Достаточно пригласить ее присоединиться к нам…
— Какой же ты гадкий! — насупливалась Наталия и отстранялась от меня.
— Я один? А вот Генрих стал бы настоящей проблемой, сама знаешь.
— Да, — жалобно соглашалась она, — знаю очень хорошо. Поэтому он никогда не должен узнать, Густав. Никогда!
Я понимал, что Наталия права, но в глубине души мучительно не хотелось ограничиваться доставшейся мне ролью. Меня не покидало неприятное чувство из-за того, что Наталия принадлежала не мне одному. Сначала приходилось делить ее с Марианной, а теперь вот муж объявился.
— Ты любишь меня? — спрашивал я Наталию.
— Иначе я не была бы с тобой, — не колеблясь отвечала она. — А теперь тебе лучше уйти.
5
Наступил 1944 год месяцы принялись мелькать один за другим, наполняя мою душу болью, оттого что все в моей жизни: работа над бомбой, отношения с Наталией, заговор — обречено на неудачу.
— Чем вы занимаетесь? Что вы с Генрихом делаете на ваших собраниях? — Раньше этими вопросами меня донимала Марианна, теперь — Наталия.
— Мы посещаем дискуссионный клуб. — Врать ей было труднее. — Обсуждаем разные вопросы. Каждый раз кто-нибудь делает доклад на определенную тему, мы все слушаем, а потом высказываем собственное мнение, — сочинял я.
— Скажи мне правду, Густав, — ее голос надламывался, —умоляю тебя.
— Я и говорю, — не сдавался я, — обсуждаем разные вещи.
— Например, как убить Гитлера? Меня словно холодной водой окатило.
— Если тебе это наболтал Генрих, он просто идиот! — взорвался я. — Не вздумай когда-либо еще произнести вслух подобную чепуху, Наталия!
— Он мне ничего не говорил, Густав.
— Тем хуже, — окончательно разозлился я.
Она расплакалась. Сколько я ни прижимал ее к себе, успокаивая, Наталия не унималась. Она не говорила ни слова, но ясно было, что ее мучило сознание опасности, грозившей двум мужчинам, которых она любила.
— Прости, — утешал я ее, — мне не следовало говорить с тобой таким тоном…
— Все в порядке, — она вытерла слезы тыльной стороной ладони. — На самом деле… мне, наверно, надо бы гордиться… — ее голос задрожал. — Только…
Она не смогла закончить фразу и снова расплакалась.
— Я тебя понимаю, — сфальшивил я.
— Прости. — Помолчав, спросила: — Когда это произойдет?
— Пожалуйста, давай больше не будем об этом.
— Я только хотела знать, сколько еще времени… — она не договорила. — Нет-нет, Густав, я не хочу ничего знать.
6
Из-за страха или недоверия, от закравшегося в душу сомнения или даже какого-то безразличия, но начиная с марта 1944 года я стал пропускать собрания, регулярно проводимые заговорщиками. Не то чтобы я сознательно старался держаться от них в стороне, нет, все происходило само собой, как с человеком, который разлюбил женщину или потерял интерес к делу, очевидно обреченному на провал.
Это не означает, что я не участвовал в подготовке заговора; раз дал слово, будь готов держать его до конца. Мне только не хотелось торчать на этих бесконечных заседаниях, и я старался использовать любую возможность, чтобы сбежать, предпочитая вместо этого хоть на несколько минут найти прибежище в объятиях Наталии.
— Сегодня не смогу прийти, — извинялся я перед Генрихом. — Много работы. Если вовремя не сдам, начнутся расспросы, чем занимало целыми днями, знаешь…
— Понятно, — только и говорил он. — Не переживай, я тебе доложу обо всех принятых решениях.
— Благодарю, Генрих. Встретимся через неделю.
И пока он объяснял участникам совещания причину моей неявки, я забирался в его постель. Такое бесстыдное предательство позволяло мне иметь прекрасное алиби: глядя в глаза Марианне, мог говорить, что встречался с Генрихом; в то же время обретал полную уверенность, что мой друг не появится у себя дома в ближайшие два-три часа. Обстоятельства складывались самые благоприятные, ими нельзя было не воспользоваться, как бы ни грызла меня моя совесть. Благословен будь Штауффенберг, благословен будь Ольбрихт и благословен будь Тресков за то, что осчастливили меня теми часами близости С любимой женщиной!
7
— Почему бы тебе не попытаться? — не отставал от меня Генрих.
— Гейзенберг — трус, — ответил я. — Ради нас он и пальцем не пошевелит. Ему нужно только одно — чтобы его оставили в покое.
— Мне кажется, ты к нему несправедлив. О нем отзываются как о вполне здравомыслящем человеке. К тому же, насколько мне известно, он имел много неприятностей от нацистов.
