я нуждаюсь в том, я нуждаюсь в другом. Знает ли современная молодежь меру? – Тетушка открыла горшок с картошкой и добавила овощей.
Стакан воды, рагу и кусок хлеба должны были стать нашей едой. Мы плохо питались с мамой и папой Лонгчэмп, но все же вкуснее, и то, потому что папа не мог найти работу. Но мисс Эмили считала, что простая еда для будней, а цыпленок или яйцо только для воскресений.
На сей раз почему-то Шарлотта молчала, она выглядела испуганной. Видимо Эмили запретила ей разговаривать. После еды сумасшедшая вылизала свою тарелку как домашнее животное. Когда я выходила из комнаты, мне казалось, что в тени коридора прячется поджидающая меня Шарлотта. Мне страшно хотелось спать, и бутылка с горячей водой виделась огромной милостью.
– Шарлотта, – воскликнула я, – что ты здесь делаешь? – Я огляделась, Эмили поблизости видно не было.
– Я кое-что покажу тебе, – прошептала она, – это находится на твоей кровати, – прежде чем я успела что-то спросить, Шарлотта двинулась вперед.
Я не знала, что это такое, может быть, рукоделие, или ей стало жаль меня, и она принесла одну из своих заношенных вещей. Я медленно поднялась по ступенькам, каждый шаг требовал усилий, дошла по темному коридору к своей ужасной комнате. Зажгла керосиновую лампу, которая осветила мою кровать.
Я увидела на ней погремушку для младенцев, она была почти новой. Мисс Эмили еще с утра говорила мне, чтобы я не обращала внимание на слова Шарлотты о ее дне рождения, о ребенке.
Но все-таки, зачем неродившемуся ребенку погремушка? Наверное, Шарлотта сама старый младенец.
Мисс Эмили запретила ходить мне в правое крыло дома, но окажись я там, может быть, исчезли бы многие семейные тайны. Но сейчас я столь утомлена, что лучшее из того, что могу сделать, это лечь под одеяло, положить рядом теплую бутылку и думать о младенце. Теперь мне не было так холодно как вчера, во время обеда погода изменилась в лучшую сторону. Я не могла сразу вспомнить, какое сегодня число, пришлось прибавить к последнему дню в больнице еще два дня… Открытие повергло меня в ужас.
Сегодня канун рождества, и никто даже не упомянул об этом, не было никаких приготовлений. Я подумала о Джимми, как он с армейскими товарищами вместе отмечает в Европе праздник. Я думала о Трише, веселящейся дома вместе со своей семьей. Я думала о папе Лонгчэмпе и его новой жене, их будущем ребенке.
Щеки мои загорелись, когда я вспомнила Михаэля, наши замечательные, романтические планы на рождество, мы должны были сидеть рядом с теплым камином, слушать красивую музыку, потом коснуться руками друг друга и нежными поцелуями разбудить безумную страсть. Я вспомнила маленькое рождественское дерево, живо ли оно? Мне стало так тоскливо, я полностью осознала свое одиночество. Что я натворила? К чему я пришла?
Глава 14
Письмо к Трише
Несмотря на трудность работы, которую я должна была выполнять в Медоуз, я находила в ней положительные стороны:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
– Да, она, – кивнула Шарлотта. – Эмили видит в твоем животе младенца.
– Глупости, Шарлотта. Никто не может видеть пальцами, что происходит внутри, не верь.
– Она видела, – возразила Шарлотта, – и видела, что младенец хочет слышать птиц.
– Что?
Дверь в нижнем конце западного крыла коридора распахнулась, и влетела Эмили. Ужас отразился на лице Шарлотты.
– Эмили говорит, я не должна беспокоить тебя во время работы, – сумасшедшая искала поддержки.
– Шарлотта, подожди, – я опустилась на скамью.
– Я ухожу, – и она попыталась ретироваться. Эмили подходила ближе, осматривая мебель и стены, которые я вычистила, судя по всему она осталась удовлетворенной.
– Я поставила часы к тебе в комнату. Теперь ты будешь знать, когда ложиться, и не сможешь увильнуть утром от работы, ссылаясь на отсутствие окон. Обед будет ровно в пять. Мне хочется, чтобы ты села за стол чистой.
– Но где я вымоюсь? В моей ванной только холодная вода, и даже нет душа, – пожаловалась я. – Мы не используем душ. А ванну мы берем один раз в неделю в чулане. Лютер наполняет ее водой и разогревает на огне.
– Один раз неделю? В чулане? Люди не живут так, – возразила я, – у всех есть и холодная и горячая вода, хорошее мыло, и моются они чаще, чем раз в неделю.
– Да, я знаю, как сейчас живут люди, – на губах ее опять заиграла холодная улыбка, – особенно женщины с их роскошной парфюмерией и немыслимой одеждой. Вы знаете, что дьявол дает в кредит удовольствия, соблазняя ими слабые души, а потом забирает к себе в ад? Женщине довольно гребенки, резинки для волос и платья на каждый день, а все украшения, драгоценности, все достижения прогресса тянут нас вниз, – скандировала она, – и люди падают, падают вниз в объятия к дьяволу, в мир черного дыма. И случается это так быстро, что они не успевают насытиться земным блаженством.
– Это ложь, – закричала я, – мой младенец не создан грехом удовольствия, и он ничего, ничего не слышит!
