Дина, во всяком случае, выглядела необычно. В каком-то смысле лучше. С нею ни в чем нельзя быть уверенным.
Юхан был строг. Но он нарочно напустил на себя эту строгость. Вениамин видел, что ест он с удовольствием.
Фома был молчалив и ел, стараясь соблюдать все правила приличия. Наливал себе мало и следил за тем, чтобы есть и пить так, как его учила Стине. Утром он брился с таким ожесточением, что все лицо у него было в кровавых порезах. Костюм, присланный из Тромсё по мерке, снятой Стине, жал ему в груди. Фома считал, что с них безбожно содрали за эту тряпку.
Он то и дело поднимал на Стине глаза — один голубой, другой карий. И если она незаметно кивала, он. знал, что все делает правильно. Он медленно и тщательно прожевывал пищу. И вообще ел даже красивее, чем жена пробста. Можно было только удивляться, как эта благородная дама быстро и жадно глотает кусок за куском.
ГЛАВА 8
Весна отступила и наказала всех, кто работал в поле. Листья перестали распускаться, и цветы закрыли свои бутоны.
Однажды все собрались в гостиной за круглым столом, над которым висела лампа. Андерс, Дина, Юхан, кандидат Ангелл и Вениамин. Вениамин решал примеры по математике, которые должен был закончить до ужина. Правая рука скользила по зеленой плюшевой скатерти, карандаш он держал в левой.
От него не укрылось, что кандидат Ангелл пытается поддакивать и Дине, и Юхану. Смешно, неужели он не понимает, что это невозможно? Кандидат Ангелл восхищался Юханом, потому что тот был пастором, и во всем поддакивал ему. Однако ему нравилась Дина, поэтому он соглашался и с нею.
Андерс прочел в «Тромсё Стифтстиденде», что бергенские цены на рыбу уже определились. Нурландская сайда дошла до девяноста шести скиллингов за вог. Тресковая икра стоила шесть талеров тридцать скиллингов за бочку.
Юхан и кандидат Ангелл заговорили о русском царе. Это невероятно! Царь хочет отменить крепостное право, заявив, что лучше провести реформу сверху, чем она будет проведена снизу с бунтами и кровопролитием!
Кровопролитие! В этом слове было что-то страшное. Непредсказуемое. Оно застревало в горле и мешало дышать. Вениамин не мог понять, как русский царь может быть сразу и добрым, и опасным.
Андерс считал, что царь, бесспорно, действует умно. Но кандидат Ангелл не был в этом уверен. Он считал русских дикарями, с которыми можно справиться только силой.
Юхан сказал, что Крымская война и Парижский мир показали, что происходит в России. Русский народ был унижен и этой войной, и этим миром. Но империя сохранилась! Поэтому государству нужен царь, который превосходил бы обычные человеческие мерки. Теперь уже Вениамину было точно не до примеров.
— Не понимаю, как это возможно, — вмешалась в разговор Дина.
— Что именно? — спросил Андерс.
— Быть царем и в то же время обладать обычными человеческими качествами.
— Цари тоже едят, пьют и любят, как и все Божьи создания, — объяснил Андерс.
— Дина имела в виду любовь к ближним, — поправил его Юхан.
Андерс наморщил лоб.
— Хорошо, что у нас есть Юхан, он нам все объяснит, — улыбнулась Дина.
— А то как же, — добродушно согласился Андерс и погладил Дину по руке. — Хотя я всегда считал, что без любви к ближнему нельзя быть человеком, — прибавил он.
— Грех и жестокость исключают любовь к ближнему, — заметил Юхан. — А вся история русских царей зиждется на жестокости.
— Грехов у всех хватает, — сказал Андерс.
— А как обстоит дело с грехами у духовных лиц, милый Юхан? — спросила Дина.
Вениамин видел, что Юхану не по себе. Он вертел в руках щеточку, которой прочищают трубки. Стучал ею по кончикам пальцев, лицо его залила краска.
За столом стало тихо. Вениамин предпочитал не смотреть на собравшихся. Мало, что ли, с него примеров?
Дина вдруг заговорила таким тоном, как будто вспомнила, что ей надо выяснить с Юханом один вопрос:
— Вот бы поехать туда и увидеть все своими глазами! Это такая большая страна… Она непостижимо богата. Не только землей и сырьем. Там замечательное искусство. И музыка! У нас же все измельчало — и люди, и грехи. Нас просто душат эти мелкие грехи!
Зачем она так сказала? Вениамин решил, что она хочет уехать. Правда, не думает ли она уехать? В страну русского? Боже Всемогущий! Господи, ведь Ты знаешь, что «торжественное» Андерса может снизойти на них всех! Скажи ей, что она не должна уезжать! А то здесь случится неурожай, голод и весна никогда не начнется.
Понимает ли Господь такие неоспоримые истины?
