Страхом они заражали друг друга. На одиночных всадников действовало слабее… Бедняга Авдий… И я одной ногой стоял там же… Если бы не та стрела…
Звучары могли работать и на других ритмах, поражающих уже человеческие мозги. Были ритмы для паники, были для бессознательной, не имеющей никакой явной точки приложения ярости, были для полной апатии – когда закованная в сталь пехота вдруг садится на землю и начинает тихо выть от тоски и потери смысла жизни. Приходи и бери тепленьких.
А вот ритма для истерического смеха еще не было. Я оказался первооткрывателем. Может, стоило оформить патент?
Но звучары – это еще ладно. Тут, по крайней мере, хоть общие принципы понятны. Воздействие на психику какими-то волнами, колебаниями… ну, допустим. А вот ритуал связывания потряс меня куда сильнее. Тут уже ни физикой, ни биологией не объяснить. Тут просто какая-то чертовщина. И, главное, основанная на всех этих здешних заморочках про линии и Равновесие.
– На самом деле идея довольно простая, – говорил Арсений. – Я тебе уже разъяснял элементарные основы Учения, так что должен понять. Вот есть народ, так?
– Ну, есть, – согласился я, глядя, как расплывается в жаркой дымке линия горизонта, незаметно сливаясь с поблекшей синевой. Неделю уже такой ритм – день в пограничной крепости, потом недолгое путешествие до следующей… Попеременно – то степь, то такие уже привычные мне казармы, площадки для учебного боя, сараи с техникой. Звучары, потравни, мороканки… Странные достижения местной науки… которая здесь, похоже, двинулась совсем иным путем, чем наша. Конечно, здешние прибамбасы по эффективности не могли и сравниться с какой-нибудь заурядной установкой «Град», но ведь и масштабы кровищи тут несоизмеримо меньше. Может, как раз потому и меньше…
– А у народа есть линия. Совокупная сумма частных линий. Колебания народной линии влияют на колебания частных, и наоборот. Но вот представь – висит толстый канат. К нему привязаны тоненькие веревочки. Дернешь за канат – веревочки тут же затрясутся. А вот если за маленькую веревочку дернуть, по канату пройдет едва заметное колебание. Вроде все просто, согласен?
– Ну, просто, – кивнул я. Думалось на самом деле о другом. О чувстве юмора, которое, несомненно, есть у судьбы. Вот уж как предчувствовал Душан свою скорую гибель, тайну мне раскрыл – а его и краешком не зацепило. Глядишь, он так и все оставшиеся семь лет срока – свежим огурчиком. Вернется к себе в Крым, достанет нетронутую захоронку. На фига она мне? И все эти семь лет, наверное, будет страшно жалеть о том, что разоткровенничался со мной. Что же до меня, то здесь юмор еще тоньше. С одной стороны, предложение господина Фролова – оно из тех, от которых не отказываются. Вкуснейшее предложение. С другой стороны – рвется контакт с Душаном, я лишаюсь живого учебного пособия «Лазня для чайников». И когда доберусь до заветного островка – фиг знает, чем окончится путешествие по дыре. Все равно как в Зону ходить без сталкера – вспомнил я старый фильм.
– А на самом деле все очень непросто, – продолжал лекцию Фролов. – Не забывай, что закон Равновесия действует не на отдельном отрезке… Равновесие народной линии распределено по всему времени существования народа. Но это распределение неравномерное. И значит, кажущееся нарушение будет потом снято мелкими, но продолжительными изменениями.
– Что-то сложновато… – заметил я.
– А линиединамика вообще штука сложная, – иронически прищурился Арсений. – Тогда попробую на пальцах. Вот мой пример с толстым канатом и тонкими веревками. Что нужно сделать, чтобы канат сильно прогнулся, причем не где-нибудь, а в нужной точке? Очень сильно потянуть за одну из веревок, да? – слово «очень» он выделил голосом. – Но тоненькая веревочка просто порвется, если ее дергать со всей дури. Казалось бы, выхода нет. Так?
– Ну, вроде нет, – признал я.
– А на самом деле есть! Дело в том, что и по толстому канату, и по свисающим веревочкам пробегают очень слабенькие и очень быстрые колебания. Такие быстрые, что мы их не замечаем глазом. Мгновенные крошечные подъемы сменяются такими же мгновенными падениями, друг друга уравновешивают, нам кажется, будто линия идеально ровная. Так вот… есть способы… Можно воспользоваться этими тончайшими колебаниями, чтобы сильно раскачать канат. Мы дергаем за тоненькую веревочку в точно выверенном ритме… ее мельчайшие колебания передаются канату, влияют на его мельчайшие… происходит перераспределение… плюсы складываются с плюсами, а минусы с минусами… причем не одновременно. И готово, большой канат резко пошел вниз. Именно там, где нам нужно. А потом плавно пойдет вверх. Там, где нам уже все равно.
