— Боль в боку по-прежнему ощущается? Боль… Я даже не знаю, что означает это слово.
— Можно спросить вас? — говорит он, присаживаясь ко мне на кровать. — Кто вы?
Он что, не знает?
— Я — Густав Линкс, математик Лейпцигского университета, — с важностью представляюсь я. — По крайней мере, так записано в моем личном деле. Вы разве не читали?
Ульрих показывает мне свои желтоватые зубы.
— Да я не об этом. Я знаю, как вас зовут. И знаю, что вы здесь уже больше сорока лет, — говорит он с извиняющимся жестом.
— Что же вы хотите, чтобы я вам сказал? — спрашиваю я, чуть приподнимаясь.
—Правду.
— Правду! Опять эта старая песня, — отвечаю. — Правду! Да кому она нужна…
— Я просто хочу узнать вас получше. Поближе познакомиться.
— Ответы на все вопросы есть в моем личном деле, — упорствую я. — Или его уже сожгли за ненадобностью?
— Хочется услышать от вас лично. Хочу подружиться с вами. Расскажите!
Какая польза кому-то знать о моей жизни? Даже мне нет никакой пользы. Но небесно-голубые глаза Ульриха почему-то вызывают у меня доверие. Он напоминает мне чем-то лейтенанта Фрэнсиса П. Бэкона, и я соглашаюсь. Терять мне, собственно, нечего.
— Это долгая история, — начинаю я. — Будете слушать?
— Я готов.
— Сколько вам лет, доктор?
— Двадцать девять.
— Вам приходилось слышать о покушении на Гитлера 20 июля 1944 года? — спрашиваю, заранее зная, что он ответит. Конечно нет…
Заговор
1
Госпиталь, невыносимо яркий, колющий глаза свет. Пациент начинает с трудом приходить в себя, будто силится очнуться не от сна, а от самой смерти. Над ним склоняется спасший ему жизнь хирург Фердинанд Зауэрбрух. Наблюдает с профессиональным хладнокровием человека, рядом с которым смерть проходит каждый день. Полковник Клаус Шенк фон Штауффенберг открывает глаза и пытается сфокусировать взгляд на лице врача. Постепенно чувства возвращаются, и он понимает, что руки не слушаются его. Острая боль пронизывает тело — оно словно насквозь проколото булавкой, как бабочка в коллекции.
— Когда я смогу встать? — первым делом спрашивает он, ничуть не рисуясь.
— Это зависит от многого, — неопределенно отвечает Зауэрбрух. — Большинство ранений на теле не более чем царапины, а вот чтобы восстановить подвижность обеих рук, особенно левой кисти, потребуется долгий процесс реабилитации. — Точно так же рассуждали бы о ремонте танка или пистолета. — Боюсь, придется прооперировать еще раза два, не меньше.
— Сколько времени это займет? — настаивает Штауффенберг.
— Не знаю, — твердо отвечает хирург. — Несколько месяцев. Может быть, год…
Штауффенберг приподнимается, чтобы принять более достойную позу и тем самым сделать весомее свои слова. Яростно смотрит врачу прямо в глаза, словно перед ним враг или предатель, и, превозмогая приступ боли, цедит сквозь стиснутые зубы:
— У меня нет столько времени. Меня ждут неотложные дела.
2
— Лично мне все ясно, господа, — говорит генерал Бек тихим голосом, но его тон не оставляет сомнений — так бесшумный ветер точит и разрушает камень в горах. — Наша единственная надежда в том, чтобы освободиться от него.
Никто не осмеливается произносить имя вслух — даже здесь личность фюрера вызывает у присутствующих чуть ли не священный трепет, — однако все прекрасно знают, кого имеет в виду бывший начальник Генерального штаба сухопутных войск.
— Другого выхода нет, — поддерживает его еще один генерал, командующий берлинским гарнизоном Фридрих Ольбрихт.
— Нам срочно нужен исполнитель, — заканчивает Бек, предусмотрительно избегая произносить вслух слово «убийство».
3
10 августа 1943 года снова собирается petit comite в доме Ольбрихта. Генерал Хеннинг фон Тресков, командир элитных резервных подразделений фюрера, прибывает точно в назначенный час. После выполнения все еще принятых у заговорщиков условностей хозяин и гости перебираются в библиотеку. Там уже сидит молодой светловолосый подтянутый офицер, который при виде их вскакивает с места и отдает честь. Ольбрихт подходит к нему и совсем не по-военному кладет руку на плечо.
— Генерал, — обращается он к фон Трескову, нервно улыбаясь. — Позвольте представить: полковник Клаус Шенк фон Штауффенберг — наш человек…
4
— Надо еще раз все тщательно проверить.
