Но он как будто оправдал меня. Все стало просто, и теперь с этим легко было покончить. Наконец Аксель смилостивился надо мной.
— Как ты собираешься поступить с Анной? — спросил он.
— Ты прекрасно знаешь, что я ей тоже не нужен.
— А если понадобишься?
Я вздохнул и пожал плечами:
— Возьму с собой в Рейнснес.
На губах у Акселя заиграла злая усмешка.
— Вот это да! Ты делаешь успехи! Я хочу присутствовать, когда ты ей это предложишь. Мне доставит удовольствие лицезреть твой первый мужской поступок.
Я счел, что мне не следует отвечать на его слова.
— А если она согласится поехать с тобой в твою ледяную пустыню? — спросил он.
Я почувствовал, что Аксель готовит мне ловушку.
— Этого не случится, — заверил я его.
— Почему же? Зачем же она лжет и наговаривает на себя то, что может пагубно отразиться на ее репутации? И все это ради тебя!
— Я не отвечаю за то, что она говорит!
Он кивнул. И продолжал кивать некоторое время.
— Подумать только, Вениамин Грёнэльв понял наконец, как проста любовь. Он не откажется от любви, но и не приложит ни малейших усилий, чтобы добиться ее! Он не отвечает за то, что говорит Анна! И не задумывается, почему она так говорит! Он! Который мечтал переспать с невестой своего друга! Вот твое евангелие любви и дружбы! Поздравляю!
Он встал и собрался уходить. Я не успел опомниться, как он был уже у двери.
— Ты уходишь?
— А я и не приходил, — буркнул он.
— Мы больше не друзья?
— Во всяком случае, сегодня. — Голос его звучал устало.
— Ты не скажешь ей… что я выдал ее? — попросил я. Аксель посмотрел на меня с жалостью.
— Нет! — коротко бросил он.
* * *
Теперь настал его черед избегать меня. Даже в клинике. Я неукоснительно соблюдал распорядок хирургического отделения профессора Саксторпа. Моя жизнь подчинялась его строгим правилам и запаху карболки.
Ежедневно мое мужество подвергалось серьезному испытанию — вопреки обычаям и приличию я ходил в акушерское отделение и вымаливал молока для ребенка на Стуре Страндстреде. Молоко я относил к бабушкиной двери. Несколько раз я слышал, как за дверью плакала девочка.
В мае у нас с Акселем начался шестинедельный курс по акушерству, но мы так и не помирились.
От Дины по-прежнему не было ни слуху ни духу.
Я нарочно изводил себя мыслями, что сейчас Аксель и Анна гуляют у озера или пошли в Тиволи. Эти мысли вызывали усталость. Мне хотелось заснуть и не просыпаться.
У себя на Бредгаде я аккуратно выносил ведро с нечистотами, словно это было делом моей жизни. Я даже постарался выяснить свое материальное положение. Мне было ясно, что я должен просить, чтобы мне продлили срок ординатуры до моего отъезда домой. Домой? Значит, я полагал, что смогу избежать судебного процесса?
В свое оправдание хочу сказать, что не собирался писать Андерсу или посылать ему телеграмму с просьбой прислать немного денег для бабушки Карны.
Постепенно я восстановил в памяти наш последний разговор с Акселем. Вспомнил его обвинения. Попытался вспомнить и нашу последнюю встречу с Анной. Но все это как будто больше не имело ко мне отношения.
Я вытащил сочинения Кьеркегора. Не потому, что хотел снова перечитать их, а просто чтобы спастись от самого себя.
«Страх и трепет»: «…лишь тот, кто обнажает меч, получает Исаака. Тот, кто не станет трудиться, не получит хлеба, но будет обманут так же, как боги обманули Орфея, показав ему мираж вместо возлюбленной; обманули потому, что он был чувствителен, а не храбр, потому, что он был кифаредом, а не настоящим мужчиной… таким, который, желая работать, кормит собственного отца».
Эти постулаты помогали мне сдерживать свои чувства.
ГЛАВА 16
Однажды вечером я пошел в пивную, потому что не мог больше оставаться на Бредгаде один на один с кандидатом Вениамином Грёнэльвом и вдовой Фредериксен.
Увидев Акселя, я понял, как сильно мне его не хватало. Он сидел один. В углу. Под керосиновой лампой.
Я подошел к его столику. Нерешительно выждал некоторое время. Он вяло кивнул, и я сел.
— Пришел поклониться старым святыням?
— Хотел посмотреть, начала ли расти борода у новых желторотых в Регенсене, — ответил я.
Он мрачно кивнул.
— С бородой все не так просто, нет! — сказал он, помолчав.
— Я угощаю!
Нам принесли пива, но он по-прежнему не подавал признаков жизни.
— У тебя был трудный день? — спросил я.
— Я чуть не умер от смеха, — ответил он.
— Даже так?
— Да!
Я отпил немного и огляделся по сторонам. Решил, что мне нужно снять пальто. Снял и снова сел рядом с ним. Он все не поднимал головы.
— Аксель, послушай! — взмолился я.
