Я же не наивный Толик. Узнает про то, как глубоко я заинтересован в поисках лазняков, – может выстроить на этом какую-то комбинацию. Хитрый он, Буня. Ко мне вроде относится неплохо, принял в стаю, дал стол и кров… Две гривны, правда, в общак забрал: «А зачем они тебе сейчас?» Но три недели – все-таки маловато. Тем более и сам Буня подозрительный, никому не доверяет полностью. «Жизнь обломала», – сам же не раз говорил. Вдруг он увидит огромную выгоду в том, чтобы сдать меня лазнякам? Те ведь лишились меня, своей «доброты». И, наверное, рады заполучить обратно.
Нет, ну правда, если «а подумать» – получается, что раз лазняки меня сюда из Москвы утащили, значит, зачем-то я им сильно нужен. И если бы приказной спецназ не накрыл тогда их склад – как знать, что сейчас было бы со мной… Ведь, наверное, я дорогой товар… гораздо дороже, чем получалось по расценкам холопьих рядов. Вот меня Дзыга за две гривны взял… а Корсава китайский ножик за полгривны. Что же, я – всего в четыре раза ценнее ножа? Нет, ясное дело, тут какая-то тайна… а где тайна, там и самые неожиданные интересы. Тем более все-таки добрый дедушка Буня – не святой старец в белой хламиде, читающий на ночь псалмы лягушкам в болоте… Все-таки он разбойничий атаман… И они же не просто одиноких прохожих грабят… Буня разрабатывает более интеллектуальные схемы. То есть шантажирует проворовавшихся приказчиков, купцов, утаивающих от княжеской казны объем выручки…
– Чего ж это они себе линию портят? – напрямую спросил я, услышав о таком разгуле экономической преступности.
– А подумать? – был ответ. – По Учению, нет хороших и плохих поступков. Ну, понимаешь, хороших для всех и плохих для всех. Есть удача и неудача. Есть радость, и есть горе. Так вот, если от купеческого мухляжа никому явного, заметного горя не случится – значит, ничья линия ни вниз, ни вверх не прогнется. Вот если попадешься – тогда да, тогда ты нарушитель и обычного закона, и аринакского. Но они же верят, что не попадутся… Если из реки зачерпнуть кружкой… Никто же не заметит, если по-умному.
А вот Буня оказался еще умнее – и выслеживал этих типусов. Собирал компромат – и выдвигал твердые, но не слишком обременительные условия.
Среди его клиентов был и тот самый Гришка-трактирщик, пузатый Карабас. Недоплачивал Гришка налоги, крепко недоплачивал… На что ему было аккуратно намекнуто, и, поразмыслив ночку, Карабас-Барабас понял: надо делиться. А заодно и доход с этого поиметь. Он давал наводку на денежных постояльцев – и в случае успешной выемки денег получал свою долю. Он-то Буниных людей на меня и навел. Обиделся дяденька, что почти даровых лошадей лишился из-за некстати подвернувшегося деревенского лоха с тугим кошельком.
Выследили меня, дождались, когда забреду в подходящий переулочек, – ну и сработали интеллигентно.
Нет, Буне я не доверял настолько, чтобы рассказывать о себе все. О земном происхождении умолчал, а вот все остальное… остальное пришлось выложить. Да мне и не сочинить легенды, которая убедила бы старика. Тот сам был мастак сочинять всяческие мифы и легенды. Поэтому я рассказал и про опального боярина Волкова, и про князя-маньяка Лыбина. Продемонстрировал и рабский браслет свой, и Алешкин ножик.
– Ну-ка, проверим, – тут же оживился Буня. – Толик, детка, принеси нам сюда несколько ножей. А ты, Андрюша, видишь вон ту стенку? До нее сажени четыре… маловато будет, но для грубой проверки сойдет.
Корсава, наверное, остался бы мною недоволен. Не все ножи воткнулись в нарисованную углем рожицу, какие-то просто ушли в «молоко» – но Буню я в своей натренированности убедил. На саблю меня проверять не стали, сабель у ночных людей не было. Зато, как потом рассказал мне Толян, Буня отрядил Валуя в разведку. Покрутиться возле усадьбы князя-боярина, выведать, что да как…
Розовощекий – хоть сейчас на рекламу мыла – Валуй принес интересные новости. Управляющий Дзыга полностью оправдал мои лесные фантазии – скрылся в неизвестном направлении. Отчаявшись его дождаться, холопы лишь на следующий день прибежали в Тверь, доложили властям о ЧП. Власти в лице урядника и дюжины воинов из Уголовного Приказа покрутились в усадьбе, порасспросили народ, проехались вдоль лесной опушки – и вернулись восвояси. Особенного служебного рвения замечено не было. Вот тебе и сенсация, вот тебе и первый случай за двести лет. Книга Гиннесса накрылась медным тазом.
