Словно в готической ризнице, сотни маленьких приношений — кубиков из необычного материала под названием «уран» — висят и покачиваются на тоненьких алюминиевых цепочках, как медальоны в память о первом причастии. Затем в этот огромный круглый стакан наливают тяжелую воду. «В сей чаше кровь моя, кровь новая и вечная», — приходит кому-то на ум.
Так и есть, это чаша Грааля, приз, коего Гейзенберг добивался столько лет, итог его жизненных исканий. Как же он не догадался раньше! Ну конечно, этот огромный реактор, уран, тяжелая вода — божественный эликсир, который сделает его мудрее, сильнее, талантливее. Посреди «Атомкеллер», атомной кельи-землянки, ему вот-вот будет вручена награда, предмет мечтаний с детских лет. И Гейзенберг чувствует себя немного героем, чем-то сродни тому юноше, что одолел Клингзора и заслужил благословение Создателя.
— Начинайте, — чуть слышно произносит он.
В помещении воцаряется полная тишина, сравнимая с безмолвием верующих, замерших в ожидании божественного чуда, или преисполненных благоговения рыцарей Грааля, собравшихся в замке Монсальват и не спускающих глаз с чаши; все молятся, все ищут спасения… Понемногу тяжелая вода начинает смачивать атомы урана, лаская их, активируя, вдыхая в них жизнь, побуждая спариваться и делиться, взрываться, бросаться друг на друга, отскакивать, подпрыгивать и размножаться, взаимодействовать… Постепенно начинается реакция. Да-да, реакция! Вот оно, долгожданное чудо! Чудо спасения! Вирц вдруг вспоминает, что они не приняли никаких мер защиты на случай возникновения цепной реакции; переполнявшие их досада и нетерпение заставили позабыть о самом очевидном, о необходимости соблюдать осторожность. А может, хоть они в этом и не признаются, им не жаль отдать свои жизни, только бы эксперимент удался и навеки их обессмертил.
Вирц поворачивается к Гейзенбергу и говорит, что в их распоряжении лишь небольшой слиток кадмия (металл, способный быстро поглощать нейтроны) на случай осложнения, однако не уверен, что его будет достаточно, если реакция пойдет особенно бурно. Гейзенберг на секунду задумывается, но его мысли тут же переключаются на другое; он слишком занят подсчетами роста энергетической мощности… Так, так, давай еще, да, еще немного, еще…
Внезапно процесс останавливается. И это все? А рыцарям Грааля разрешается плакать? Гейзенберг еще раз проверяет свои расчеты. Его голос звучит устало и обреченно.
— Шестьсот семьдесят процентов, — только и произносит он.
— Самый высокий уровень размножения из когда-либо достигнутых, — отмечает Вирц.
Ну и что ж, что самый высокий? Все равно неудача, очередная оглушительная неудача. И последняя.
— Для достижения критической массы понадобится дополнительно пятьдесят процентов урана и тяжелой воды, — бормочет Гейзенберг.
— Может быть, еще удастся заполучить материал из запасов лаборатории Дибнера в Штадтильме.
— Может быть.
Но оба знают, что обманывают самих себя. Американские войска уже заняли всю Тюрингию. До Штадтильма не добраться. 8 апреля становится известно, что Дибнеру пришлось бросить лабораторию. Времени не остается. Ничего не остается. Гейзенберг дает указание подготовиться к бегству. Сам же отправляется к семье, в Урфельд. Там 3 мая его арестует полковник Пэш из американской миссии Alsos.
Через четыре дня, 7 мая, начальник штаба оперативного руководства верховного командования генерал Йодль и командующий подводным флотом адмирал Ханс Георг фон Фридебург в Реймсе подписывают акт о безоговорочной капитуляции Германии.
11
16 июля 1945 года в Тринити, штат Нью-Мексико, неподалеку от Лос-Аламоса, производится первое в истории испытание опытного образца атомной бомбы с плутониевым зарядом. Меньше чем через месяц, 6 августа, гигантский радиоактивный гриб поднимается над руинами японского города Хиросима. Это доказывает, что бомба, начиненная ураном-235, тоже работает. Еще через три дня, 9 августа, настает черед успешного применения плутониевой бомбы, разрушившей Нагасаки.
В шведском Фарм-холле нацистские ученые-атомщики испытывают горькое сожаление по поводу этих новостей. Но есть ли среди них такие, что оплакивают погибших?