— Да, имел, только это было очень давно, — постарался объяснить я. — Несколько лет назад на него набросились Иоганнес Штарк и помешанные на Deutsche Physik партийные фанатики. Теперь все иначе. После долгих разбирательств Гейзенберга реабилитировали. В противном случае его не назначили бы директором Института имени кайзера Вильгельма и профессором университета. Вы что, газет не читаете? Он повсюду выступает с лекциями, будто полномочный представитель немецкой науки в дружественных и оккупированных странах — Дании, Венгрии, Голландии…
Мне вспомнились фотографии немецкого гения в обществе своих зарубежных коллег: с Меллером в Копенгагене после захвата института Бора или с Крамерсом в Лейдене, где нацисты только что закрыли университет и арестовали сотни студентов, протестовавших против депортации евреев.
— Нет, — возразил я, — не думаю, что он к нам присоединится.
— Генерал Бек встречает его на «Кружке по средам». Рассказывал, что тот крайне жестко отзывался о Шимпански. — Я лишь в недоумении развел руками. — Ты с ним работаешь, ты должен попытаться.
— Ладно, — согласился я скрепя сердце. — Попытаюсь.
8
— Утром мне звонила Марианна, — без предисловий сообщила Наталия.
— Что ей нужно? — немедленно разозлился я, словно жена совершила что-то плохое.
— Чтобы я пришла к вам домой, — сказала Наталия.
— Считает, что настала ее очередь попользоваться, — почти прорычал я.
Наталия встала с кровати и начала одеваться.
— Марианна попросила меня прийти к вам как-нибудь вечером, — невозмутимо продолжала она. — Сказала, что постарается убедить тебя уйти с работы пораньше на несколько часов. Хочет, чтобы мы трое опять побыли вместе. На прощание, сказала она. Ей очень плохо, Густав. Мы нужны ей.
— Ей нужна ты!
Значит, Марианна решила действовать за моей спиной! Невероятно! Интересно, она в самом деле попросит меня присоединиться или просто соврет Наталии, что я не смог уйти с работы, и останется с ней вдвоем?
— А ты что сказала?
— Что не знаю, смогу ли, — ответила Наталия. — Что Генрих может днем заскочить домой, и мне не хотелось бы отсутствовать в это время.
— А она что?
— Расстроилась, похоже… — Видно было, что Наталия сама находилась во взвинченном состоянии, ее нервы больше не выдерживали опасности и напряжения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
— Какой же ты гадкий! — насупливалась Наталия и отстранялась от меня.
— Я один? А вот Генрих стал бы настоящей проблемой, сама знаешь.
— Да, — жалобно соглашалась она, — знаю очень хорошо. Поэтому он никогда не должен узнать, Густав. Никогда!
Я понимал, что Наталия права, но в глубине души мучительно не хотелось ограничиваться доставшейся мне ролью. Меня не покидало неприятное чувство из-за того, что Наталия принадлежала не мне одному. Сначала приходилось делить ее с Марианной, а теперь вот муж объявился.
— Ты любишь меня? — спрашивал я Наталию.
— Иначе я не была бы с тобой, — не колеблясь отвечала она. — А теперь тебе лучше уйти.
5
Наступил 1944 год месяцы принялись мелькать один за другим, наполняя мою душу болью, оттого что все в моей жизни: работа над бомбой, отношения с Наталией, заговор — обречено на неудачу.
— Чем вы занимаетесь? Что вы с Генрихом делаете на ваших собраниях? — Раньше этими вопросами меня донимала Марианна, теперь — Наталия.
— Мы посещаем дискуссионный клуб. — Врать ей было труднее. — Обсуждаем разные вопросы. Каждый раз кто-нибудь делает доклад на определенную тему, мы все слушаем, а потом высказываем собственное мнение, — сочинял я.
— Скажи мне правду, Густав, — ее голос надламывался, —умоляю тебя.
— Я и говорю, — не сдавался я, — обсуждаем разные вещи.
— Например, как убить Гитлера? Меня словно холодной водой окатило.
— Если тебе это наболтал Генрих, он просто идиот! — взорвался я. — Не вздумай когда-либо еще произнести вслух подобную чепуху, Наталия!
— Он мне ничего не говорил, Густав.
— Тем хуже, — окончательно разозлился я.
Она расплакалась. Сколько я ни прижимал ее к себе, успокаивая, Наталия не унималась. Она не говорила ни слова, но ясно было, что ее мучило сознание опасности, грозившей двум мужчинам, которых она любила.
— Прости, — утешал я ее, — мне не следовало говорить с тобой таким тоном…
— Все в порядке, — она вытерла слезы тыльной стороной ладони. — На самом деле… мне, наверно, надо бы гордиться… — ее голос задрожал. — Только…
Она не смогла закончить фразу и снова расплакалась.
