ГЛАВА 14
В голове у меня стоял стук. Я был бочкой, в которой что-то грохотало. И внутри, и снаружи. Бочка имела явный металлический привкус. Я открыл пересохший рот. Потом глаза. В комнате стоял туман. Некоторое время я выжидал, пытаясь найти удобное положение в этой грохочущей бочке.
Потом понял, что кто-то ощупью идет по коридору. Неуверенные быстрые шаги, свистящее дыхание. Ломающийся мальчишеский голос выкрикнул мое имя. Ему ответил визгливый голос хозяйки.
Я снова открыл глаза и увидел, что лежу, прижавшись щекой к чьим-то не совсем чистым ногам. Аксель лежал на спине и тупо смотрел на стоявшего в дверях парня. Мы с Акселем лежали валетом. Он, видимо, рухнул и заснул рядом со мной.
— Я уже приходил вечером. Тебя не было дома, — проговорил парень, взмахнув рукой.
Я стал перелезать через Акселя. На это потребовалось время. Как почти все серьезные ситуации, эта была глупой.
— Скорей! Скорей! Карна рожает!
Аксель был песчаной косой, на которой я сел на мель.
— Карна рожает! — опять крикнул парень.
Я выбрался из постели. Сунул голову в ведро с водой, чтобы окончательно проснуться, и одновременно напился. Хорошо, что я мог глотать, а то бы наверняка захлебнулся.
— Бабушка велела привести тебя! У нас нет денег на доктора!
Я огляделся, пока вытирал голову. Брюки, рубашка, сюртук, чемоданчик с медицинскими принадлежностями. Должно быть, я сразу сообразил, что случилось. По-моему, я даже ничего не спросил у парня.
Когда я заходил к Карне, мы с ним иногда перебрасывались парой слов. Но как его звали, я не помнил.
Аксель ожил. Его движения напоминали движения разъяренного быка. Он, как и я, нырнул в бочку с водой. Потом затряс головой, чтобы стряхнуть воду с волос. Спешащий морж!
— Я иду с тобой! — объявил он. Я не возражал.
* * *
Время приближалось к полудню. Тени милосердно прикрывали наши лица. Мы бежали всего несколько минут, но мне показалось, что прошла целая жизнь. В глазах рябило. Кто-то вгонял гвозди мне в голову.
Мы выбежали на Стуре Страндстреде, и я думал, что сейчас услышу крики. Роженицы всегда кричат. Но в квартале Карны рыдала тишина.
Два раза я присутствовал при приеме родов. Один раз ребенок родился мертвым. Но для матери это было избавлением — она не была замужем. Считается, что надо принять роды не меньше трех раз, чтобы приобрести нужный опыт. Я цеплялся за эти слова, а сердце мое пыталось выпрыгнуть из груди.
— Она потеряла много крови, — предупредил нас парень, пока мы бежали через двор.
* * *
Карна лежала, вцепившись руками в столбики изголовья. Суставы у нее были белые. Казалось, она помнит лишь то, что надо крепко держаться за собственную кровать.
Белая ночная сорочка сбилась ей под мышки. Сорочка была совершенно мокрая.
Терзаемое схватками тело дугой выгибалось над тюфяком. Бабушка на коленях стояла возле кровати. Поднявшись, она крикнула мне:
— Помогите ей! Помогите!
Я встретил налитый кровью взгляд Карны. Но она меня не видела. Словно меня тут и не было. Рот у нее был открыт. Я видел, что она хочет закричать. Но крика не получилось.
Машинально я делал то, чему меня учили. Аксель, как мог, ассистировал мне. Два жалких школяра пытались на практике применить свои знания.
Ребенок шел спинкой. Я даже не знал, живой ли он. И по-моему, вообще не думал об этом. Мне нужно было извлечь его из Карны, потому что он мог разорвать ее.
— Согрейте воды! — распорядился Аксель.
— Она уже готова! — всхлипнула бабушка.
— Беги в клинику Фредерика и попроси, чтобы оттуда прислали опытного акушера. Речь идет о жизни! О двух жизнях! — шепнул Аксель парню, который тут же со всех ног бросился в клинику. Он был весь мокрый — видно, бегал уже давно.
Схватки шли без интервалов. Крови было очень много. Я безуспешно пытался ухватить скользкий комочек. Головка! Черт подери, должна же у него где-то быть головка!
Жалкое содержимое моего докторского чемоданчика ничем не могло помочь мне.
— Его держит пуповина, — тихо сказал Аксель.
Я непонимающе уставился на него. Что он имеет в виду?
— Это пуповина. Он ею опутан. Думаю, дело в этом. Очевидно, она обмоталась вокруг шейки. — Аксель говорил очень спокойно, но доверять его спокойствию не следовало. Он мог сорваться в любую минуту.
Я долго не решался применить силу. Аксель внушил мне, что ребенок еще жив. Несколько минут я оставался пассивным зрителем. Во мне теплилась надежда, что Аксель потеряет сознание и тогда что-нибудь произойдет.
Вот когда мне следовало сделать то немногое, что еще было в моих силах. Сказать Карне, что я ее люблю. Мои же действия только усиливали ее страдания.
Я был ее палачом. С первого раза, как я обнял Карну, я был ее палачом. Я вымыл руки и сунул руку в Карну. Сладковатый запах крови чуть не свалил меня с ног. Но я устоял. На коленях.
Несколько раз я видел, как Фома проделывал это с коровами, которые не могли отелиться.
Карна превратилась в судорожный комок мышц и хриплого дыхания. Она сама разрывала себя на части. А я помогал ей. Чтобы скорее положить этому конец.
— Уже день, — сказала бабушка и взяла Карну за руку.
— Когда начались роды? — услыхал я голос Акселя.
— Вчера утром. Она была одна… Я вернулась в обед.
Ребенка следовало повернуть. Как может ремесленник, да еще с похмелья, повернуть ребенка в утробе матери?
— Может, мне попробовать? — предложил Аксель. Я помотал головой:
— Нет! — Моя рука еще раз ощупала ребенка в чреве Карны.
Карна как будто сдалась. Она лежала неподвижно, совершенно безжизненная.
— Разбудите ее! — дико заорал я.
Я слышал, как ее хлопали по щекам, но никого не видел.
— Облейте ее водой! — простонал я.
Я слышал, как лилась вода. Почти нежно она падала на Карну. Бабушка плакала.
— Милая моя! Добрая! Хорошая! Золотая! — причитала она.
Но Карна слишком устала от этой войны, которая для нее длилась годами. Больше она не хотела воевать.
— Тужься! — просипел я.
Аксель с силой давил ей на живот. Пыхтел и снова давил.
— Ребенок застрял! Тужься, Карна! Тужься! Палач приказывал.
Наконец она как будто очнулась.
И делала все, что ей велели. Тужилась. Тяжело дышала. Глаза были широко открыты.
Об этом невозможно думать. Но я ничего не забыл. Запах борющегося тела. Испарину. Вздыбленный живот под руками Акселя.
Наконец раздался крик. Он вырвался не изо рта, а из ее чрева и дрожал, словно тысячи острых ножей, вонзившихся в стены и потолок.
Я сложил руки чашей, как ребенок, который ловит мяч. Глаза мои были прикованы к упрямому комочку, повернувшемуся к миру спиной!
Я больше не видел Карну, только слышал тишину, похожую на отголосок далекой непогоды. Старческий взгляд остановился на мне, когда я освобождал маленькое тельце от опутавшей его пуповины. Темный, пристальный взгляд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113