Я отказывалась открыть глаза, чтобы столкнуться с реальностью. Мы с Тришей планировали, что я должна взять такси и встретить ее, когда прибудет автобус. Потом мы с Тришей взяли бы такси и вместе приехали домой, так чтобы Агнесса считала, что мы не расставались все каникулы.
После того, как я сложила чемодан, мне осталось только с сожалением оглядеть квартиру Михаэля. Лучи яркого рождественского солнца пробивались сквозь шторы, заставляя сверкать игрушки на нашем дереве, все таком же зеленом, даже упаковочная бумага, оставшаяся лежать под ним, казалась нарядной.
– Было все замечательно, – сказал мне Михаэль в дверях. – Не думай об этом как о конце, – он закрыл глаза, наполненные слезами, – думай как о начале. – Он поцеловал меня и прижал к себе, мое горе было столь велико, что я не могла говорить.
– Теперь ты получишь небольшой отдых, моя маленькая фея, – предупредил он. – Будет много работы, когда откроется школа.
– Я буду работать, я люблю тебя, Михаэль, – прошептала я. Его глаза повеселели, и мы расстались.
Я приехала на станцию рано, села на скамью и читала журнал, пока не прибыл Тришин автобус. Она вышла из автобуса, ее длинный красный шарф развевался на ветру.
– Расскажешь мне все, – сказала она, после того как мы поцеловались. – Что вы делали? Куда вы ходили? Держу пари, что каждый вечер он водил тебя в ресторан.
– Нет, чаше всего мы были просто вдвоем, – сказала я и описала, какой обед приготовила в день Благодарения.
Я показала ей медальон.
– Красивый, – сказала Триша, – из какой песни здесь написаны слова?
– Ах, – вздохнула я, поняв, что Триша могла бы и знать песню Михаэля, – так, нечто личное. – Мы не нашли такси и отправились домой пешком.
Триша не хотела, чтобы нас поймали на деталях, поэтому мы проговорили все еще раз.
– Если Агнесса спросит, – говорила Триша, – то у нас было десять человек за обедом Благодарения, мы ели утку и пирог.
– Это доказывает, что обед был замечательным, – сказала я, теперь настало мое время завидовать Трише, ее теплому семейному столу.
Мы были удивлены, когда застали Агнессу, дожидающуюся нас в коридоре. Очевидно она вышла, как только заслышала наши голоса. Но один ее взгляд заставил похолодеть мое сердце. Лицо ее было бледным. Никакой помады, никакого макияжа, ничего Ее волосы были зачесаны назад и собраны в пучок, на сей раз нельзя было сказать, играла ли Агнесса очередную роль или нет.
Что-то новое, подумала я, она играет присутствие на похоронах.
– Вы лгали мне!
Мы с Тришей переглянулись.
– Лгали?
– Ваша мать позвонила два дня назад. Она не знала, что вы поехали к Трише. Вы отправились, не получив разрешение семьи. Я чувствовала себя идиоткой, – добавила Агнесса прежде чем я что-либо могла ответить. Она стояла и мяла белый шелковый платок в руках. – Я вам отплачу, я верила вам, когда вы сказали, что получили разрешение. Я не должна была быть такой наивной! – на одном дыхании выпалила Агнесса Моррис. – Я ожидаю звонка от вашей бабушки каждую секунду, – она заплакала.
– Она не позвонит, – успокоила ее я, – моя мать, положив трубку, сразу все забывает. Она говорила, что лечится от склероза, когда звонила в последний раз, с ней подобное случается часто, – я твердо посмотрела в глаза Агнессе, сама удивляясь, как легко вру. Но могла бы предусмотреть это.
– Ох дорогая, – сказала она, не отказываясь от стиля высокой трагедии, – я не знаю, что и подумать.
Это случалось и прежде. Бабушка Катлер уже привыкла.
– Ох, как мрачно, – сокрушалась Агнесса, – ваша мать так мила, никто бы не подумал, что она настолько больна.
– Никто, никто, – сухо подтвердила я, но Агнесса не заметила моего сарказма.
– Вы хорошо отметили праздник? – Агнесса посмотрела на нас.
– Да, хорошо, – ответила Триша.
– Госпожа Лидди кое-что приготовила к вашему возвращению. Ох, дорогие, – воскликнула Агнесса, всплеснув руками, – я так волновалась.
– Она становится хуже, – прокомментировала Триша. – Она надела старый театральный костюм, готовясь к этому представлению. Любая новая мысль или настроение полностью захватывает ее, она перебирает реквизит и наряжается в соответствии с разыгрываемым характером.
– Мне жаль ее, но она не должна шпионить для бабушки Катлер. Мне было неприятно врать, но выхода не было, – сказала я.
Триша кивнула, и мы пошли в комнату, чтобы разложить вещи. Трише было любопытно узнать, каково прожить с любимым человеком в одной квартире такой долгий срок. Столько вопросов я не ожидала даже от нее. Я чуть было не проговорилась, не выдала Михаэля.
– Моя мать всегда говорила, что поздним вечером полно фантазии и романтики, но когда просыпаешься, обнаруживаешь одну голую реальность. Действительность низвергает в прах детские мечты. То же случилось и с вами?
– О, нет. Утро было так же прекрасно, как и поздний вечер, у нас был замечательный завтрак, и мы говорили, мечтали. Он так много мне рассказал, где он только не был!
– Почему он так много путешествует?
– Ох, это… его бизнес.
– Какой бизнес?
– Ну там импорт, экспорт.
– Вы так счастливы, ты талантлива и удачлива в любви.
– Ты тоже талантлива, и я уверена, у тебя будет большая, большая любовь, – предсказала я.
На лице Триши появилась довольная улыбка.
– Эрик Ричардс трижды приглашал меня отдохнуть.
– Да?
– Мы идем обедать на следующий уикэнд вместе. В Плазу! Я думаю, он повторит приглашение, – сообщила Триша.
– Как ты собираешься поступить?
Ее отношения с Эриком казались мне таким детством!
Но я ничего не сказала Трише, не желая ее расстраивать. Мы с Михаэлем много говорили о жизни, о совместной жизни и любви.
– Он очень хороший, – говорила Триша, – я думаю, что отвечу согласием, – закончила она, и глаза ее засверкали. Мы смеялись и разговаривали до обеда.
Госпожа Лидди, наверное, приготовила лучший обед Благодарения. Агнесса вышла в очень коротком белом платье, с глубоким вырезом и ниткой жемчуга на шее. Она одну за другой выплескивала короткие, чувственные речи, полные благодарности и радости.
– И снова мы вместе, одна семья, готовая выстоять против любых стихий, куда нас только не бросит.
Мы посмотрели друг на друга, речь, похоже, была заимствована из какой-нибудь мелодрамы, где она играла в молодости, и которую, как сказала Триша, скорее всего исполняла в том же платье. Но меня больше ничего не волновало, ни экспрессивная Агнесса, ни брюзжащая мадам Стейчен, ни бабушка Катлер, – все утонуло в счастье и процветании. Я чувствовала себя в безопасности, защищенная любовью Михаэля. Эта крепость защитит меня не то, что от Агнессы, «от варваров и стрелков» из только что процитированного ею Шекспира. Но были еще «варвары и стрелки», которые подстерегали меня. На мое ликование и радость легла тень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74