— Я тебя понимаю, — сфальшивил я.
— Прости. — Помолчав, спросила: — Когда это произойдет?
— Пожалуйста, давай больше не будем об этом.
— Я только хотела знать, сколько еще времени… — она не договорила. — Нет-нет, Густав, я не хочу ничего знать.
6
Из-за страха или недоверия, от закравшегося в душу сомнения или даже какого-то безразличия, но начиная с марта 1944 года я стал пропускать собрания, регулярно проводимые заговорщиками. Не то чтобы я сознательно старался держаться от них в стороне, нет, все происходило само собой, как с человеком, который разлюбил женщину или потерял интерес к делу, очевидно обреченному на провал.
Это не означает, что я не участвовал в подготовке заговора; раз дал слово, будь готов держать его до конца. Мне только не хотелось торчать на этих бесконечных заседаниях, и я старался использовать любую возможность, чтобы сбежать, предпочитая вместо этого хоть на несколько минут найти прибежище в объятиях Наталии.
— Сегодня не смогу прийти, — извинялся я перед Генрихом. — Много работы. Если вовремя не сдам, начнутся расспросы, чем занимало целыми днями, знаешь…
— Понятно, — только и говорил он. — Не переживай, я тебе доложу обо всех принятых решениях.
— Благодарю, Генрих. Встретимся через неделю.
И пока он объяснял участникам совещания причину моей неявки, я забирался в его постель. Такое бесстыдное предательство позволяло мне иметь прекрасное алиби: глядя в глаза Марианне, мог говорить, что встречался с Генрихом; в то же время обретал полную уверенность, что мой друг не появится у себя дома в ближайшие два-три часа. Обстоятельства складывались самые благоприятные, ими нельзя было не воспользоваться, как бы ни грызла меня моя совесть. Благословен будь Штауффенберг, благословен будь Ольбрихт и благословен будь Тресков за то, что осчастливили меня теми часами близости С любимой женщиной!
7
— Почему бы тебе не попытаться? — не отставал от меня Генрих.
— Гейзенберг — трус, — ответил я. — Ради нас он и пальцем не пошевелит. Ему нужно только одно — чтобы его оставили в покое.
— Мне кажется, ты к нему несправедлив. О нем отзываются как о вполне здравомыслящем человеке. К тому же, насколько мне известно, он имел много неприятностей от нацистов.
— Да, имел, только это было очень давно, — постарался объяснить я. — Несколько лет назад на него набросились Иоганнес Штарк и помешанные на Deutsche Physik партийные фанатики. Теперь все иначе. После долгих разбирательств Гейзенберга реабилитировали. В противном случае его не назначили бы директором Института имени кайзера Вильгельма и профессором университета. Вы что, газет не читаете? Он повсюду выступает с лекциями, будто полномочный представитель немецкой науки в дружественных и оккупированных странах — Дании, Венгрии, Голландии…
Мне вспомнились фотографии немецкого гения в обществе своих зарубежных коллег: с Меллером в Копенгагене после захвата института Бора или с Крамерсом в Лейдене, где нацисты только что закрыли университет и арестовали сотни студентов, протестовавших против депортации евреев.
— Нет, — возразил я, — не думаю, что он к нам присоединится.
— Генерал Бек встречает его на «Кружке по средам». Рассказывал, что тот крайне жестко отзывался о Шимпански. — Я лишь в недоумении развел руками. — Ты с ним работаешь, ты должен попытаться.
— Ладно, — согласился я скрепя сердце. — Попытаюсь.
8
— Утром мне звонила Марианна, — без предисловий сообщила Наталия.
— Что ей нужно? — немедленно разозлился я, словно жена совершила что-то плохое.
— Чтобы я пришла к вам домой, — сказала Наталия.
— Считает, что настала ее очередь попользоваться, — почти прорычал я.
Наталия встала с кровати и начала одеваться.
— Марианна попросила меня прийти к вам как-нибудь вечером, — невозмутимо продолжала она. — Сказала, что постарается убедить тебя уйти с работы пораньше на несколько часов. Хочет, чтобы мы трое опять побыли вместе. На прощание, сказала она. Ей очень плохо, Густав. Мы нужны ей.
— Ей нужна ты!
Значит, Марианна решила действовать за моей спиной! Невероятно! Интересно, она в самом деле попросит меня присоединиться или просто соврет Наталии, что я не смог уйти с работы, и останется с ней вдвоем?
— А ты что сказала?
— Что не знаю, смогу ли, — ответила Наталия. — Что Генрих может днем заскочить домой, и мне не хотелось бы отсутствовать в это время.
— А она что?
— Расстроилась, похоже… — Видно было, что Наталия сама находилась во взвинченном состоянии, ее нервы больше не выдерживали опасности и напряжения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94