— Это и будет доказательством того, кто прав…
— Вынужден просить вас удалиться, — выдавил он. — Наша совместная работа закончена.
— Как вам угодно, профессор Бэкон, — с достоинством ответил я, поднимаясь с места. — Вам виднее…
Ночь застала Бэкона, погруженного в свои мысли, в каком-то неуютном и мрачном месте. На небе — ни звездочки, и только тоненький серп молодого месяца посылал ему лучик надежды.
Он бродил уже часа два без всякой цели, оттягивая момент возвращения домой и встречи с Иреной. Все это время ему не удавалось привести в порядок свои мысли, словно его лишили здравого рассудка. Как ни силился, как ни старался восстановить в памяти каждую минуту их близости, так и не смог решить с определенностью, любила его Ирена или притворялась. В последние месяцы вся его личная жизнь сосредоточилась в ночах, проведенных с нею, в их нескончаемых разговорах и бьющей через край страсти. Но за пределами этого, признавался он сам себе, Ирена оставалась для него загадкой. Он не мог отделаться от мысли, что все могло оказаться сплошным обманом; дьявольским, губительным для него замыслом. Не хотелось верить, признаваться, что он мог совершить такую ошибку, и тем не менее…
Тем не менее неопределенность терзала его. Он решил не откладывать больше встречу, ждать не стало сил… Поднялся по лестнице в подъезде, словно на эшафот, и, даже шага не сделав в сторону своей квартиры, сразу же вошел к ней. Как только Ирена ощутила отчужденный контур его плеч, почувствовала сдержанность его губ в ответ на свой поцелуй, увидела печаль, горечь, бессилие в его глазах — сразу поняла: он знает. Ей даже не понадобилось спрашивать его.
— Прости меня, Фрэнк.
Она попыталась обнять его, но Бэкон отстранился.
— Как ты могла?
— Прости, у меня не было выхода…
— Кто тебе платит за информацию?
Слезы прочертили по лицу Ирены две линии.
— Фрэнк! — закричала она. — Прошу тебя…
— На кого ты работаешь?
— Пожалуйста!..
— На русских?
Ирена чуть заметно кивнула.
— Зачем?
— Зачем? — переспросила она, стараясь не переиграть. — О, я так жалею об этом…
— Ты обманывала меня с самого начала!
— Да, в этом заключалось мое задание. Я должна была втянуть тебя в интимные отношения…
— Что ж, тебе это удалось…
— Но дело вдруг повернулось иначе! Ты все испортил, Фрэнк… Ты вошел в мою жизнь, а мне ничего не оставалось, как продолжать сотрудничать с ними… Им нужен Клингзор любой ценой!
— Ты предала меня… Продала!
— Нет, Фрэнк, нет! Да, так все начиналось, но я тогда не знала, что полюблю тебя! Клянусь! Это меня мучило постоянно, каждый день я собиралась во всем тебе сознаться, но слишком боялась… Я люблю тебя.
— И ты рассчитываешь, что теперь я поверю тебе, Ирена?
— Фрэнк, я говорю правду…
— Я слышал то же самое много раз, — равнодушно промолвил Бэкон. — Мне хотелось бы, чтоб так и было… Мне хотелось бы этого больше всего на свете… Но теперь слишком поздно…
Бэкон повернулся, бросив через плечо:
— Прощай, Ирена.
Неизвестные переменные
Берлин, июль 1943 года
Ближе к середине 1943 года я получил письмо от Генриха, где-тот просил меня о встрече. Марианну эта новость всполошила даже больше, чем меня, и целую неделю мы трое, включая Наталию, не могли спокойно спать. Затаив дыхание, мы ждали приезда Генриха, о причине которого он ничего не сообщил даже своей жене. Естественно, предполагалось самое худшее. Встретив Лени, я обнял его и изобразил жест раскаяния, заранее признавая свою вину. Лицо его было бледным и суровым, с морщинами, которых я раньше не замечал. Он поблагодарил меня за согласие принять его и, коротко поздоровавшись с Марианной, сразу же попросил разрешения переговорить со мной один на один в библиотеке.
— Что происходит, Гени? — спросил я, наливая в стаканчики портвейн. — Что за секреты? То тебя нет целые месяцы, то вдруг появляешься так неожиданно, что едва успеваешь повидаться с Наталией…
Генрих залпом выпил свой портвейн и заговорил еле слышным голосом:
— Густав, я благодарен вам за все, что вы сделали для нее. Ты не представляешь, как я рад возможности поговорить с тобой откровенно после всех наших прошлых недоразумений…
— Мы всегда оставались друзьями, — соврал я,
— Знаю, — хлопнул он меня по плечу. — Поэтому я и приехал. Знаешь, мне всегда хотелось брать с тебя пример. Ты точно знаешь свое место, твердо стоишь на ногах и занимаешься только тем, что тебе по душе, — наукой.