Вениамин должен был найти что-нибудь, что заставило бы Дину забыть об отъезде. Взгляд его упал на страницу газеты, где было написано об англичанке Флоренс Найтингейл. Он начал читать вслух о том, как она в Турции ходила с фонарем среди раненых солдат и не ограничивалась только молитвой о спасении их душ. Все свои силы она отдавала полевым лазаретам, пропитанным вонью и кровью; она ставила на место даже генералов, если у них не хватало милосердия к раненому врагу. Наконец-то кончилась эта война, которую никто не выиграл, но все проиграли. Теперь ангел с фонарем вернулся домой, в Англию. Флоренс Найтингейл осталась жива, но была морально сломлена и потеряла веру в то, что человеку свойственна доброта.
Все молчали, пока Вениамин читал. Поэтому он смог тут же задать свой вопрос:
— В какую доброту она потеряла веру?
— Она же была на войне, а там мало встретишь человеческой доброты, — объяснил Андерс.
— Почему? Разве, когда нет войны, доброты становится больше? — спросил Вениамин.
Андерс сложил газету на коленях.
— У нас здесь хотя бы не стреляют, — сказал Юхан. Вениамин почему-то слышал только те звуки, которые доносились из кухни и буфетной. Обеими руками он схватился за край стола. Стиснул зубы. Он с трудом сидел прямо. Если бы можно было положить голову на стол, все прошло бы. Его дурноты никто не заметил. Но он чувствовал странную вялость. Руки и ноги перестали его слушаться.
— Вениамин! — позвала его Дина ясным, твердым голосом.
Тогда он вырвался из оцепенения. Если не смотреть на них, все обойдется. Он нащупал ногами пол. Теперь оставалось только подняться. Однако он не вскочил. Он сделал два осторожных шага, и пол ринулся ему навстречу.
Дина была уже рядом. Она подхватила Вениамина и вывела его из комнаты.
А мужчины остались с русским царем, ценами на рыбу и английской леди с фонарем.
* * *
Из глубины пещеры доносились крики. Вениамин уже знал, кто его зовет. Он не отрывал глаз от рыбацкой сети. Глаза были старые. Слезящиеся. И не выносили света. Он не мог вырваться отсюда. Следы ночи сохранялись в сверкающем узоре, оживавшем при дневном свете. Сети были похожи на белые занавески, висевшие на открытых окнах.
Русский держал Вениамина мертвой хваткой. Его крики слышались со всех сторон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Юхан был строг. Но он нарочно напустил на себя эту строгость. Вениамин видел, что ест он с удовольствием.
Фома был молчалив и ел, стараясь соблюдать все правила приличия. Наливал себе мало и следил за тем, чтобы есть и пить так, как его учила Стине. Утром он брился с таким ожесточением, что все лицо у него было в кровавых порезах. Костюм, присланный из Тромсё по мерке, снятой Стине, жал ему в груди. Фома считал, что с них безбожно содрали за эту тряпку.
Он то и дело поднимал на Стине глаза — один голубой, другой карий. И если она незаметно кивала, он. знал, что все делает правильно. Он медленно и тщательно прожевывал пищу. И вообще ел даже красивее, чем жена пробста. Можно было только удивляться, как эта благородная дама быстро и жадно глотает кусок за куском.
ГЛАВА 8
Весна отступила и наказала всех, кто работал в поле. Листья перестали распускаться, и цветы закрыли свои бутоны.
Однажды все собрались в гостиной за круглым столом, над которым висела лампа. Андерс, Дина, Юхан, кандидат Ангелл и Вениамин. Вениамин решал примеры по математике, которые должен был закончить до ужина. Правая рука скользила по зеленой плюшевой скатерти, карандаш он держал в левой.
От него не укрылось, что кандидат Ангелл пытается поддакивать и Дине, и Юхану. Смешно, неужели он не понимает, что это невозможно? Кандидат Ангелл восхищался Юханом, потому что тот был пастором, и во всем поддакивал ему. Однако ему нравилась Дина, поэтому он соглашался и с нею.
Андерс прочел в «Тромсё Стифтстиденде», что бергенские цены на рыбу уже определились. Нурландская сайда дошла до девяноста шести скиллингов за вог. Тресковая икра стоила шесть талеров тридцать скиллингов за бочку.
Юхан и кандидат Ангелл заговорили о русском царе. Это невероятно! Царь хочет отменить крепостное право, заявив, что лучше провести реформу сверху, чем она будет проведена снизу с бунтами и кровопролитием!
Кровопролитие! В этом слове было что-то страшное. Непредсказуемое. Оно застревало в горле и мешало дышать. Вениамин не мог понять, как русский царь может быть сразу и добрым, и опасным.