— Не кричи! — крикнул он так, что официантка с подносом вздрогнула.
— Кого ты хочешь убить? Меня? Или кого-нибудь другого?
— Я не убиваю людей, — отрезал он.
— Тогда в чем дело?
— А это вопрос!
Я вдруг сообразил, что он имеет в виду. Мы сидели, глядя в разные стороны, словно были незнакомы друг с другом.
— Я был на похоронах, — неожиданно сказал он. — О Господи!
Я насторожился:
— Да?
— Она думала, что это я… мне пришлось, черт подери, втолковать ей, что отец ребенка не я, а ты…
— Благодарю за заботу! А почему ты заговорил об этом сейчас? Чтобы помучить меня?
— Да, да, угадал, только успокойся! — громыхнул он. Я был невозмутим, но старался не встречаться с ним глазами. Он снова принялся за свое:
— Ты ее видел?
— Кого?
— Девочку.
— Да.
— Похожа она на тебя?
— Прекрати! — взмолился я.
Через некоторое время я не выдержал:
— Угощаю водкой!
— Какой ты щедрый сегодня! — презрительно бросил он.
— Какой уж есть.
— Ты виделся с Анной? — равнодушно спросил он, когда нам принесли водку.
— Нет. А ты?
— Виделся. — Он кинул на меня злобный взгляд.
— Я скоро уезжаю домой, — неожиданно сообщил я.
— Еще бы! Здесь у тебя земля горит под ногами! Это было уже слишком. Я отодвинул рюмку и встал.
Надел пальто. Его глаза следили за мной.
— Пойду! — Я кивнул на прощание.
Он как будто не заметил моего эффектного жеста.
— А где твоя мать? Все еще за границей? Она поправилась? — спросил он, словно мы все еще сидели за столиком друг против друга.
— Она и не была больна.
— Но ведь ты ездил в Берлин из-за ее болезни?
— Я с ней не встречался, — уклончиво ответил я.
— Вот как?
— Да.
— Но ведь ты привез ее виолончель?.. Я думал, что из-за болезни она больше не может играть. Если не ошибаюсь, она раньше играла?
— Да, какое-то время. Брала уроки.
— Я так и понял. А теперь, значит, перестала?
— Да.
— Она тоже собирается вернуться домой?
— Нет.
— Да сядь же ты в конце концов! Чего ты злишься? Это я должен злиться, а не ты! — заорал он.
Я пожал плечами и сел на кончик стула.
— Странные у вас там женщины, на Северном полюсе! Ты не находишь? — Он даже улыбнулся.
Я промолчал.
— Она хорошо играет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
— Как ты собираешься поступить с Анной? — спросил он.
— Ты прекрасно знаешь, что я ей тоже не нужен.
— А если понадобишься?
Я вздохнул и пожал плечами:
— Возьму с собой в Рейнснес.
На губах у Акселя заиграла злая усмешка.
— Вот это да! Ты делаешь успехи! Я хочу присутствовать, когда ты ей это предложишь. Мне доставит удовольствие лицезреть твой первый мужской поступок.
Я счел, что мне не следует отвечать на его слова.
— А если она согласится поехать с тобой в твою ледяную пустыню? — спросил он.
Я почувствовал, что Аксель готовит мне ловушку.
— Этого не случится, — заверил я его.
— Почему же? Зачем же она лжет и наговаривает на себя то, что может пагубно отразиться на ее репутации? И все это ради тебя!
— Я не отвечаю за то, что она говорит!
Он кивнул. И продолжал кивать некоторое время.
— Подумать только, Вениамин Грёнэльв понял наконец, как проста любовь. Он не откажется от любви, но и не приложит ни малейших усилий, чтобы добиться ее! Он не отвечает за то, что говорит Анна! И не задумывается, почему она так говорит! Он! Который мечтал переспать с невестой своего друга! Вот твое евангелие любви и дружбы! Поздравляю!
Он встал и собрался уходить. Я не успел опомниться, как он был уже у двери.
— Ты уходишь?
— А я и не приходил, — буркнул он.
— Мы больше не друзья?
— Во всяком случае, сегодня. — Голос его звучал устало.
— Ты не скажешь ей… что я выдал ее? — попросил я. Аксель посмотрел на меня с жалостью.
— Нет! — коротко бросил он.
* * *
Теперь настал его черед избегать меня. Даже в клинике. Я неукоснительно соблюдал распорядок хирургического отделения профессора Саксторпа. Моя жизнь подчинялась его строгим правилам и запаху карболки.
Ежедневно мое мужество подвергалось серьезному испытанию — вопреки обычаям и приличию я ходил в акушерское отделение и вымаливал молока для ребенка на Стуре Страндстреде. Молоко я относил к бабушкиной двери. Несколько раз я слышал, как за дверью плакала девочка.
В мае у нас с Акселем начался шестинедельный курс по акушерству, но мы так и не помирились.
От Дины по-прежнему не было ни слуху ни духу.