Диалог третий: О непредсказуемости судьбы
Лейпциг, 7 ноября 1989 года
— Вам не кажется, доктор, что возникает слишком много вопросов? Мне, например, непонятно, почему все защищали человека, который до последнего дня прилагал всяческие усилия для того, чтобы снабдить Гитлера атомной бомбой, — говорю я. — А если бы коллектив Гейзенберга не потерпел неудачу, а, наоборот, достиг своей цели? Если бы в первые месяцы 1945 года в распоряжении немцев появилась атомная бомба, что тогда случилось бы с миром?
— Но этого не произошло.
— Как бы то ни было, — не сдаюсь я, — за ним водятся и другие грехи. Если уж говорить открыто, я убежден, что именно Гейзенберг выдал большинство своих друзей из «Кружка по средам», участвовавших в заговоре против Гитлера. Он — единственный среди членов кружка, кто избежал общей участи…
Ульрих так и сидит на правом краю моей кровати. За стеклами очков его глаза как-то по-особенному поблескивают. В руках у него твердая пластина с пришпиленным листом бумаги, на котором врачи при обходе обычно делают пометки. Пока я говорю, он не перестает записывать.
— А у вас есть доказательства, чтобы выдвигать подобное обвинение? Для чего ему понадобилось делать это?
— Разве не понятно, доктор? Гейзенберг гораздо теснее сотрудничал с нацистскими властями, чем казалось. В 1944-м когда арестовали и расстреляли десятки заговорщиков, в том числе друзей Гейзенберга, его даже не побеспокоили! И это при том, что за несколько дней до попытки переворота он ужинал в компании некоторых руководителей заговора. После покушения Гиммлер разворачивает безжалостную бойню, в ней гибнут многие, чья единственная вина заключалась в родственных отношениях с заговорщиками. Но почему-то профессора Гейзенберга и пальцем не трогают… Разве это не заставляет задуматься? Меня схватили и отдали под суд. Лишь по счастливой случайности я выжил. А его продолжали осыпать всевозможными милостями сначала нацисты, а потом англичане… Ему простили все, словно быть гениальным — то же самое, что быть безгрешным…
— Да, странно, — соглашается мой собеседник, а потом добавляет миролюбиво: — Только все же везение Гейзенберга не делает его виноватым в том, что случилось с вами, профессор Линкс…
— Пожалуйста, не начинайте все снова. — Я слегка теряю терпение. — Вам мало того, что я рассказал? Гейзенбергу было наплевать на друзей, ему лишь бы холить свою гордыню, постоянно осознавать собственное превосходство. Он использовал свои научные достижения, чтобы выторговать для себя выгодные условия у союзников… Он всегда думал только о себе!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Так и есть, это чаша Грааля, приз, коего Гейзенберг добивался столько лет, итог его жизненных исканий. Как же он не догадался раньше! Ну конечно, этот огромный реактор, уран, тяжелая вода — божественный эликсир, который сделает его мудрее, сильнее, талантливее. Посреди «Атомкеллер», атомной кельи-землянки, ему вот-вот будет вручена награда, предмет мечтаний с детских лет. И Гейзенберг чувствует себя немного героем, чем-то сродни тому юноше, что одолел Клингзора и заслужил благословение Создателя.
— Начинайте, — чуть слышно произносит он.
В помещении воцаряется полная тишина, сравнимая с безмолвием верующих, замерших в ожидании божественного чуда, или преисполненных благоговения рыцарей Грааля, собравшихся в замке Монсальват и не спускающих глаз с чаши; все молятся, все ищут спасения… Понемногу тяжелая вода начинает смачивать атомы урана, лаская их, активируя, вдыхая в них жизнь, побуждая спариваться и делиться, взрываться, бросаться друг на друга, отскакивать, подпрыгивать и размножаться, взаимодействовать… Постепенно начинается реакция. Да-да, реакция! Вот оно, долгожданное чудо! Чудо спасения! Вирц вдруг вспоминает, что они не приняли никаких мер защиты на случай возникновения цепной реакции; переполнявшие их досада и нетерпение заставили позабыть о самом очевидном, о необходимости соблюдать осторожность. А может, хоть они в этом и не признаются, им не жаль отдать свои жизни, только бы эксперимент удался и навеки их обессмертил.
Вирц поворачивается к Гейзенбергу и говорит, что в их распоряжении лишь небольшой слиток кадмия (металл, способный быстро поглощать нейтроны) на случай осложнения, однако не уверен, что его будет достаточно, если реакция пойдет особенно бурно. Гейзенберг на секунду задумывается, но его мысли тут же переключаются на другое; он слишком занят подсчетами роста энергетической мощности… Так, так, давай еще, да, еще немного, еще…
Внезапно процесс останавливается. И это все? А рыцарям Грааля разрешается плакать? Гейзенберг еще раз проверяет свои расчеты. Его голос звучит устало и обреченно.