Она посмотрела на меня:
– Пусть Бог не услышит слов твоих, молись, чтобы грех не отразился на невинном младенце. Ты сердишься, и твой гнев через небеса бьет по ребенку, – Эмили глубоко вздохнула, закрыла глаза и быстро перекрестилась. – Работай, будь послушной, и надейся, что все будет хорошо.
Эмили развернулась и пошла, возле лестницы она остановилась и повторила:
– Не забудь, ровно в пять и чистой, – тетушка высоко откинула голову, выпрямила спину и удалилась.
Я сложила руки на животе, закрыла глаза и попыталась проглотить комок. Мой младенец – единственное, что у меня осталось. Не важно, что Михаэль обманул меня, младенец был зачат в любви, неподвластной дьяволу. Мисс Эмили никогда не испытывала любви, мне даже на некоторое время стало жаль ее. Тетушка жила в холодном, темном мире, населенном демонами и дьяволами, в каждом поступке, в удовольствиях она видела опасность и грех. Она редко смеялась или даже просто улыбалась. Эмили не догадывалась, что дьявол уже победил ее.
Я вымыла лицо и руки настолько тщательно, насколько возможно без зеркала. Я боялась представить свои грязные, спутанные волосы, но тетушку это не беспокоило. Чем менее привлекательной я выглядела, тем лучше она себя чувствовала.
– Помнишь, что я говорила насчет одежды? Мы моемся один раз в неделю, так что, если ты испачкала платье, то будь добра, носи его до выходных, – заметила мисс Эмили, когда я спустилась к обеду в испачканном во время уборки платье.
– Почему нельзя стирать одежду чаще, чем раз в неделю? – спросила я.
– Стирать чаще – экстравагантно. Заботься о том, что имеешь, а одежда не требует более частого ухода, – подчеркнула она.
– Но у меня осталось только грязное платье. Должна быть хотя бы элементарная смена одежды. Ходить в чистом вовсе не грешно. Я не требую роскоши, но я нуждаюсь в нормальной одежде, я нуждаюсь в нормальном нижнем белье, в нормальных носках, в…
– Я нуждаюсь в том, я нуждаюсь в другом. Знает ли современная молодежь меру? – Тетушка открыла горшок с картошкой и добавила овощей.
Стакан воды, рагу и кусок хлеба должны были стать нашей едой. Мы плохо питались с мамой и папой Лонгчэмп, но все же вкуснее, и то, потому что папа не мог найти работу. Но мисс Эмили считала, что простая еда для будней, а цыпленок или яйцо только для воскресений.
На сей раз почему-то Шарлотта молчала, она выглядела испуганной. Видимо Эмили запретила ей разговаривать. После еды сумасшедшая вылизала свою тарелку как домашнее животное. Когда я выходила из комнаты, мне казалось, что в тени коридора прячется поджидающая меня Шарлотта. Мне страшно хотелось спать, и бутылка с горячей водой виделась огромной милостью.
– Шарлотта, – воскликнула я, – что ты здесь делаешь? – Я огляделась, Эмили поблизости видно не было.
– Я кое-что покажу тебе, – прошептала она, – это находится на твоей кровати, – прежде чем я успела что-то спросить, Шарлотта двинулась вперед.
Я не знала, что это такое, может быть, рукоделие, или ей стало жаль меня, и она принесла одну из своих заношенных вещей. Я медленно поднялась по ступенькам, каждый шаг требовал усилий, дошла по темному коридору к своей ужасной комнате. Зажгла керосиновую лампу, которая осветила мою кровать.
Я увидела на ней погремушку для младенцев, она была почти новой. Мисс Эмили еще с утра говорила мне, чтобы я не обращала внимание на слова Шарлотты о ее дне рождения, о ребенке.
Но все-таки, зачем неродившемуся ребенку погремушка? Наверное, Шарлотта сама старый младенец.
Мисс Эмили запретила ходить мне в правое крыло дома, но окажись я там, может быть, исчезли бы многие семейные тайны. Но сейчас я столь утомлена, что лучшее из того, что могу сделать, это лечь под одеяло, положить рядом теплую бутылку и думать о младенце. Теперь мне не было так холодно как вчера, во время обеда погода изменилась в лучшую сторону. Я не могла сразу вспомнить, какое сегодня число, пришлось прибавить к последнему дню в больнице еще два дня… Открытие повергло меня в ужас.
Сегодня канун рождества, и никто даже не упомянул об этом, не было никаких приготовлений. Я подумала о Джимми, как он с армейскими товарищами вместе отмечает в Европе праздник. Я думала о Трише, веселящейся дома вместе со своей семьей. Я думала о папе Лонгчэмпе и его новой жене, их будущем ребенке.
Щеки мои загорелись, когда я вспомнила Михаэля, наши замечательные, романтические планы на рождество, мы должны были сидеть рядом с теплым камином, слушать красивую музыку, потом коснуться руками друг друга и нежными поцелуями разбудить безумную страсть. Я вспомнила маленькое рождественское дерево, живо ли оно? Мне стало так тоскливо, я полностью осознала свое одиночество. Что я натворила? К чему я пришла?
Глава 14
Письмо к Трише
Несмотря на трудность работы, которую я должна была выполнять в Медоуз, я находила в ней положительные стороны:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74