Три дня спустя в Угорье приехала из Твери законная хозяйка, вдова и наследница. Та самая доченька тверского градоначальника, сбежавшая к папе после месяца мужниных ласк. Ефросинья Константиновна особой горечи от утраты не выказала, папа ей подкинул какого-то своего кадра – временно управлять усадьбой, а в перспективе она собирается ее продать. Видеть не может этих ужасных мест.
Я ее всецело понимал.
Удивляло другое – слюнтяйство местной власти. Носом не рыли. Содержателям постоялых дворов примет моих не описали, награды за мою голову не назначили. Может, конечно, ребята работают столь тонко и виртуозно, что ни Валуй, ни другие Бунины люди не заметили их активности – но тогда где же результаты виртуозной слежки? Я тут, в тепле, покое и безопасности, никто меня не хватает за шкирдон и не тащит в допросную.
– Ну так вот, насчет объективного и субъективного, – Буня помахал пленной пешкой. – Слова римские, эллины их переняли и в философский оборот ввели. Объективно – это как оно на самом деле, независимо от твоих мнений и желаний. Субъективно – это как оно тебе видится. Это понятно?
– Само собой… Я вообще мальчик понятливый…
– Угу… – кивнул Буня. – Даже странно, как такой понятливый мальчик настолько плохо помнит все, что было с ним до Кучеполя. Да, я не забыл, тебе какие-то нехорошие люди врезали дубиной по башке и в себя ты пришел только на помосте холопьего ряда, где твой благодетель Волков раскошелился на две гривны. После чего ты и забыл прежнюю свою историю… Такое бывает. Дубина – серьезная вещь. Меня смущает только то, что после дубины обычно становятся куда менее понятливыми, чем до. Но ладно, каких только чудес не случается… Поехали дальше.
Легенду о потере памяти мне все-таки пришлось соорудить – иначе бы никак не выкрутился. Начни я сочинять что-то о своем здешнем детстве и юности – дотошный старик стал бы вытягивать подробности. Тут бы я и засыпался. Так что – неопределенные, тусклые воспоминания о какой-то деревне, о серой и скучной службе какому-то хозяину, который не разбери что – ни рыба ни мясо. Потом какая-то поездка, ночь, дикая боль в затылке… а потом уж я живописал кучепольскую жизнь. Пускай. Главное, чтобы не догадался, откуда я.
Он для лучшего развития мысли встал и взад-вперед начал бродить по горнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Нет, ну правда, если «а подумать» – получается, что раз лазняки меня сюда из Москвы утащили, значит, зачем-то я им сильно нужен. И если бы приказной спецназ не накрыл тогда их склад – как знать, что сейчас было бы со мной… Ведь, наверное, я дорогой товар… гораздо дороже, чем получалось по расценкам холопьих рядов. Вот меня Дзыга за две гривны взял… а Корсава китайский ножик за полгривны. Что же, я – всего в четыре раза ценнее ножа? Нет, ясное дело, тут какая-то тайна… а где тайна, там и самые неожиданные интересы. Тем более все-таки добрый дедушка Буня – не святой старец в белой хламиде, читающий на ночь псалмы лягушкам в болоте… Все-таки он разбойничий атаман… И они же не просто одиноких прохожих грабят… Буня разрабатывает более интеллектуальные схемы. То есть шантажирует проворовавшихся приказчиков, купцов, утаивающих от княжеской казны объем выручки…
– Чего ж это они себе линию портят? – напрямую спросил я, услышав о таком разгуле экономической преступности.
– А подумать? – был ответ. – По Учению, нет хороших и плохих поступков. Ну, понимаешь, хороших для всех и плохих для всех. Есть удача и неудача. Есть радость, и есть горе. Так вот, если от купеческого мухляжа никому явного, заметного горя не случится – значит, ничья линия ни вниз, ни вверх не прогнется. Вот если попадешься – тогда да, тогда ты нарушитель и обычного закона, и аринакского. Но они же верят, что не попадутся… Если из реки зачерпнуть кружкой… Никто же не заметит, если по-умному.
А вот Буня оказался еще умнее – и выслеживал этих типусов. Собирал компромат – и выдвигал твердые, но не слишком обременительные условия.