– А что же все-таки получилось с ордой степняков? – забрезжило у меня какое-то смутное понимание. – Про канаты и веревки понятно, а тут какая связь?
– Степняки – народы малые, у них одно кочевье – это один народ. Поэтому когда все племя, вся орда выходит в набег, то перед нами, если вспомнить мой пример, весь канат, а не малая его часть. Значит, воздействуя на одну веревочку – на взятого в плен степняка, можно воздействовать на все кочевье. Мы чего добиваемся? Чтобы орду постигли всяческие неудачи, неприятности… Какие именно, мы заранее знать не можем, но можем оценить степень этих неприятностей. Их вес. И вот мы берем одного кочевника. Обязательно живого и здорового. Совершаем над ним очень сложные действия… то есть тот самый ритуал связывания. Первая часть ритуала – возбудить в его линии тончайшие колебания удачи и беды, настроить их нужным образом. Это передается по его линии в канат, в линию кочевья. Связь установлена, мы теперь можем менять тонкие колебания каната. Второе, что делаем, – это подвергаем нашего пленника разным неприятным ощущениям… но так, чтобы он все время пребывал в ясном сознании, это обязательно нужно. Его внутреннее переживание беды, несчастья передается кочевью… И со стороны это выглядит так, будто от степняков отвернулась удача.
– Так вы что, пытаете пленных? – вытаращился я на Фролова.
– Можно сказать и так, – Арсений был невозмутим. – Строго говоря, пытка – это когда вытягивают сведения, а нам это не нужно. Однако сходство есть. Стараемся, конечно, без зверолюдства… без вреда для здоровья… Тут ведь не сила боли важна, а какие чувства она в душе порождает. Есть такие мастера, которые человека в отчаянье вгоняют, вообще к его телу не прикасаясь. Но это редкость, это, например, в столичном управлении Ученого Сыска… А в порубежных крепостях все по-простому.
– Но это же подло! – вырвалось у меня.
– Почему? – с живым интересом осведомился завкафедрой. – Разве не лучше пострадать одному человеку? Иначе сотни, тысячи смертей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Звучары могли работать и на других ритмах, поражающих уже человеческие мозги. Были ритмы для паники, были для бессознательной, не имеющей никакой явной точки приложения ярости, были для полной апатии – когда закованная в сталь пехота вдруг садится на землю и начинает тихо выть от тоски и потери смысла жизни. Приходи и бери тепленьких.
А вот ритма для истерического смеха еще не было. Я оказался первооткрывателем. Может, стоило оформить патент?
Но звучары – это еще ладно. Тут, по крайней мере, хоть общие принципы понятны. Воздействие на психику какими-то волнами, колебаниями… ну, допустим. А вот ритуал связывания потряс меня куда сильнее. Тут уже ни физикой, ни биологией не объяснить. Тут просто какая-то чертовщина. И, главное, основанная на всех этих здешних заморочках про линии и Равновесие.
– На самом деле идея довольно простая, – говорил Арсений. – Я тебе уже разъяснял элементарные основы Учения, так что должен понять. Вот есть народ, так?
– Ну, есть, – согласился я, глядя, как расплывается в жаркой дымке линия горизонта, незаметно сливаясь с поблекшей синевой. Неделю уже такой ритм – день в пограничной крепости, потом недолгое путешествие до следующей… Попеременно – то степь, то такие уже привычные мне казармы, площадки для учебного боя, сараи с техникой. Звучары, потравни, мороканки… Странные достижения местной науки… которая здесь, похоже, двинулась совсем иным путем, чем наша. Конечно, здешние прибамбасы по эффективности не могли и сравниться с какой-нибудь заурядной установкой «Град», но ведь и масштабы кровищи тут несоизмеримо меньше. Может, как раз потому и меньше…
– А у народа есть линия. Совокупная сумма частных линий. Колебания народной линии влияют на колебания частных, и наоборот. Но вот представь – висит толстый канат. К нему привязаны тоненькие веревочки. Дернешь за канат – веревочки тут же затрясутся. А вот если за маленькую веревочку дернуть, по канату пройдет едва заметное колебание. Вроде все просто, согласен?