— Шестьсот семьдесят процентов, — только и произносит он.
— Самый высокий уровень размножения из когда-либо достигнутых, — отмечает Вирц.
Ну и что ж, что самый высокий? Все равно неудача, очередная оглушительная неудача. И последняя.
— Для достижения критической массы понадобится дополнительно пятьдесят процентов урана и тяжелой воды, — бормочет Гейзенберг.
— Может быть, еще удастся заполучить материал из запасов лаборатории Дибнера в Штадтильме.
— Может быть.
Но оба знают, что обманывают самих себя. Американские войска уже заняли всю Тюрингию. До Штадтильма не добраться. 8 апреля становится известно, что Дибнеру пришлось бросить лабораторию. Времени не остается. Ничего не остается. Гейзенберг дает указание подготовиться к бегству. Сам же отправляется к семье, в Урфельд. Там 3 мая его арестует полковник Пэш из американской миссии Alsos.
Через четыре дня, 7 мая, начальник штаба оперативного руководства верховного командования генерал Йодль и командующий подводным флотом адмирал Ханс Георг фон Фридебург в Реймсе подписывают акт о безоговорочной капитуляции Германии.
11
16 июля 1945 года в Тринити, штат Нью-Мексико, неподалеку от Лос-Аламоса, производится первое в истории испытание опытного образца атомной бомбы с плутониевым зарядом. Меньше чем через месяц, 6 августа, гигантский радиоактивный гриб поднимается над руинами японского города Хиросима. Это доказывает, что бомба, начиненная ураном-235, тоже работает. Еще через три дня, 9 августа, настает черед успешного применения плутониевой бомбы, разрушившей Нагасаки.
В шведском Фарм-холле нацистские ученые-атомщики испытывают горькое сожаление по поводу этих новостей. Но есть ли среди них такие, что оплакивают погибших?
Диалог третий: О непредсказуемости судьбы
Лейпциг, 7 ноября 1989 года
— Вам не кажется, доктор, что возникает слишком много вопросов? Мне, например, непонятно, почему все защищали человека, который до последнего дня прилагал всяческие усилия для того, чтобы снабдить Гитлера атомной бомбой, — говорю я. — А если бы коллектив Гейзенберга не потерпел неудачу, а, наоборот, достиг своей цели? Если бы в первые месяцы 1945 года в распоряжении немцев появилась атомная бомба, что тогда случилось бы с миром?
— Но этого не произошло.
— Как бы то ни было, — не сдаюсь я, — за ним водятся и другие грехи. Если уж говорить открыто, я убежден, что именно Гейзенберг выдал большинство своих друзей из «Кружка по средам», участвовавших в заговоре против Гитлера. Он — единственный среди членов кружка, кто избежал общей участи…
Ульрих так и сидит на правом краю моей кровати. За стеклами очков его глаза как-то по-особенному поблескивают. В руках у него твердая пластина с пришпиленным листом бумаги, на котором врачи при обходе обычно делают пометки. Пока я говорю, он не перестает записывать.
— А у вас есть доказательства, чтобы выдвигать подобное обвинение? Для чего ему понадобилось делать это?
— Разве не понятно, доктор? Гейзенберг гораздо теснее сотрудничал с нацистскими властями, чем казалось. В 1944-м когда арестовали и расстреляли десятки заговорщиков, в том числе друзей Гейзенберга, его даже не побеспокоили! И это при том, что за несколько дней до попытки переворота он ужинал в компании некоторых руководителей заговора. После покушения Гиммлер разворачивает безжалостную бойню, в ней гибнут многие, чья единственная вина заключалась в родственных отношениях с заговорщиками. Но почему-то профессора Гейзенберга и пальцем не трогают… Разве это не заставляет задуматься? Меня схватили и отдали под суд. Лишь по счастливой случайности я выжил. А его продолжали осыпать всевозможными милостями сначала нацисты, а потом англичане… Ему простили все, словно быть гениальным — то же самое, что быть безгрешным…
— Да, странно, — соглашается мой собеседник, а потом добавляет миролюбиво: — Только все же везение Гейзенберга не делает его виноватым в том, что случилось с вами, профессор Линкс…
— Пожалуйста, не начинайте все снова. — Я слегка теряю терпение. — Вам мало того, что я рассказал? Гейзенбергу было наплевать на друзей, ему лишь бы холить свою гордыню, постоянно осознавать собственное превосходство. Он использовал свои научные достижения, чтобы выторговать для себя выгодные условия у союзников… Он всегда думал только о себе!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94