Инспектор обследовал труп УМЫ и обыскивал меня. Из моего кармана он извлек белый прямоугольник.
— Это что такое? — спросил он, приблизившись вплотную (он был ниже меня почти на голову) и чуть ли не уткнувшись усами в мой подбородок. — «Пепперминт» для свежего дыхания?
Я что-то беспомощно залепетал о двойном самоубийстве.
— Заткнись! — оборвал меня инспектор и разломил таблетку надвое. — Проглотишь — посмотрим.
Это меня протрезвило. Я не мог заставить себя разомкнуть губы; инспектор совал половину таблетки мне в рот. «Но я тогда умру, добрый господин, нас тут двое будет лежать».
— Просто получится, что мы нашли два трупа, — сказал инспектор, словно констатируя факт. — Любовная история с печальным концом.
Читатель, я сопротивлялся как мог. Меня схватили за руки, за ноги, за волосы. Миг спустя я лежал на полу подле тела УМЫ, которое рьяные ребята в шортах отпихивали в сторону. Мне приходилось слышать о гибели людей во время того, что эвфемистически называлось «столкновениями с полицией». Инспектор взял меня за нос и сжал… Долго ли можно обходиться без воздуха? И когда я уступил неизбежному, раз! Таблетка у меня во рту.
Но — как вы догадались — я остался жив. Вместо миндальной горечи я ощутил на языке сахарную сладость. Я услышал слова инспектора:
— Сукин сын дал ей смертельную дозу, а себе оставил конфетку. Что ж, выходит, убийство! Банальщина неимоверная.
И вдруг инспектор превратился в Харри Джамсета Рама Сингха, смуглого набоба из Бханипура, а люди в шортах сделались толпой школьников, крутых сорванцов. Они хорошо меня скрутили, эти крутые, взяли за руки, за ноги и поволокли в лифт. И по мере того, как действовала таблетка — а на меня все вообще действовало вдвое быстрее, — окружающее стало меняться.
— Эгей, вы! — вопил я, конвульсивно дергаясь в крепнущих объятиях галлюциногена. — У-у-у, я сказал — отваливайте!
Погнавшись за белым кроликом, провалившись в Страну Чудес, увидев мух размером с лошадь-качалку, девочка должна была выбирать — пить или не пить, есть или не есть; спроси Алису, как поется в старой песне. А моя Алиса, моя Ума сделала свой выбор, сказавшийся отнюдь не на ее росте; и умерла, и не могла уже ни на что ответить. Не задавай вопросов — не услышишь неправды. Можно выбить это на ее могильном камне. Как мне понять эти две таблетки, убивающую и опьяняющую? Хотела ли моя любимая, погибнув сама, отправить меня в царство грез с тем, чтобы я вышел оттуда живым? Или она хотела увидеть мою смерть сквозь цветные очки наркотика? Трагическая героиня? Убийца? Или, каким-то непостижимым образом, то и другое вместе? Тайну свою Ума Сарасвати унесла в могилу. Сидя в заложенном в банк такси, я думал о том, что никогда ее не знал и теперь уже никогда не узнаю. Она умерла, умерла потрясенная, а я уцелел, я рождаюсь для новой жизни. Она заслуживает моего великодушия, по крайней мере, сомнения, и всех добрых чувств, какие я могу в себе отыскать. Я открыл глаза. Бандра. Мы в Бандре.
— Кто это подстроил? — спросил я Ламбаджана. — Что за фокусы?
— Тс-с, баба, — успокаивающе произнес он. — Скоро сам увидишь.
В саду своей лальгаумской виллы под тенью магнолии Раман Филдинг стоял в соломенной шляпе, темных очках и белой форме крикетиста. Он сильно взмок и держал в руке тяжелую биту.
— Класс, — гортанно проквакал он. — Чистая работа, Боркар.
«Кто такой Боркар?» — на секунду задумался я, но потом увидел, как Ламбаджан салютует ему, и понял, что я давно забыл настоящее имя этого искалеченного матроса. Итак, Ламба оказался тайным бойцом ОМ. Он говорил мне когда-то о своей религиозности, и я смутно помнил, что он родился в какой-то деревне в штате Махараштра, но теперь я с постыдной ясностью увидел, что не знаю о нем ничего существенного, просто не давал себе труда поинтересоваться. Мандук подошел к нам и похлопал Ламбаджана по плечу.
— Вот настоящий воин-маратх, — сказал он, дыша бетелем мне в лицо. — Дивный город Мумбаи, Мумбаи маратхов — так, Боркар?
Он осклабился, и Ламбаджан, стоявший навытяжку, насколько это было возможно с костылем, с готовностью согласился:
— Сэр капитан сэр.
Написанное на моем лице недоумение позабавило Филдинга.
— А ты думал, чей это город? — спросил он. — Вы там на Малабар-хилле попиваете себе соду-виски и толкуете о демократии. А у ваших ворот стоят наши люди. Тебе кажется, ты все-все о них знаешь, но у них своя жизнь, и тебе они про нее никогда не расскажут. Кому вы нужны, богатые безбожники?