– Ну, просто, – кивнул я. Думалось на самом деле о другом. О чувстве юмора, которое, несомненно, есть у судьбы. Вот уж как предчувствовал Душан свою скорую гибель, тайну мне раскрыл – а его и краешком не зацепило. Глядишь, он так и все оставшиеся семь лет срока – свежим огурчиком. Вернется к себе в Крым, достанет нетронутую захоронку. На фига она мне? И все эти семь лет, наверное, будет страшно жалеть о том, что разоткровенничался со мной. Что же до меня, то здесь юмор еще тоньше. С одной стороны, предложение господина Фролова – оно из тех, от которых не отказываются. Вкуснейшее предложение. С другой стороны – рвется контакт с Душаном, я лишаюсь живого учебного пособия «Лазня для чайников». И когда доберусь до заветного островка – фиг знает, чем окончится путешествие по дыре. Все равно как в Зону ходить без сталкера – вспомнил я старый фильм.
– А на самом деле все очень непросто, – продолжал лекцию Фролов. – Не забывай, что закон Равновесия действует не на отдельном отрезке… Равновесие народной линии распределено по всему времени существования народа. Но это распределение неравномерное. И значит, кажущееся нарушение будет потом снято мелкими, но продолжительными изменениями.
– Что-то сложновато… – заметил я.
– А линиединамика вообще штука сложная, – иронически прищурился Арсений. – Тогда попробую на пальцах. Вот мой пример с толстым канатом и тонкими веревками. Что нужно сделать, чтобы канат сильно прогнулся, причем не где-нибудь, а в нужной точке? Очень сильно потянуть за одну из веревок, да? – слово «очень» он выделил голосом. – Но тоненькая веревочка просто порвется, если ее дергать со всей дури. Казалось бы, выхода нет. Так?
– Ну, вроде нет, – признал я.
– А на самом деле есть! Дело в том, что и по толстому канату, и по свисающим веревочкам пробегают очень слабенькие и очень быстрые колебания. Такие быстрые, что мы их не замечаем глазом. Мгновенные крошечные подъемы сменяются такими же мгновенными падениями, друг друга уравновешивают, нам кажется, будто линия идеально ровная. Так вот… есть способы… Можно воспользоваться этими тончайшими колебаниями, чтобы сильно раскачать канат. Мы дергаем за тоненькую веревочку в точно выверенном ритме… ее мельчайшие колебания передаются канату, влияют на его мельчайшие… происходит перераспределение… плюсы складываются с плюсами, а минусы с минусами… причем не одновременно. И готово, большой канат резко пошел вниз. Именно там, где нам нужно. А потом плавно пойдет вверх. Там, где нам уже все равно.
– А что же все-таки получилось с ордой степняков? – забрезжило у меня какое-то смутное понимание. – Про канаты и веревки понятно, а тут какая связь?
– Степняки – народы малые, у них одно кочевье – это один народ. Поэтому когда все племя, вся орда выходит в набег, то перед нами, если вспомнить мой пример, весь канат, а не малая его часть. Значит, воздействуя на одну веревочку – на взятого в плен степняка, можно воздействовать на все кочевье. Мы чего добиваемся? Чтобы орду постигли всяческие неудачи, неприятности… Какие именно, мы заранее знать не можем, но можем оценить степень этих неприятностей. Их вес. И вот мы берем одного кочевника. Обязательно живого и здорового. Совершаем над ним очень сложные действия… то есть тот самый ритуал связывания. Первая часть ритуала – возбудить в его линии тончайшие колебания удачи и беды, настроить их нужным образом. Это передается по его линии в канат, в линию кочевья. Связь установлена, мы теперь можем менять тонкие колебания каната. Второе, что делаем, – это подвергаем нашего пленника разным неприятным ощущениям… но так, чтобы он все время пребывал в ясном сознании, это обязательно нужно. Его внутреннее переживание беды, несчастья передается кочевью… И со стороны это выглядит так, будто от степняков отвернулась удача.
– Так вы что, пытаете пленных? – вытаращился я на Фролова.
– Можно сказать и так, – Арсений был невозмутим. – Строго говоря, пытка – это когда вытягивают сведения, а нам это не нужно. Однако сходство есть. Стараемся, конечно, без зверолюдства… без вреда для здоровья… Тут ведь не сила боли важна, а какие чувства она в душе порождает. Есть такие мастера, которые человека в отчаянье вгоняют, вообще к его телу не прикасаясь. Но это редкость, это, например, в столичном управлении Ученого Сыска… А в порубежных крепостях все по-простому.
– Но это же подло! – вырвалось у меня.
– Почему? – с живым интересом осведомился завкафедрой. – Разве не лучше пострадать одному человеку? Иначе сотни, тысячи смертей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100