Ей вовсе не хотелось гадать, что бы это могло быть. Наверняка вели себя друг с другом недостойно, а теперь жалко и уныло пыжатся, щеголяют своей воспитанностью, силясь доказать друг другу и ребенку, что они не такие уж плохие, хотя каждый по вине другого и предстал в самом неприглядном виде. Этот отвратительный маленький спектакль с открыванием дверей и учтивым поклоном должен означать: смотри, в другое время, в другом месте или в ином окружении я и сам был бы лучше, совсем не такой, каким ты меня всегда видишь. Миссис Тредуэл откинулась на спинку стула, закрыла глаза. На самом деле они твердят друг другу только одно: люби меня, люби, несмотря ни на что! Люблю ли я тебя, нет ли, стою любви или не стою, умеешь ты любить или не умеешь, даже если на свете вовсе нет никакой любви и это просто выдумки — все равно люби меня!
И вместе с этими отрывочными мыслями где-то на дне души зашевелилась брезгливость, отвращение к себе. Словно во сне вспомнилось давнее-давнее отчаяние, долгие слезы, неисцелимое горе несчастной любви или того, что ей называли любовью, крушение всех надежд… а на что она, собственно, надеялась? Уже не вспомнить… и, конечно, то было просто ребячество, нежелание как-то примириться с правдой жизни, признать, что надежды — одно, а самые обыкновенные законы человеческого существования — совсем другое. Она была больно ранена, а потом оправилась — что ж, всему виной глупая романтическая неосторожность, не так ли? Миссис Тредуэл встала, глубоко вздохнула и принялась ходить взад и вперед по душной комнатке. Все утро она подсознательно пыталась шаг за шагом восстановить в памяти — что же случилось с ней накануне вечером и что она сделала? Сценка с молодым моряком вспомнилась довольно ясно. И как повис на перилах борта Баумгартнер, кажется, его одолела морская болезнь. Потом ей передали на попечение Лиззи, тогда она забавы ради раскрашивала себе лицо; а потом…
Что толку с этим тянуть. С утра, убирая свою одежду, она так и не нашла золоченые туфельки. Ночная рубашка спереди понизу забрызгана кровью. И сейчас, бродя по гостиной, она все вспомнила и остановилась, схватилась за спинку стула, чуть в обморок не упала. Походила еще немного из угла в угол, потом пошла разыскивать Дженни Браун. Вот кому, наверно, все известно, она ведь «подружка» того нелюдимого молодого человека, соседа Дэнни по каюте… Теперь в памяти миссис Тредуэл отчетливо вырисовалось все, что произошло, что она сделала; надо бы только узнать кое-какие подробности: сильно ли она изувечила врага и — самое главное — узнал ли он ее.
Дженни Браун стояла у доски объявлений. Листок с неровными краями — подделка под старинную прокламацию — гласил:
Жертвы вчерашнего насилия и кровопролития мирно отдыхают. Предполагаемые преступники находятся под наблюдением, они еще не задержаны, но в ближайшее время предстоят весьма неожиданные разоблачения.
Подпись: Les Camelots de la Cucaracha.
Кроме того, тут были вести с далекой суши: в каких странах бастуют докеры, в скольких портах прекращены работы, число забастовщиков, каковы потери в заработной плате, сколько миллионов убытку уже потерпели судовладельцы, а конца всему этому не предвидится; на Кубе положение попрежнему напряженное, все попытки примирить враждующие группировки провалились; безработица охватила весь мир и все обостряется, спокойствие и порядок всюду под угрозой; вчера на корабле главный карточный выигрыш в таком-то размере достался герру Левенталю; сегодня в два часа состоятся «бега»; потерявшего самопишущую ручку с золотым ободком и выгравированной буквой «Р» просят обратиться к казначею.
— Но тут ничего не сообщают о здоровье тех, кто пострадал во время вчерашних развлечений, — обратилась к Дженни миссис Тредуэл. — Интересно, как они себя чувствуют.
— Кажется, получилась веселенькая история, — сказала Дженни. — Говорят, танцовщица, которую зовут Пастора, напала на Уильяма Дэнни с кухонным ледорубом. А тот долговязый швед стукнул Рибера пивной бутылкой по голове. Я все это мельком слышала сейчас, когда гуляла по палубе.
И вдруг, ни с того ни с сего, миссис Тредуэл рассмеялась — не громко и не то чтобы легкомысленно, нет, искренне, весело, с истинным наслаждением, да так заразительно, что тихонько, неуверенно засмеялась и Дженни; вообще-то при ее настроении ей было вовсе не до смеха, и она даже не понимала, почему смеется.
— Значит, та маленькая плясунья его все-таки поколотила?