Я нарочно изводил себя мыслями, что сейчас Аксель и Анна гуляют у озера или пошли в Тиволи. Эти мысли вызывали усталость. Мне хотелось заснуть и не просыпаться.
У себя на Бредгаде я аккуратно выносил ведро с нечистотами, словно это было делом моей жизни. Я даже постарался выяснить свое материальное положение. Мне было ясно, что я должен просить, чтобы мне продлили срок ординатуры до моего отъезда домой. Домой? Значит, я полагал, что смогу избежать судебного процесса?
В свое оправдание хочу сказать, что не собирался писать Андерсу или посылать ему телеграмму с просьбой прислать немного денег для бабушки Карны.
Постепенно я восстановил в памяти наш последний разговор с Акселем. Вспомнил его обвинения. Попытался вспомнить и нашу последнюю встречу с Анной. Но все это как будто больше не имело ко мне отношения.
Я вытащил сочинения Кьеркегора. Не потому, что хотел снова перечитать их, а просто чтобы спастись от самого себя.
«Страх и трепет»: «…лишь тот, кто обнажает меч, получает Исаака. Тот, кто не станет трудиться, не получит хлеба, но будет обманут так же, как боги обманули Орфея, показав ему мираж вместо возлюбленной; обманули потому, что он был чувствителен, а не храбр, потому, что он был кифаредом, а не настоящим мужчиной… таким, который, желая работать, кормит собственного отца».
Эти постулаты помогали мне сдерживать свои чувства.
ГЛАВА 16
Однажды вечером я пошел в пивную, потому что не мог больше оставаться на Бредгаде один на один с кандидатом Вениамином Грёнэльвом и вдовой Фредериксен.
Увидев Акселя, я понял, как сильно мне его не хватало. Он сидел один. В углу. Под керосиновой лампой.
Я подошел к его столику. Нерешительно выждал некоторое время. Он вяло кивнул, и я сел.
— Пришел поклониться старым святыням?
— Хотел посмотреть, начала ли расти борода у новых желторотых в Регенсене, — ответил я.
Он мрачно кивнул.
— С бородой все не так просто, нет! — сказал он, помолчав.
— Я угощаю!
Нам принесли пива, но он по-прежнему не подавал признаков жизни.
— У тебя был трудный день? — спросил я.
— Я чуть не умер от смеха, — ответил он.
— Даже так?
— Да!
Я отпил немного и огляделся по сторонам. Решил, что мне нужно снять пальто. Снял и снова сел рядом с ним. Он все не поднимал головы.
— Аксель, послушай! — взмолился я.
— Не кричи! — крикнул он так, что официантка с подносом вздрогнула.
— Кого ты хочешь убить? Меня? Или кого-нибудь другого?
— Я не убиваю людей, — отрезал он.
— Тогда в чем дело?
— А это вопрос!
Я вдруг сообразил, что он имеет в виду. Мы сидели, глядя в разные стороны, словно были незнакомы друг с другом.
— Я был на похоронах, — неожиданно сказал он. — О Господи!
Я насторожился:
— Да?
— Она думала, что это я… мне пришлось, черт подери, втолковать ей, что отец ребенка не я, а ты…
— Благодарю за заботу! А почему ты заговорил об этом сейчас? Чтобы помучить меня?
— Да, да, угадал, только успокойся! — громыхнул он. Я был невозмутим, но старался не встречаться с ним глазами. Он снова принялся за свое:
— Ты ее видел?
— Кого?
— Девочку.
— Да.
— Похожа она на тебя?
— Прекрати! — взмолился я.
Через некоторое время я не выдержал:
— Угощаю водкой!
— Какой ты щедрый сегодня! — презрительно бросил он.
— Какой уж есть.
— Ты виделся с Анной? — равнодушно спросил он, когда нам принесли водку.
— Нет. А ты?
— Виделся. — Он кинул на меня злобный взгляд.
— Я скоро уезжаю домой, — неожиданно сообщил я.
— Еще бы! Здесь у тебя земля горит под ногами! Это было уже слишком. Я отодвинул рюмку и встал.
Надел пальто. Его глаза следили за мной.
— Пойду! — Я кивнул на прощание.
Он как будто не заметил моего эффектного жеста.
— А где твоя мать? Все еще за границей? Она поправилась? — спросил он, словно мы все еще сидели за столиком друг против друга.
— Она и не была больна.
— Но ведь ты ездил в Берлин из-за ее болезни?
— Я с ней не встречался, — уклончиво ответил я.
— Вот как?
— Да.
— Но ведь ты привез ее виолончель?.. Я думал, что из-за болезни она больше не может играть. Если не ошибаюсь, она раньше играла?
— Да, какое-то время. Брала уроки.
— Я так и понял. А теперь, значит, перестала?
— Да.
— Она тоже собирается вернуться домой?
— Нет.
— Да сядь же ты в конце концов! Чего ты злишься? Это я должен злиться, а не ты! — заорал он.
Я пожал плечами и сел на кончик стула.
— Странные у вас там женщины, на Северном полюсе! Ты не находишь? — Он даже улыбнулся.
Я промолчал.
— Она хорошо играет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113