Среди его клиентов был и тот самый Гришка-трактирщик, пузатый Карабас. Недоплачивал Гришка налоги, крепко недоплачивал… На что ему было аккуратно намекнуто, и, поразмыслив ночку, Карабас-Барабас понял: надо делиться. А заодно и доход с этого поиметь. Он давал наводку на денежных постояльцев – и в случае успешной выемки денег получал свою долю. Он-то Буниных людей на меня и навел. Обиделся дяденька, что почти даровых лошадей лишился из-за некстати подвернувшегося деревенского лоха с тугим кошельком.
Выследили меня, дождались, когда забреду в подходящий переулочек, – ну и сработали интеллигентно.
Нет, Буне я не доверял настолько, чтобы рассказывать о себе все. О земном происхождении умолчал, а вот все остальное… остальное пришлось выложить. Да мне и не сочинить легенды, которая убедила бы старика. Тот сам был мастак сочинять всяческие мифы и легенды. Поэтому я рассказал и про опального боярина Волкова, и про князя-маньяка Лыбина. Продемонстрировал и рабский браслет свой, и Алешкин ножик.
– Ну-ка, проверим, – тут же оживился Буня. – Толик, детка, принеси нам сюда несколько ножей. А ты, Андрюша, видишь вон ту стенку? До нее сажени четыре… маловато будет, но для грубой проверки сойдет.
Корсава, наверное, остался бы мною недоволен. Не все ножи воткнулись в нарисованную углем рожицу, какие-то просто ушли в «молоко» – но Буню я в своей натренированности убедил. На саблю меня проверять не стали, сабель у ночных людей не было. Зато, как потом рассказал мне Толян, Буня отрядил Валуя в разведку. Покрутиться возле усадьбы князя-боярина, выведать, что да как…
Розовощекий – хоть сейчас на рекламу мыла – Валуй принес интересные новости. Управляющий Дзыга полностью оправдал мои лесные фантазии – скрылся в неизвестном направлении. Отчаявшись его дождаться, холопы лишь на следующий день прибежали в Тверь, доложили властям о ЧП. Власти в лице урядника и дюжины воинов из Уголовного Приказа покрутились в усадьбе, порасспросили народ, проехались вдоль лесной опушки – и вернулись восвояси. Особенного служебного рвения замечено не было. Вот тебе и сенсация, вот тебе и первый случай за двести лет. Книга Гиннесса накрылась медным тазом.
Три дня спустя в Угорье приехала из Твери законная хозяйка, вдова и наследница. Та самая доченька тверского градоначальника, сбежавшая к папе после месяца мужниных ласк. Ефросинья Константиновна особой горечи от утраты не выказала, папа ей подкинул какого-то своего кадра – временно управлять усадьбой, а в перспективе она собирается ее продать. Видеть не может этих ужасных мест.
Я ее всецело понимал.
Удивляло другое – слюнтяйство местной власти. Носом не рыли. Содержателям постоялых дворов примет моих не описали, награды за мою голову не назначили. Может, конечно, ребята работают столь тонко и виртуозно, что ни Валуй, ни другие Бунины люди не заметили их активности – но тогда где же результаты виртуозной слежки? Я тут, в тепле, покое и безопасности, никто меня не хватает за шкирдон и не тащит в допросную.
– Ну так вот, насчет объективного и субъективного, – Буня помахал пленной пешкой. – Слова римские, эллины их переняли и в философский оборот ввели. Объективно – это как оно на самом деле, независимо от твоих мнений и желаний. Субъективно – это как оно тебе видится. Это понятно?
– Само собой… Я вообще мальчик понятливый…
– Угу… – кивнул Буня. – Даже странно, как такой понятливый мальчик настолько плохо помнит все, что было с ним до Кучеполя. Да, я не забыл, тебе какие-то нехорошие люди врезали дубиной по башке и в себя ты пришел только на помосте холопьего ряда, где твой благодетель Волков раскошелился на две гривны. После чего ты и забыл прежнюю свою историю… Такое бывает. Дубина – серьезная вещь. Меня смущает только то, что после дубины обычно становятся куда менее понятливыми, чем до. Но ладно, каких только чудес не случается… Поехали дальше.
Легенду о потере памяти мне все-таки пришлось соорудить – иначе бы никак не выкрутился. Начни я сочинять что-то о своем здешнем детстве и юности – дотошный старик стал бы вытягивать подробности. Тут бы я и засыпался. Так что – неопределенные, тусклые воспоминания о какой-то деревне, о серой и скучной службе какому-то хозяину, который не разбери что – ни рыба ни мясо. Потом какая-то поездка, ночь, дикая боль в затылке… а потом уж я живописал кучепольскую жизнь. Пускай. Главное, чтобы не догадался, откуда я.
Он для лучшего развития мысли встал и взад-вперед начал бродить по горнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100