— Так он сам говорит, уж наверно, ему виднее, — сказала Дженни.
И они еще посмеялись блаженным, безжалостным смехом, откровенно радуясь, что несносный малый получил по заслугам.
— После этого я почти готова заново поверить, что есть на свете справедливость, — сказала Дженни.
И вдруг побледнела, лицо опять стало тоскливое, напряженное. Миссис Тредуэл увидела, что к ним приближается Фрейтаг, и непринужденно, без малейшего смущения пошла прочь своей удивительно плавной походкой, будто ее несли не самые обыкновенные мышцы, как у всех людей. А Дженни осталась и ждала, пока Фрейтаг не подошел к ней и не заговорил. Он близко наклонился к ней, сказал мягко:
— Я о вас беспокоился.
— Пожалуйста, не беспокойтесь, — сказала Дженни.
— Я вас разыскивал по всему кораблю. Где вы были?
— Да в разных местах, — сдержанно ответила Дженни. — Тут на корабле при всем желании надолго не потеряешься… Ох, как мне надоело! Как бы я хотела сойти в Виго! Но у меня нет испанской визы.
— Не надо охать, — успокоительно произнес Фрейтаг. — Не так уж все плохо. Вам совершенно не из-за чего расстраиваться.
— Ну, что вы об этом знаете? Скажите мне, скажите, что случилось?..
— Посмотрели бы вы на себя! — сказал Фрейтаг. — Вы очень странная девушка, Дженни. У вас сейчас такое лицо, будто вам только что вынесли смертный приговор. Послушайте-ка, — продолжал он запросто, по-братски, и таким же спокойным движением, как старший брат, легонько взял ее за локоть, повернул, вывел на середину палубы и зашагал с нею рядом. — Может быть, вы мне не поверите, но ничего не случилось, ничего, ровным счетом ничего. Очень об этом жалею, но оба мы слишком много выпили; я никуда не годился, а вы… вы были вовсе не в себе, так сказать, витали в облаках; Дженни, все это получилось, пожалуй, скучновато, безусловно нелепо, нам обоим тут не о чем думать, и не стоит об этом вспоминать. Вы меня слушаете? — Он наклонился и внимательно заглянул ей в лицо.
Дженни остановилась как вкопанная и, к его изумлению, весело, от души рассмеялась.
— Вот глупость! — сказала она. — Стало быть, ничего. Из-за вас я попала в такой переплет — и все зря! Хоть было бы ради чего! Вы-то можете про это больше не думать, а вот Дэвид будет думать до конца жизни. Вчера вечером он нас видел… видел что-то такое, что его совсем подкосило, по-моему…
— Ну, если он за вами шпионит и подглядывает, так очень жаль, что не увидал чего-нибудь похуже, — дерзко сказал Фрейтаг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190
И вместе с этими отрывочными мыслями где-то на дне души зашевелилась брезгливость, отвращение к себе. Словно во сне вспомнилось давнее-давнее отчаяние, долгие слезы, неисцелимое горе несчастной любви или того, что ей называли любовью, крушение всех надежд… а на что она, собственно, надеялась? Уже не вспомнить… и, конечно, то было просто ребячество, нежелание как-то примириться с правдой жизни, признать, что надежды — одно, а самые обыкновенные законы человеческого существования — совсем другое. Она была больно ранена, а потом оправилась — что ж, всему виной глупая романтическая неосторожность, не так ли? Миссис Тредуэл встала, глубоко вздохнула и принялась ходить взад и вперед по душной комнатке. Все утро она подсознательно пыталась шаг за шагом восстановить в памяти — что же случилось с ней накануне вечером и что она сделала? Сценка с молодым моряком вспомнилась довольно ясно. И как повис на перилах борта Баумгартнер, кажется, его одолела морская болезнь. Потом ей передали на попечение Лиззи, тогда она забавы ради раскрашивала себе лицо; а потом…
Что толку с этим тянуть. С утра, убирая свою одежду, она так и не нашла золоченые туфельки. Ночная рубашка спереди понизу забрызгана кровью. И сейчас, бродя по гостиной, она все вспомнила и остановилась, схватилась за спинку стула, чуть в обморок не упала. Походила еще немного из угла в угол, потом пошла разыскивать Дженни Браун. Вот кому, наверно, все известно, она ведь «подружка» того нелюдимого молодого человека, соседа Дэнни по каюте… Теперь в памяти миссис Тредуэл отчетливо вырисовалось все, что произошло, что она сделала; надо бы только узнать кое-какие подробности: сильно ли она изувечила врага и — самое главное — узнал ли он ее.