Сукха лакад ола зелата. А, ты ведь по-нашему не понимаешь. «Когда загорается сухая палка, все вокруг вспыхивает». Когда-нибудь этот город — не поганый англизированный Бомбей, а город Мумбаи, названный в честь великой нашей богини, — вспыхнет огнем наших идей. Тогда Малабар-хилл сгорит дотла, и наступит Рам раджья — власть Рамы.
Он посмотрел на Ламбаджана.
— Ты просил, и я много чего сделал. Обвинение в убийстве снято, и принята версия самоубийства. Что касается наркотиков, органы займутся крупными бадмашами, а не этой мелкой сошкой. Теперь ты мне растолкуй, ради чего я старался.
— Сэр капитан сэр. — И старый чоукидар повернулся ко мне. — Ну-ка вмажь мне, баба. Этого я не ожидал.
— Что ты сказал?
— Он глухой, что ли? — нетерпеливо хлопнул в ладоши Филдинг.
Лицо Ламбаджана стало чуть ли не умоляющим. Я понял, что он пошел на риск, поставил себя в уязвимое положение, чтобы вызволить меня из тюрьмы; что и он поставил на карту все, лишь бы Мандук заступился за меня в высоких сферах. Теперь выходило, что я должен вернуть ему долг и спасти его от неприятностей, оправдав его похвалы.
— Как тогда, помнишь, баба? — упрашивал он. — Сюда, сюда бей.
Он показывал на свой подбородок. Я перевел дыхание и кивнул.
— Ладно.
— Сэр разрешите пересадить попугая сэр, — сказал Ламба.
Филдинг нетерпеливо махнул рукой и опустился, колыхаясь, как тесто, в огромное, но все равно жалобно заскрипевшее оранжевое плетеное кресло у поросшего лилиями пруда. Столпившиеся кругом статуи Мумбадеви с интересом смотрели на происходящее.
— Язык не прикуси, Ламба, — сказал я и ударил. Он упал как подкошенный и распластался у моих ног без сознания.
— Неплохо, — проквакал довольный Мандук. — Он говорил, что этот твой крученый кулак бьет не хуже кувалды. А что? Похоже на правду.
Ламбаджан медленно приходил в себя, осторожно трогал челюсть.
— Все в порядке, баба, — были его первые слова. А Мандука вдруг прорвало, как с ним часто случалось.
— Знаешь, почему это нормально, что ты его ударил? -кричал он. — Потому что я так сказал. А почему я мог так сказать? Потому что я хозяин его тела и его души. А как я их заимел? Позаботился о его родичах. Ты вот даже не знаешь, сколько их там у него в деревне. А я много лет уже плачу за учебу детей, за докторов и лекарства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
— Это что такое? — спросил он, приблизившись вплотную (он был ниже меня почти на голову) и чуть ли не уткнувшись усами в мой подбородок. — «Пепперминт» для свежего дыхания?
Я что-то беспомощно залепетал о двойном самоубийстве.
— Заткнись! — оборвал меня инспектор и разломил таблетку надвое. — Проглотишь — посмотрим.
Это меня протрезвило. Я не мог заставить себя разомкнуть губы; инспектор совал половину таблетки мне в рот. «Но я тогда умру, добрый господин, нас тут двое будет лежать».
— Просто получится, что мы нашли два трупа, — сказал инспектор, словно констатируя факт. — Любовная история с печальным концом.
Читатель, я сопротивлялся как мог. Меня схватили за руки, за ноги, за волосы. Миг спустя я лежал на полу подле тела УМЫ, которое рьяные ребята в шортах отпихивали в сторону. Мне приходилось слышать о гибели людей во время того, что эвфемистически называлось «столкновениями с полицией». Инспектор взял меня за нос и сжал… Долго ли можно обходиться без воздуха? И когда я уступил неизбежному, раз! Таблетка у меня во рту.
Но — как вы догадались — я остался жив. Вместо миндальной горечи я ощутил на языке сахарную сладость. Я услышал слова инспектора:
— Сукин сын дал ей смертельную дозу, а себе оставил конфетку. Что ж, выходит, убийство! Банальщина неимоверная.
И вдруг инспектор превратился в Харри Джамсета Рама Сингха, смуглого набоба из Бханипура, а люди в шортах сделались толпой школьников, крутых сорванцов. Они хорошо меня скрутили, эти крутые, взяли за руки, за ноги и поволокли в лифт. И по мере того, как действовала таблетка — а на меня все вообще действовало вдвое быстрее, — окружающее стало меняться.
— Эгей, вы! — вопил я, конвульсивно дергаясь в крепнущих объятиях галлюциногена. — У-у-у, я сказал — отваливайте!
