Так я научился готовить «мясную саблю» (рубленое мясо барашка со специями в картофельном тесте) и курицу «кантри кэптен»; мне открылись тайны тушеных креветок, «тиклгамми», «дхопе» и «динь-динь». Я стал мастером «балчау» и научился стряпать «каджу». Я освоил приготовление «кочинского деликатеса» — сочного и пикантного джема из розовых бананов. И, странствуя по тетрадкам повара, все глубже и глубже погружаясь в эту приватную вселенную папайи, корицы и тмина, я действительно почувствовал, что укрепляюсь духом, — не в последнюю очередь потому, что Эзекилю удалось приобщить меня после долгого перерыва к прошлому моей семьи. Из его кухни я переносился в давно ушедший Кочин, где патриарх Франсишку мечтал о Тама-лучах" и откуда Соломон Кастиль сбежал в дальние моря, чтобы возникнуть потом на голубых плитках синагоги. Меж строк его одетых в изумрудные обложки тетрадей я видел Беллу, сражающуюся с бухгалтерией семейного бизнеса, и в магических ароматах его кулинарии я чуял запах эрнакуламского склада, где юная девушка познала любовь. И пророчество Эзекиля начало сбываться. Когда вчерашний день у тебя в животе, будущее представляется в гораздо лучшем свете.
— Добрая еда, — склабился Эзекиль, причмокивая языком. — Питательная еда. Пора нарастить какое-никакое брюшко. Мужчина без животика не имеет вкуса к жизни.
x x x
23 июня 1980 года Санджай Ганди, попытавшись сделать мертвую петлю над Нью-Дели, нырнул к своей гибели. Последовал период нестабильности, во время которого меня тоже понесло навстречу беде. Через несколько дней после смерти Санджая я узнал, что Джамшед Кэшонделивери погиб в автомобильной катастрофе по дороге к озеру Поваи. Его пассажиркой, которая каким-то чудом была выброшена из машины и отделалась небольшими царапинами и ушибами, оказалась блестящая молодая скульпторша Ума Сарасвати — ей, как утверждали, погибший собирался сделать предложение у озера, славящегося своей красотой. Через сорок восемь часов, согласно газетам, мисс Сарасвати выписалась из больницы, и друзья отвезли ее домой. Вполне понятно, что она продолжала испытывать сильное горе и психологический шок.
Весть о случившемся с УМОЙ вновь выпустила на волю все чувства, которые я так долго старался упрятать поглубже. Два дня я боролся с собой, но когда узнал, что она снова у себя дома на Кафф-парейд, я сказал Ламбаджану, что иду прогуляться в Висячие сады, и, свернув за угол, тут же взял такси. Ума открыла мне — она была в черных колготках и свободной, завязанной спереди японской рубашке-кимоно. У нее был испуганный, загнанный вид. Казалось, внутренние гравитационные силы в ней ослабли и она превратилась в рыхлое скопление частиц, вот-вот готовых разлететься во все стороны.
— Ты сильно расшиблась? — спросил я.
— Закрой дверь, — сказала она. Когда я опять повернулся к ней, она уже развязала тесемки рубашки, и та упала к ее ногам. — Смотри сам.
После этого все преграды между нами рухнули. Мощь того, что соединяло нас, только выросла после разлуки.
— Ох, мой, — бормотала она, когда я гладил ее моей искореженной правой рукой. — Да, да, так. Ох, мой-мой. — И позже: — Я знала, что ты не перестал любить меня. Я не перестала. Я сказала себе: горе нашим врагам. Кто встанет у нас на пути, будет сметен.
Ее муж, призналась она, за это время умер.
— Если я такая скверная, то почему он завещал мне все? Когда он заболел, он стал всех со всеми путать и думал, что я служанка. Поэтому я организовала уход за ним, а сама уехала. Если это плохо — значит, я плохая.
Я с легкостью дал ей индульгенцию. Нет, что ты, милая, что ты, жизнь моя, ты лучше всех на свете.
На теле у нее не было ни единой царапины.
— Вот гады газетчики, — сказала она. — Я даже в его сволочной машине не была. Ехала в своей, мне потом надо было еще в другое место. Значит, у него этот дурацкий «мерседес», — как очаровательно она исковеркала это слово: месдииз! — а у меня мой новый «судзуки». И на этой паршивой дороге чокнутый плейбой устраивает гонки. На этой самой дороге, где и грузовики, и автобусы с кайфующими водителями, и ослиные, и верблюжьи повозки, и бог знает что еще. — Она заплакала; я стал утирать ей слезы. — Ну что я могла сделать? Я просто ехала как благоразумная женщина и кричала ему — не надо, убавь газ, осторожно! Но у Джимми всегда в голове винтиков не хватало. Что тебе сказать? Он полетел сломя голову, потом стал обгонять по встречной полосе, там поворот, за ним корова, ему нужно объехать, слева моя машина, он съезжает с дороги вправо, впереди тополь []. Халас. Конец.
Я попробовал было вызвать в себе жалость к Джимми, но не смог.
— Газеты пишут, вы собирались пожениться. Она метнула в меня яростный взгляд.
— Ты никогда ни на вот столько меня не понимал. Джимми — чепуха. Для меня ты один имеешь значение.
Мы встречались так часто, как только могли. Я скрывал наши свидания от домашних, и, как видно, Аурора перестала пользоваться услугами Дома Минто — она ничего не заподозрила. Прошел год; больше года. Счастливейшие пятнадцать месяцев в моей жизни. «Горе нашим врагам!» Боевой клич Умы стал нашим «здравствуй» и «до свидания».
Потом умерла Майна.
От чего? Конечно же, от удушья. Она пришла на химический завод в северной части города, чтобы проверить сведения о дурном обращении администрации с многочисленными работницами — главным образом женщинами из трущобных районов Дхарави и Парель, — и вдруг в непосредственной близости от нее произошел небольшой взрыв. Выражаясь бесчувственным языком официального отчета, была нарушена герметичность емкости, содержавшей опасное для здоровья вещество. Практическим следствием этой разгерметизации был выброс в атмосферу существенного количества газа, называемого «метил изоцианат». Майна от взрыва потеряла сознание, получив смертельную дозу газа. В официальном отчете никак не объяснялась задержка с вызовом медицинской помощи, хотя там перечислены сорок семь пунктов, по которым завод нарушил непреложные правила безопасности. Местным медикам также досталось за медлительность в оказании помощи Майне и ее соратницам. Хотя в машине Майне сделали инъекцию тиосульфата натрия, она скончалась, не доехав до больницы. Он умерла в страшной агонии, выкатив глаза, захлебываясь неудержимой рвотой, судорожно хватая воздух, пока яд пожирал ее легкие. Две женщины из ДКНВС, бывшие там вместе с ней, тоже погибли; еще три выжили, но их здоровье понесло серьезный ущерб. Никаких компенсаций уплачено не было. В ходе расследования пришли к выводу, что инцидент произошел вследствие умышленного нападения на Майну и ее группу «неизвестных лиц», и поэтому завод не несет ответственности. Всего за несколько месяцев до гибели Майне удалось наконец отправить Кеке Колаткара в тюрьму за махинации с недвижимостью, но никаких доказательств того, что арестованный политикан имеет отношение к убийству, найти не удалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139