Дженни Браун стояла у доски объявлений. Листок с неровными краями — подделка под старинную прокламацию — гласил:
Жертвы вчерашнего насилия и кровопролития мирно отдыхают. Предполагаемые преступники находятся под наблюдением, они еще не задержаны, но в ближайшее время предстоят весьма неожиданные разоблачения.
Подпись: Les Camelots de la Cucaracha.
Кроме того, тут были вести с далекой суши: в каких странах бастуют докеры, в скольких портах прекращены работы, число забастовщиков, каковы потери в заработной плате, сколько миллионов убытку уже потерпели судовладельцы, а конца всему этому не предвидится; на Кубе положение попрежнему напряженное, все попытки примирить враждующие группировки провалились; безработица охватила весь мир и все обостряется, спокойствие и порядок всюду под угрозой; вчера на корабле главный карточный выигрыш в таком-то размере достался герру Левенталю; сегодня в два часа состоятся «бега»; потерявшего самопишущую ручку с золотым ободком и выгравированной буквой «Р» просят обратиться к казначею.
— Но тут ничего не сообщают о здоровье тех, кто пострадал во время вчерашних развлечений, — обратилась к Дженни миссис Тредуэл. — Интересно, как они себя чувствуют.
— Кажется, получилась веселенькая история, — сказала Дженни. — Говорят, танцовщица, которую зовут Пастора, напала на Уильяма Дэнни с кухонным ледорубом. А тот долговязый швед стукнул Рибера пивной бутылкой по голове. Я все это мельком слышала сейчас, когда гуляла по палубе.
И вдруг, ни с того ни с сего, миссис Тредуэл рассмеялась — не громко и не то чтобы легкомысленно, нет, искренне, весело, с истинным наслаждением, да так заразительно, что тихонько, неуверенно засмеялась и Дженни; вообще-то при ее настроении ей было вовсе не до смеха, и она даже не понимала, почему смеется.
— Значит, та маленькая плясунья его все-таки поколотила?
— Так он сам говорит, уж наверно, ему виднее, — сказала Дженни.
И они еще посмеялись блаженным, безжалостным смехом, откровенно радуясь, что несносный малый получил по заслугам.
— После этого я почти готова заново поверить, что есть на свете справедливость, — сказала Дженни.
И вдруг побледнела, лицо опять стало тоскливое, напряженное. Миссис Тредуэл увидела, что к ним приближается Фрейтаг, и непринужденно, без малейшего смущения пошла прочь своей удивительно плавной походкой, будто ее несли не самые обыкновенные мышцы, как у всех людей. А Дженни осталась и ждала, пока Фрейтаг не подошел к ней и не заговорил. Он близко наклонился к ней, сказал мягко:
— Я о вас беспокоился.
— Пожалуйста, не беспокойтесь, — сказала Дженни.
— Я вас разыскивал по всему кораблю. Где вы были?
— Да в разных местах, — сдержанно ответила Дженни. — Тут на корабле при всем желании надолго не потеряешься… Ох, как мне надоело! Как бы я хотела сойти в Виго! Но у меня нет испанской визы.
— Не надо охать, — успокоительно произнес Фрейтаг. — Не так уж все плохо. Вам совершенно не из-за чего расстраиваться.
— Ну, что вы об этом знаете? Скажите мне, скажите, что случилось?..
— Посмотрели бы вы на себя! — сказал Фрейтаг. — Вы очень странная девушка, Дженни. У вас сейчас такое лицо, будто вам только что вынесли смертный приговор. Послушайте-ка, — продолжал он запросто, по-братски, и таким же спокойным движением, как старший брат, легонько взял ее за локоть, повернул, вывел на середину палубы и зашагал с нею рядом. — Может быть, вы мне не поверите, но ничего не случилось, ничего, ровным счетом ничего. Очень об этом жалею, но оба мы слишком много выпили; я никуда не годился, а вы… вы были вовсе не в себе, так сказать, витали в облаках; Дженни, все это получилось, пожалуй, скучновато, безусловно нелепо, нам обоим тут не о чем думать, и не стоит об этом вспоминать. Вы меня слушаете? — Он наклонился и внимательно заглянул ей в лицо.
Дженни остановилась как вкопанная и, к его изумлению, весело, от души рассмеялась.
— Вот глупость! — сказала она. — Стало быть, ничего. Из-за вас я попала в такой переплет — и все зря! Хоть было бы ради чего! Вы-то можете про это больше не думать, а вот Дэвид будет думать до конца жизни. Вчера вечером он нас видел… видел что-то такое, что его совсем подкосило, по-моему…
— Ну, если он за вами шпионит и подглядывает, так очень жаль, что не увидал чего-нибудь похуже, — дерзко сказал Фрейтаг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190