Погнавшись за белым кроликом, провалившись в Страну Чудес, увидев мух размером с лошадь-качалку, девочка должна была выбирать — пить или не пить, есть или не есть; спроси Алису, как поется в старой песне. А моя Алиса, моя Ума сделала свой выбор, сказавшийся отнюдь не на ее росте; и умерла, и не могла уже ни на что ответить. Не задавай вопросов — не услышишь неправды. Можно выбить это на ее могильном камне. Как мне понять эти две таблетки, убивающую и опьяняющую? Хотела ли моя любимая, погибнув сама, отправить меня в царство грез с тем, чтобы я вышел оттуда живым? Или она хотела увидеть мою смерть сквозь цветные очки наркотика? Трагическая героиня? Убийца? Или, каким-то непостижимым образом, то и другое вместе? Тайну свою Ума Сарасвати унесла в могилу. Сидя в заложенном в банк такси, я думал о том, что никогда ее не знал и теперь уже никогда не узнаю. Она умерла, умерла потрясенная, а я уцелел, я рождаюсь для новой жизни. Она заслуживает моего великодушия, по крайней мере, сомнения, и всех добрых чувств, какие я могу в себе отыскать. Я открыл глаза. Бандра. Мы в Бандре.
— Кто это подстроил? — спросил я Ламбаджана. — Что за фокусы?
— Тс-с, баба, — успокаивающе произнес он. — Скоро сам увидишь.
В саду своей лальгаумской виллы под тенью магнолии Раман Филдинг стоял в соломенной шляпе, темных очках и белой форме крикетиста. Он сильно взмок и держал в руке тяжелую биту.
— Класс, — гортанно проквакал он. — Чистая работа, Боркар.
«Кто такой Боркар?» — на секунду задумался я, но потом увидел, как Ламбаджан салютует ему, и понял, что я давно забыл настоящее имя этого искалеченного матроса. Итак, Ламба оказался тайным бойцом ОМ. Он говорил мне когда-то о своей религиозности, и я смутно помнил, что он родился в какой-то деревне в штате Махараштра, но теперь я с постыдной ясностью увидел, что не знаю о нем ничего существенного, просто не давал себе труда поинтересоваться. Мандук подошел к нам и похлопал Ламбаджана по плечу.
— Вот настоящий воин-маратх, — сказал он, дыша бетелем мне в лицо. — Дивный город Мумбаи, Мумбаи маратхов — так, Боркар?
Он осклабился, и Ламбаджан, стоявший навытяжку, насколько это было возможно с костылем, с готовностью согласился:
— Сэр капитан сэр.
Написанное на моем лице недоумение позабавило Филдинга.
— А ты думал, чей это город? — спросил он. — Вы там на Малабар-хилле попиваете себе соду-виски и толкуете о демократии. А у ваших ворот стоят наши люди. Тебе кажется, ты все-все о них знаешь, но у них своя жизнь, и тебе они про нее никогда не расскажут. Кому вы нужны, богатые безбожники?
Сукха лакад ола зелата. А, ты ведь по-нашему не понимаешь. «Когда загорается сухая палка, все вокруг вспыхивает». Когда-нибудь этот город — не поганый англизированный Бомбей, а город Мумбаи, названный в честь великой нашей богини, — вспыхнет огнем наших идей. Тогда Малабар-хилл сгорит дотла, и наступит Рам раджья — власть Рамы.
Он посмотрел на Ламбаджана.
— Ты просил, и я много чего сделал. Обвинение в убийстве снято, и принята версия самоубийства. Что касается наркотиков, органы займутся крупными бадмашами, а не этой мелкой сошкой. Теперь ты мне растолкуй, ради чего я старался.
— Сэр капитан сэр. — И старый чоукидар повернулся ко мне. — Ну-ка вмажь мне, баба. Этого я не ожидал.
— Что ты сказал?
— Он глухой, что ли? — нетерпеливо хлопнул в ладоши Филдинг.
Лицо Ламбаджана стало чуть ли не умоляющим. Я понял, что он пошел на риск, поставил себя в уязвимое положение, чтобы вызволить меня из тюрьмы; что и он поставил на карту все, лишь бы Мандук заступился за меня в высоких сферах. Теперь выходило, что я должен вернуть ему долг и спасти его от неприятностей, оправдав его похвалы.
— Как тогда, помнишь, баба? — упрашивал он. — Сюда, сюда бей.
Он показывал на свой подбородок. Я перевел дыхание и кивнул.
— Ладно.
— Сэр разрешите пересадить попугая сэр, — сказал Ламба.
Филдинг нетерпеливо махнул рукой и опустился, колыхаясь, как тесто, в огромное, но все равно жалобно заскрипевшее оранжевое плетеное кресло у поросшего лилиями пруда. Столпившиеся кругом статуи Мумбадеви с интересом смотрели на происходящее.
— Язык не прикуси, Ламба, — сказал я и ударил. Он упал как подкошенный и распластался у моих ног без сознания.
— Неплохо, — проквакал довольный Мандук. — Он говорил, что этот твой крученый кулак бьет не хуже кувалды. А что? Похоже на правду.
Ламбаджан медленно приходил в себя, осторожно трогал челюсть.
— Все в порядке, баба, — были его первые слова. А Мандука вдруг прорвало, как с ним часто случалось.
— Знаешь, почему это нормально, что ты его ударил? -кричал он. — Потому что я так сказал. А почему я мог так сказать? Потому что я хозяин его тела и его души. А как я их заимел? Позаботился о его родичах. Ты вот даже не знаешь, сколько их там у него в деревне. А я много лет уже плачу за учебу детей, за докторов и лекарства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139