На этот раз встреча происходит на квартире в Грюнвальде. Клаус фон Штауффенберг и Хеннинг фон Тресков как равные сидят друг против друга, понимая, что сейчас они решают будущее Германии и, в определенном смысле, всего мира, не говоря уж о своем собственном. Здесь же присутствует капитан Генрих фон Лютц, с самого начала принимающий участие в заговоре. Перед ними лежат листы бумаги с шифрованными записями и схемами, но все трое знают, что за условными значками и буквами, за цифрами и пробелами спрятан скрупулезно разработанный генералом Ольбрихтом план действий по осуществлению антигитлеровского государственного переворота.
— Мы не можем позволить себе ни единой ошибки, — продолжает фон Штауффенберг. — Если понадобится, будем сидеть здесь два дня.
— Вы правы, полковник, — соглашается фон Тресков, испытывая неловкость оттого, что младший по званию взял инициативу в свои руки. — Пройдем еще раз.
— Генерал Ольбрихт построил свою стратегию на уже существующей программе, — начал фон Лютц. — Главная мысль в том, что сразу после переворота вступает в силу чрезвычайный план, разработанный вермахтом на случай «внутренних беспорядков».
— Правильно ли я понял, капитан? — говорит фон Штауффенберг. — Вы хотите сказать, что мы воспользуемся планом Гитлера по подавлению заговора?
— Звучит парадоксально, — признает Генрих, — но так оно и есть. Военное руководство убедило Гитлера в необходимости создать механизм действий на случай враждебного выступления миллионов иностранных рабочих на территории рейха под руководством коммунистов.
— Хорошо, дальше, — приказывает фон Тресков.
— Условное название плана военных— операция «Валькирия», — продолжает Генрих. — Если произойдет выступление рабочих или любое другое восстание внутри страны, все резервисты будут немедленно поставлены под ружье.
— Вы имеете в виду военнослужащих, уволенных в запас, молодежь, не призванную на службу, и пожилых мужчин, получивших военную подготовку? — спрашивает фон Штауффенберг.
— Боюсь, именно о них идет речь.
— И этих людей придется вести в бой? — полковник не скрывает сарказма. — Учтите, нам предстоит настоящая война, а не самодеятельный спектакль.
— Генерал Ольбрихт с самого начала разрабатывал операцию «Валькирия» с тайным намерением задействовать ее в ходе военного переворота, — подчеркивает фон Тресков. — Угроза красного бунта была лишь предлогом, чтобы заручиться согласием Верховного командования вооруженных сил, а на деле даже не рассматривалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
— Можно спросить вас? — говорит он, присаживаясь ко мне на кровать. — Кто вы?
Он что, не знает?
— Я — Густав Линкс, математик Лейпцигского университета, — с важностью представляюсь я. — По крайней мере, так записано в моем личном деле. Вы разве не читали?
Ульрих показывает мне свои желтоватые зубы.
— Да я не об этом. Я знаю, как вас зовут. И знаю, что вы здесь уже больше сорока лет, — говорит он с извиняющимся жестом.
— Что же вы хотите, чтобы я вам сказал? — спрашиваю я, чуть приподнимаясь.
—Правду.
— Правду! Опять эта старая песня, — отвечаю. — Правду! Да кому она нужна…
— Я просто хочу узнать вас получше. Поближе познакомиться.
— Ответы на все вопросы есть в моем личном деле, — упорствую я. — Или его уже сожгли за ненадобностью?
— Хочется услышать от вас лично. Хочу подружиться с вами. Расскажите!
Какая польза кому-то знать о моей жизни? Даже мне нет никакой пользы. Но небесно-голубые глаза Ульриха почему-то вызывают у меня доверие. Он напоминает мне чем-то лейтенанта Фрэнсиса П. Бэкона, и я соглашаюсь. Терять мне, собственно, нечего.
— Это долгая история, — начинаю я. — Будете слушать?
— Я готов.
— Сколько вам лет, доктор?
— Двадцать девять.
— Вам приходилось слышать о покушении на Гитлера 20 июля 1944 года? — спрашиваю, заранее зная, что он ответит. Конечно нет…
Заговор
1
Госпиталь, невыносимо яркий, колющий глаза свет. Пациент начинает с трудом приходить в себя, будто силится очнуться не от сна, а от самой смерти. Над ним склоняется спасший ему жизнь хирург Фердинанд Зауэрбрух. Наблюдает с профессиональным хладнокровием человека, рядом с которым смерть проходит каждый день. Полковник Клаус Шенк фон Штауффенберг открывает глаза и пытается сфокусировать взгляд на лице врача. Постепенно чувства возвращаются, и он понимает, что руки не слушаются его. Острая боль пронизывает тело — оно словно насквозь проколото булавкой, как бабочка в коллекции.
— Когда я смогу встать? — первым делом спрашивает он, ничуть не рисуясь.