Андерс считал, что царь, бесспорно, действует умно. Но кандидат Ангелл не был в этом уверен. Он считал русских дикарями, с которыми можно справиться только силой.
Юхан сказал, что Крымская война и Парижский мир показали, что происходит в России. Русский народ был унижен и этой войной, и этим миром. Но империя сохранилась! Поэтому государству нужен царь, который превосходил бы обычные человеческие мерки. Теперь уже Вениамину было точно не до примеров.
— Не понимаю, как это возможно, — вмешалась в разговор Дина.
— Что именно? — спросил Андерс.
— Быть царем и в то же время обладать обычными человеческими качествами.
— Цари тоже едят, пьют и любят, как и все Божьи создания, — объяснил Андерс.
— Дина имела в виду любовь к ближним, — поправил его Юхан.
Андерс наморщил лоб.
— Хорошо, что у нас есть Юхан, он нам все объяснит, — улыбнулась Дина.
— А то как же, — добродушно согласился Андерс и погладил Дину по руке. — Хотя я всегда считал, что без любви к ближнему нельзя быть человеком, — прибавил он.
— Грех и жестокость исключают любовь к ближнему, — заметил Юхан. — А вся история русских царей зиждется на жестокости.
— Грехов у всех хватает, — сказал Андерс.
— А как обстоит дело с грехами у духовных лиц, милый Юхан? — спросила Дина.
Вениамин видел, что Юхану не по себе. Он вертел в руках щеточку, которой прочищают трубки. Стучал ею по кончикам пальцев, лицо его залила краска.
За столом стало тихо. Вениамин предпочитал не смотреть на собравшихся. Мало, что ли, с него примеров?
Дина вдруг заговорила таким тоном, как будто вспомнила, что ей надо выяснить с Юханом один вопрос:
— Вот бы поехать туда и увидеть все своими глазами! Это такая большая страна… Она непостижимо богата. Не только землей и сырьем. Там замечательное искусство. И музыка! У нас же все измельчало — и люди, и грехи. Нас просто душат эти мелкие грехи!
Зачем она так сказала? Вениамин решил, что она хочет уехать. Правда, не думает ли она уехать? В страну русского? Боже Всемогущий! Господи, ведь Ты знаешь, что «торжественное» Андерса может снизойти на них всех! Скажи ей, что она не должна уезжать! А то здесь случится неурожай, голод и весна никогда не начнется.
Понимает ли Господь такие неоспоримые истины?
Вениамин должен был найти что-нибудь, что заставило бы Дину забыть об отъезде. Взгляд его упал на страницу газеты, где было написано об англичанке Флоренс Найтингейл. Он начал читать вслух о том, как она в Турции ходила с фонарем среди раненых солдат и не ограничивалась только молитвой о спасении их душ. Все свои силы она отдавала полевым лазаретам, пропитанным вонью и кровью; она ставила на место даже генералов, если у них не хватало милосердия к раненому врагу. Наконец-то кончилась эта война, которую никто не выиграл, но все проиграли. Теперь ангел с фонарем вернулся домой, в Англию. Флоренс Найтингейл осталась жива, но была морально сломлена и потеряла веру в то, что человеку свойственна доброта.
Все молчали, пока Вениамин читал. Поэтому он смог тут же задать свой вопрос:
— В какую доброту она потеряла веру?
— Она же была на войне, а там мало встретишь человеческой доброты, — объяснил Андерс.
— Почему? Разве, когда нет войны, доброты становится больше? — спросил Вениамин.
Андерс сложил газету на коленях.
— У нас здесь хотя бы не стреляют, — сказал Юхан. Вениамин почему-то слышал только те звуки, которые доносились из кухни и буфетной. Обеими руками он схватился за край стола. Стиснул зубы. Он с трудом сидел прямо. Если бы можно было положить голову на стол, все прошло бы. Его дурноты никто не заметил. Но он чувствовал странную вялость. Руки и ноги перестали его слушаться.
— Вениамин! — позвала его Дина ясным, твердым голосом.
Тогда он вырвался из оцепенения. Если не смотреть на них, все обойдется. Он нащупал ногами пол. Теперь оставалось только подняться. Однако он не вскочил. Он сделал два осторожных шага, и пол ринулся ему навстречу.
Дина была уже рядом. Она подхватила Вениамина и вывела его из комнаты.
А мужчины остались с русским царем, ценами на рыбу и английской леди с фонарем.
* * *
Из глубины пещеры доносились крики. Вениамин уже знал, кто его зовет. Он не отрывал глаз от рыбацкой сети. Глаза были старые. Слезящиеся. И не выносили света. Он не мог вырваться отсюда. Следы ночи сохранялись в сверкающем узоре, оживавшем при дневном свете. Сети были похожи на белые занавески, висевшие на открытых окнах.
Русский держал Вениамина мертвой хваткой. Его крики слышались со всех сторон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113