— Я расследую дело об убийстве Лактионова Николая Дмитриевича. Я вам уже говорил об этом.
— Коля… Кто бы мог подумать! — Тамара Александровна вздохнула. — Самый талантливый, самый способный. Никто не сомневался, что его ждет большое будущее. А теперь для него все уже позади…
— Вы его первую жену знали?
— Любу? Конечно!
— Ее тоже убили.
— Какой кошмар!
— От кого вы узнали о смерти Лактионова?
— Позвонила старая знакомая. Она читала в какой-то газете. Она и сказала мне.
— Что вы можете сказать о характере Лактионова? Он был конфликтным, вспыльчивым? — Губарев подумал: вдруг тот в молодые годы кого-то смертельно обидел или оскорбил. И человек питал к нему ненависть много лет?
— Коля? — Тамара Александровна задумалась. — Он — удивительный человек. Весь в учебе, работе, — она усмехнулась. — Он редко выходил из себя. Но уж если выйдет!
— У него не было ни с кем серьезных конфликтов в то время?
— Коля не конфликтовал. Но он умел очень сильно обидеть человека, причем даже не заметить этого.
— Что вы имеете в виду? Журавлева вздохнула вторично. На этот раз она не спешила нарушить молчание.
— У меня был с ним роман. Очень скоротечный. Коля всегда нравился женщинам. В нем была какая-то надежность, основательность. Что моментально кружило голову. Правда, потом все оказывалось не так. Но чтобы это понять, требовалось время…
— Вы хотите сказать, что Лактионов как мужчина был ветреным и легкомысленным? — Эти слова никак не вязались с обликом Лактионова. Таким, каким его представлял себе майор.
— Нет. Он не был ни ветреным, ни легкомысленным. Но он был чудовищным эгоистом. И во всех ситуациях думал только о себе. Как только женщина переставала ему нравиться, он без сожаления бросал ее. И даже не думал о том, каково ей.
Губарев хотел сказать, что подобное поведение характерно для большинства мужчин, но посчитал, что это отвлечет Журавлеву от темы разговора.
Но она словно прочитала его мысли.
— Я понимаю, что так ведут себя многие. Но мужчины хотя бы избегают контактов с бывшими любовницами. Понимают, что им больно и неприятно. Коля был не такой. Ему в голову не приходила мысль о женских чувствах, эмоциях. Он вел себя как старый товарищ. Спокойно, ровно. И не задумывался о том, что в душе у женщины в этот момент бушует вулкан эмоций.
Она говорит о себе, понял Губарев.
— Первое время меня шокировало такое поведение. Потом я привыкла. — Горькая улыбка тронула губы Журавлевой. — Привыкла, — повторила она.
— Почему?
Журавлева какое-то время молчала.
— В конце концов, это дело прошлое, — она говорила тихо, монотонно, как будто разговаривая сама с собой. — И Коли уже нет… Честно сказать, — возвысила она голос, — я питала некоторые надежды в отношении Коли. Мне всегда казалось, что брак Любы с Колей долго не продержится. Но Коля в то время увлекался натуральными блондинками. А я была шатенкой. Не в его вкусе.
— Отчего у вас сложилось мнение, что брак — ненадолго?
— Как сказать… Люба была честолюбивая, целеустремленная. Была полна планов сделать карьеру. Я думала, что Коле для семьи была нужна другая женщина. Та, которая бы помогала ему, поддерживала, больше занималась домом. Люба была не очень хозяйственна. И это было видно невооруженным глазом. Их союз действительно распался. Но когда Коля женился на какой-то массажистке, которая перессорила его со всеми старыми друзьями, мы все были просто в шоке.
— Вы поддерживали отношения между собой после института?
— Мы работали вместе. Во Всесоюзном научно-исследовательском центре хирургии. Правда, недолго. Примерно полгода. Мне пришлось уйти оттуда по семейным обстоятельствам. А потом нас развела жизнь. В разные стороны. Как это часто и бывает. Сначала перезванивались, встречались. Даже всем курсом. Пришли не все. Но получилось все равно очень душевно. Но потом все постепенно сошло на нет.
— Когда вы в последний раз виделись с Лактионовым?
— Так сразу и не вспомню. Наверное, лет пятнадцать назад. Случайно столкнулись у одного общего приятеля на кафедре. Он тогда защищал свою кандидатскую. И мы пришли его поздравить. И столкнулись чисто случайно.
— О чем вы тогда говорили?
— Ой, спросите что-нибудь полегче! Так, легкий треп «за жизнь». Как дела, как работа. О своей семье, я помню, он ничего не говорил. Только сказал, что у него недавно сын второй родился. Вот, по-моему, и все. Смешная получилась встреча. Я уходила, а он пришел.
— У вас сохранились фотографии студенческих лет?
— Кое-что сохранилось. Хотите посмотреть?
— Да.
— Тогда подождите.
Уже в дверях кухни Журавлева обернулась и сказала:
— Я вам даже чаю не предложила. Извините. Будете чай с печеньем?
— Нет. Только чай.
Тамара Александровна поставила на плиту темно-синий чайник с белым горохом.
— Я сейчас.
Губарев посмотрел в окно. Моросил мелкий дождь. Когда же начнется зима? Так надоела эта затянувшаяся осень.
Вернулась Журавлева с толстым фотоальбомом в руках. Альбом был из «застойных» лет. Сейчас такие уже не делают. Обложка — из вишневого бархата. Страницы — темно-серые, проложенные белой невесомой бумагой.
— Вот. Смотрите, — раскрыла альбом Журавлева. — Это наш курс. Вот Коля, — показала она пальцем.
Губарев внимательно всмотрелся в лицо на снимке. Молодой. Еще по-мальчишески угловатый. Но уже чувствуется то, что называется кратким словом «порода». Внешность настоящего мужчины. Губарев подумал, насколько изменилась мужская внешность за последние несколько лет. Какого-нибудь смазливого юнца бывает трудно от девчонки отличить. Как это называется? Кажется, стиль унисекс. Все равны и едины. Мужчины и женщины. Выглядят одинаково. Одеваются одинаково. Как близнецы. Никакой ощутимой разницы.
Майор, не отрываясь, смотрел на снимок. Густые волнистые волосы. Одна прядь волос упала на лоб. Глаза смотрят внимательно, серьезно. Взгляд Лактионова не изменился. Такой же взгляд был и на фотографии, которую Губарев носил с собой.
— А где тут Кузьмина?
— Вот здесь. Вторая справа.
Гордо поднятая голова, брови вразлет. Глаза — красивые, большие. Приятный овал лица. Полные чувственные губы. Она кого-то напомнила ему. Но кого? Господи, как безжалостно и неумолимо время! И фотографии — лучшие свидетели этого. Может, поэтому майор не любил смотреть собственные снимки. Он с трудом узнавал себя. Ему казалось, что это не он, а другой человек. Тогда его охватывало чувство щемящего сожаления и печали, словно он потерял нечто очень важное и дорогое, то, что уже никогда не вернет.
— А это — я, — Журавлева показала пальцем на девушку, стоявшую позади Лактионова. — Я думала, вы меня узнаете, — с истерическим смешком сказала она.
Нет, решительно ничего общего не было у нее с девчушкой, которая выглядывала из-за плеча Лактионова и задорно улыбалась в объектив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81