— Это зависит от многого, — неопределенно отвечает Зауэрбрух. — Большинство ранений на теле не более чем царапины, а вот чтобы восстановить подвижность обеих рук, особенно левой кисти, потребуется долгий процесс реабилитации. — Точно так же рассуждали бы о ремонте танка или пистолета. — Боюсь, придется прооперировать еще раза два, не меньше.
— Сколько времени это займет? — настаивает Штауффенберг.
— Не знаю, — твердо отвечает хирург. — Несколько месяцев. Может быть, год…
Штауффенберг приподнимается, чтобы принять более достойную позу и тем самым сделать весомее свои слова. Яростно смотрит врачу прямо в глаза, словно перед ним враг или предатель, и, превозмогая приступ боли, цедит сквозь стиснутые зубы:
— У меня нет столько времени. Меня ждут неотложные дела.
2
— Лично мне все ясно, господа, — говорит генерал Бек тихим голосом, но его тон не оставляет сомнений — так бесшумный ветер точит и разрушает камень в горах. — Наша единственная надежда в том, чтобы освободиться от него.
Никто не осмеливается произносить имя вслух — даже здесь личность фюрера вызывает у присутствующих чуть ли не священный трепет, — однако все прекрасно знают, кого имеет в виду бывший начальник Генерального штаба сухопутных войск.
— Другого выхода нет, — поддерживает его еще один генерал, командующий берлинским гарнизоном Фридрих Ольбрихт.
— Нам срочно нужен исполнитель, — заканчивает Бек, предусмотрительно избегая произносить вслух слово «убийство».
3
10 августа 1943 года снова собирается petit comite в доме Ольбрихта. Генерал Хеннинг фон Тресков, командир элитных резервных подразделений фюрера, прибывает точно в назначенный час. После выполнения все еще принятых у заговорщиков условностей хозяин и гости перебираются в библиотеку. Там уже сидит молодой светловолосый подтянутый офицер, который при виде их вскакивает с места и отдает честь. Ольбрихт подходит к нему и совсем не по-военному кладет руку на плечо.
— Генерал, — обращается он к фон Трескову, нервно улыбаясь. — Позвольте представить: полковник Клаус Шенк фон Штауффенберг — наш человек…
4
— Надо еще раз все тщательно проверить.
На этот раз встреча происходит на квартире в Грюнвальде. Клаус фон Штауффенберг и Хеннинг фон Тресков как равные сидят друг против друга, понимая, что сейчас они решают будущее Германии и, в определенном смысле, всего мира, не говоря уж о своем собственном. Здесь же присутствует капитан Генрих фон Лютц, с самого начала принимающий участие в заговоре. Перед ними лежат листы бумаги с шифрованными записями и схемами, но все трое знают, что за условными значками и буквами, за цифрами и пробелами спрятан скрупулезно разработанный генералом Ольбрихтом план действий по осуществлению антигитлеровского государственного переворота.
— Мы не можем позволить себе ни единой ошибки, — продолжает фон Штауффенберг. — Если понадобится, будем сидеть здесь два дня.
— Вы правы, полковник, — соглашается фон Тресков, испытывая неловкость оттого, что младший по званию взял инициативу в свои руки. — Пройдем еще раз.
— Генерал Ольбрихт построил свою стратегию на уже существующей программе, — начал фон Лютц. — Главная мысль в том, что сразу после переворота вступает в силу чрезвычайный план, разработанный вермахтом на случай «внутренних беспорядков».
— Правильно ли я понял, капитан? — говорит фон Штауффенберг. — Вы хотите сказать, что мы воспользуемся планом Гитлера по подавлению заговора?
— Звучит парадоксально, — признает Генрих, — но так оно и есть. Военное руководство убедило Гитлера в необходимости создать механизм действий на случай враждебного выступления миллионов иностранных рабочих на территории рейха под руководством коммунистов.
— Хорошо, дальше, — приказывает фон Тресков.
— Условное название плана военных— операция «Валькирия», — продолжает Генрих. — Если произойдет выступление рабочих или любое другое восстание внутри страны, все резервисты будут немедленно поставлены под ружье.
— Вы имеете в виду военнослужащих, уволенных в запас, молодежь, не призванную на службу, и пожилых мужчин, получивших военную подготовку? — спрашивает фон Штауффенберг.
— Боюсь, именно о них идет речь.
— И этих людей придется вести в бой? — полковник не скрывает сарказма. — Учтите, нам предстоит настоящая война, а не самодеятельный спектакль.
— Генерал Ольбрихт с самого начала разрабатывал операцию «Валькирия» с тайным намерением задействовать ее в ходе военного переворота, — подчеркивает фон Тресков. — Угроза красного бунта была лишь предлогом, чтобы заручиться согласием Верховного командования вооруженных сил, а на деле даже не рассматривалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94