— Если бы все было так просто…
— Не стану томить тебя предисловиями, — возбужденно воскликнул он. — Речь пойдет об очень деликатном деле. Я лишь выступаю в качестве посредника… Нет, не подумай, конечно, и как друг, но в то же время я —посланник.
— Чей?
— Очень многих, Густав. Очень многих людей, которым, как и тебе, все это не нравилось с самого начала…
— Не понимаю, Гени… И не хочу больше говорить…
— Погоди, Густав, пожалуйста, выслушай меня. — Он взял меня за руку; в глазах его застыла мольба.
— Ну хорошо…
— Нас гораздо больше, чем ты можешь себе представить. Мы ведем подготовку уже давно, но только теперь чувствуем себя достаточно сильными, чтобы осуществить наши планы… Вижу, не понимаешь, но, честно говоря, ты сам лишил меня возможности рассказать тебе обо всем… Поначалу Гитлер сбил меня с толку, так же как многих других, но очень скоро я опомнился. А когда началась война… Даже вообразить не можешь, чего я насмотрелся за эти годы, друг мой дорогой! И если я не заговаривал с тобой на эту тему, то только потому, что не хотел раньше времени подвергать тебя опасности.
— Я тебя предупреждал…
— Да, а я не послушал… Прости, прости мне мои былые заблуждения… — Он налил себе и выпил еще стакан вина. — Но теперь я другой, вот что важно. Повторяю: нас много, военных и гражданских, и мы полны решимости положить конец этому ужасу раз и навсегда…
— Немного запоздалое решение, тебе не кажется?
— Ты прав, но время еще есть. Мы должны попытаться, Густав! У нас был разговор о тебе. Нам требуется помощь ученого. Ты бы мог оказаться очень полезным…
Меня удивляло, что Гени говорил со мной о таком серьезном деле с беспечной откровенностью. А вдруг это ловушка? Вдруг он узнал все про нас и теперь хочет отомстить самым страшным образом?
— Мне очень жаль, Гени, но я не могу в этом участвовать, — произнес я задумчиво. — Слишком рискованно и слишком поздно… Теперь уж ты прости.
— Густав! — взмолился он. — Ты не можешь не помочь! Слушай, как мы поступим. Я отведу тебя на одно из наших собраний. Если согласишься с тем, что мы задумали, присоединишься. Если нет, сделаем вид, что вообще тебя не знаем…
— Ну хорошо, Гени, — вздохнул я, сдаваясь. — Дай мне подумать…
— Спасибо, Густав. — Он встал и обнял меня. — Я знал, что мы поймем друг друга, как в старые добрые времена!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
— Вынужден просить вас удалиться, — выдавил он. — Наша совместная работа закончена.
— Как вам угодно, профессор Бэкон, — с достоинством ответил я, поднимаясь с места. — Вам виднее…
Ночь застала Бэкона, погруженного в свои мысли, в каком-то неуютном и мрачном месте. На небе — ни звездочки, и только тоненький серп молодого месяца посылал ему лучик надежды.
Он бродил уже часа два без всякой цели, оттягивая момент возвращения домой и встречи с Иреной. Все это время ему не удавалось привести в порядок свои мысли, словно его лишили здравого рассудка. Как ни силился, как ни старался восстановить в памяти каждую минуту их близости, так и не смог решить с определенностью, любила его Ирена или притворялась. В последние месяцы вся его личная жизнь сосредоточилась в ночах, проведенных с нею, в их нескончаемых разговорах и бьющей через край страсти. Но за пределами этого, признавался он сам себе, Ирена оставалась для него загадкой. Он не мог отделаться от мысли, что все могло оказаться сплошным обманом; дьявольским, губительным для него замыслом. Не хотелось верить, признаваться, что он мог совершить такую ошибку, и тем не менее…
Тем не менее неопределенность терзала его. Он решил не откладывать больше встречу, ждать не стало сил… Поднялся по лестнице в подъезде, словно на эшафот, и, даже шага не сделав в сторону своей квартиры, сразу же вошел к ней. Как только Ирена ощутила отчужденный контур его плеч, почувствовала сдержанность его губ в ответ на свой поцелуй, увидела печаль, горечь, бессилие в его глазах — сразу поняла: он знает. Ей даже не понадобилось спрашивать его.
— Прости меня, Фрэнк.
Она попыталась обнять его, но Бэкон отстранился.
— Как ты могла?
— Прости, у меня не было выхода…
— Кто тебе платит за информацию?
Слезы прочертили по лицу Ирены две линии.
— Фрэнк! — закричала она. — Прошу тебя…
— На кого ты работаешь?
— Пожалуйста!..
— На русских?
Ирена чуть заметно кивнула.
— Зачем?
— Зачем? — переспросила она, стараясь не переиграть. — О, я так жалею об этом…
— Ты обманывала меня с самого начала!
— Да, в этом заключалось мое задание. Я должна была втянуть тебя в интимные отношения…
— Что ж, тебе это удалось…
— Но дело вдруг повернулось иначе! Ты все испортил, Фрэнк… Ты вошел в мою жизнь, а мне ничего не оставалось, как продолжать сотрудничать с ними… Им нужен Клингзор любой ценой!
