— Гедель? Влюблен? — изумился Бэкон.
— А по виду не скажешь, правда? — продолжал смеяться фон Нейман. — Тем не менее это так: наш застенчивый тихоня Курт Гедель без ума от своей жены. Чтобы добиться от нее согласия выйти за него замуж, он без устали преследовал ее, завалил подарками и еще много чего сделал… Только женщины способны превратить мужчину из гения в скотину.
— Значит, все закончилось хорошо?
— Расскажу вам, Бэкон, но только при условии, что вы будете хранить молчание. Лишь очень немногие здесь, в Америке, посвящены в эту тайну. Жена Геделя Адель в свое время работала в Вене танцовщицей в одном из ночных клубов с плохой репутацией. Для родителей Курта было совершенно неприемлемым, чтобы их мальчик водился с подобной женщиной…
— Но ведь профессор Гедель к тому времени уже достиг почти тридцатилетнего возраста!
— В их семье царили весьма консервативные порядки, Бэкон, и сына держали в строгом подчинении. Да, ситуация сложилась по-настоящему трагическая! Прошло много лет, прежде чем он решился пойти наперекор воле родителей. Теперь понимаете? Ваша ссора с невестой напомнила профессору его прежние переживания. Вот почему он расплакался!
— Я не мог даже представить подобного!
— Да, история удивительная, — задумчиво произнес фон Нейман, словно разделяя волнение Бэкона, тронутого тем, что выпавшее на его долю психологическое испытание привело другого человека к эмоциональному срыву. — Несомненно, между вами есть что-то общее. Подлинная трагедия профессора Геделя заключается не в проблеме континуума и не в существовании формально неразрешимых суждений, а в том, что он мучительно и страстно любит проститутку — свою жену.
Автобиографические резюме: от теории множеств до тоталитаризма

Резюме 1. Детство и конец одной эпохи
Нетрудно предположить, что, ознакомившись с историей лейтенанта Фрэнсиса П. Бэкона, вы задались вопросом: если этот господин Густав Линкс, преподаватель математики Лейпцигского университета, утверждает, что излагает одни только факты, то каким образом ему стали известны самые невообразимые подробности жизни другого человека, то есть того же лейтенанта Бэкона?
Что ж, ваша обеспокоенность, скорее всего, достаточно обоснованна, поэтому я взял на себя смелость включить в повествование данную главу. Да, сомнения, как говорится, имеют право на существование, но, когда они развеются, мой рассказ приобретет достоверность. Мы, ученые, знаем, что без доказательства любая теория рассыплется, как карточный домик. Не отрицаю, некоторые события не обязательно произошли в действительности (именно поэтому они обозначены здесь как гипотезы), поскольку мне и впрямь не довелось участвовать в них лично, но лейтенант Фрэнсис П. Бэкон сам поведал мне о своей жизни, когда мы вместе коротали время за нескончаемыми разговорами. Наступала минута, когда он откладывал в сторону протокол допроса, я переставал давать долгие и скучные показания, и тогда между нами возникала удивительная, похожая на заговорщическую, связь; задушевная близость двух искренних друзей; единение не только наших умов, но и сердец. В эти мгновения полного согласия и сопереживания мне доводилось выслушивать от него признания настолько откровенные, что позавидовали бы многие психоаналитики и духовники. Мы менялись ролями, и на некоторое время я превращался в дознавателя, а он становился объектом изучения.
Дальше в лес — больше дров; за одним вопросом тянутся все новые. Какие обстоятельства привели меня и лейтенанта Бэкона к месту нашей встречи? Когда впервые столкнула нас судьба? В чем состоит наше общее предназначение? Как случилось, что пересеклись параллельные линии наших жизней? Объяснить все это возможно, сказав хотя бы несколько слов о моей собственной персоне.
Прошедшие годы позволяют взглянуть на собственную жизнь с расстояния, рассмотреть ее, словно какое-то постороннее явление или, образнее, будто мелкую букашку, ползающую и шевелящую усиками под увеличительным стеклом. Теперь мне понятно, что со дня рождения моя судьба неразрывно связана с историей двадцатого века, как морская минога, присосавшаяся к коже огромного кита, обрекает себя на бесконечные странствия в его неизменной компании. На мою долю выпало жить в непростое время, в обществе особенных людей, с которыми я познакомился в первой половине столетия. Чисто случайное стечение обстоятельств сделало меня свидетелем великих событий и самых разрушительных несчастий, когда-либо постигавших человечество: двух мировых войн, трагедий Аушвица и Хиросимы, а также рождения новой науки.
Я слишком многословен. Начинать надо с самого главного, найти слова, которые создали бы ясное представление обо мне, пробудить у читателя интерес к моей личности, впечатлить каким-то эффектным ходом — но ничего подобного у меня не получается, к сожалению. Что ж, скажу самое очевидное. Меня зовут — повторюсь — Густав Линкс. Родился 25 марта 1905 года в Мюнхене, столице Баварии. Мой отец, Юрген Линкс, преподавал в университете историю Средних веков. Мою мать звали Эльза Шварц, но мои воспоминания о ней весьма расплывчатые, поскольку она умерла во время выкидыша, когда мне было только три года. Так что не могу сказать о ней почти ничего. Из-за случившейся с ней трагедии я оказался единственным ребенком, и, вопреки принятым в то время обычаям, мне не пришлось делиться своими немногими детскими радостями с целым выводком сводных братьев и сестер; отец так и не женился больше, хотя никто бы не подумал, что раннее вдовство потрясло его до такой степени.
Я родился в мире, где порядок и педантичность ценились превыше всего, легкомыслию не было места, а всякие несуразности — войны, страдания, ужасы — считались огорчительными исключениями из правил, ошибками, исчезающими вместе с эволюцией общества.
К счастью, мир моего детства состоял не только из научно обоснованного аскетизма. Нашлось для меня занятие, которое в значительной степени сформировало мой характер: я вступил в ряды Wandervogel — «Перелетных птиц» — так в те времена называлось движение, похожее на заграничных бойскаутов и призванное способствовать физическому воспитанию немецких подростков. Тогда-то я и познакомился с Генрихом фон Лютцем, надолго ставшим мне лучшим другом и сыгравшим важную роль в моей жизни, а также с Вернером Гейзенбергом, который был старше нас на четыре года и уже сам руководил группой «Перелетных птиц».

Резюме 2. Молодость и иррационализм
Мы с Генрихом были настолько преданными и неразлучными приятелями, что каждый словно существовал в оболочке другого. Оба досконально знали все привычки, наклонности и пристрастия друг друга.
В шестнадцать лет мы вместе впервые посетили публичный дом и заказали одну проститутку на двоих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94