— Ты предала меня… Продала!
— Нет, Фрэнк, нет! Да, так все начиналось, но я тогда не знала, что полюблю тебя! Клянусь! Это меня мучило постоянно, каждый день я собиралась во всем тебе сознаться, но слишком боялась… Я люблю тебя.
— И ты рассчитываешь, что теперь я поверю тебе, Ирена?
— Фрэнк, я говорю правду…
— Я слышал то же самое много раз, — равнодушно промолвил Бэкон. — Мне хотелось бы, чтоб так и было… Мне хотелось бы этого больше всего на свете… Но теперь слишком поздно…
Бэкон повернулся, бросив через плечо:
— Прощай, Ирена.
Неизвестные переменные
Берлин, июль 1943 года
Ближе к середине 1943 года я получил письмо от Генриха, где-тот просил меня о встрече. Марианну эта новость всполошила даже больше, чем меня, и целую неделю мы трое, включая Наталию, не могли спокойно спать. Затаив дыхание, мы ждали приезда Генриха, о причине которого он ничего не сообщил даже своей жене. Естественно, предполагалось самое худшее. Встретив Лени, я обнял его и изобразил жест раскаяния, заранее признавая свою вину. Лицо его было бледным и суровым, с морщинами, которых я раньше не замечал. Он поблагодарил меня за согласие принять его и, коротко поздоровавшись с Марианной, сразу же попросил разрешения переговорить со мной один на один в библиотеке.
— Что происходит, Гени? — спросил я, наливая в стаканчики портвейн. — Что за секреты? То тебя нет целые месяцы, то вдруг появляешься так неожиданно, что едва успеваешь повидаться с Наталией…
Генрих залпом выпил свой портвейн и заговорил еле слышным голосом:
— Густав, я благодарен вам за все, что вы сделали для нее. Ты не представляешь, как я рад возможности поговорить с тобой откровенно после всех наших прошлых недоразумений…
— Мы всегда оставались друзьями, — соврал я,
— Знаю, — хлопнул он меня по плечу. — Поэтому я и приехал. Знаешь, мне всегда хотелось брать с тебя пример. Ты точно знаешь свое место, твердо стоишь на ногах и занимаешься только тем, что тебе по душе, — наукой.
— Если бы все было так просто…
— Не стану томить тебя предисловиями, — возбужденно воскликнул он. — Речь пойдет об очень деликатном деле. Я лишь выступаю в качестве посредника… Нет, не подумай, конечно, и как друг, но в то же время я —посланник.
— Чей?
— Очень многих, Густав. Очень многих людей, которым, как и тебе, все это не нравилось с самого начала…
— Не понимаю, Гени… И не хочу больше говорить…
— Погоди, Густав, пожалуйста, выслушай меня. — Он взял меня за руку; в глазах его застыла мольба.
— Ну хорошо…
— Нас гораздо больше, чем ты можешь себе представить. Мы ведем подготовку уже давно, но только теперь чувствуем себя достаточно сильными, чтобы осуществить наши планы… Вижу, не понимаешь, но, честно говоря, ты сам лишил меня возможности рассказать тебе обо всем… Поначалу Гитлер сбил меня с толку, так же как многих других, но очень скоро я опомнился. А когда началась война… Даже вообразить не можешь, чего я насмотрелся за эти годы, друг мой дорогой! И если я не заговаривал с тобой на эту тему, то только потому, что не хотел раньше времени подвергать тебя опасности.
— Я тебя предупреждал…
— Да, а я не послушал… Прости, прости мне мои былые заблуждения… — Он налил себе и выпил еще стакан вина. — Но теперь я другой, вот что важно. Повторяю: нас много, военных и гражданских, и мы полны решимости положить конец этому ужасу раз и навсегда…
— Немного запоздалое решение, тебе не кажется?
— Ты прав, но время еще есть. Мы должны попытаться, Густав! У нас был разговор о тебе. Нам требуется помощь ученого. Ты бы мог оказаться очень полезным…
Меня удивляло, что Гени говорил со мной о таком серьезном деле с беспечной откровенностью. А вдруг это ловушка? Вдруг он узнал все про нас и теперь хочет отомстить самым страшным образом?
— Мне очень жаль, Гени, но я не могу в этом участвовать, — произнес я задумчиво. — Слишком рискованно и слишком поздно… Теперь уж ты прости.
— Густав! — взмолился он. — Ты не можешь не помочь! Слушай, как мы поступим. Я отведу тебя на одно из наших собраний. Если согласишься с тем, что мы задумали, присоединишься. Если нет, сделаем вид, что вообще тебя не знаем…
— Ну хорошо, Гени, — вздохнул я, сдаваясь. — Дай мне подумать…
— Спасибо, Густав. — Он встал и обнял меня. — Я знал, что мы поймем друг друга, как в старые добрые времена!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94