Маршрут,
по которому ходил патрульный, находился на расстоянии всего лишь вытянутой
руки. И действительно, прошло совсем немного времени, как одиночный
патрульный, расстроенный необходимостью нести среди ночи караульную службу
вместо того, чтобы предаваться сладким сновидениям в казарме, и ни в коей
мере не подозревавший о наличии опасности, продефилировал мимо сидящих в
засаде, ни фланирующей походкой, которую едва ли можно было назвать
строевым шагом, ни выправкой не выдавая своей принадлежности к вооруженным
силам. Молчаливая тень, внезапно возникшая за спиной незадачливого воина,
легким ударом уложила его на землю.
Джон тихо подал условный сигнал, напоминающий причмокивание; шесть
партизан темной волной двинулись в направлении казармы и растворились в
темноте. Через пятнадцать секунд Джон подал тот же сигнал, и вперед
двинулась вторая волна; в низкорослых кустарниках остались только Джон с
Хардом.
Джон приглушенным шепотом отсчитывал время, а Хард изо всех сил
сдерживал свое шумное дыхание. За исключением шепота, больше ничто не
нарушало прохладную тишину лиффанской ночи. Всю промышлявшую по ночам
живность планеты Мать создала беззвучной, поэтому тишина заполнила все
вокруг, как плотная мягкая материя, которой забивают щели, чтобы не дать
выйти наружу теплу морозной терранской ночью. Прошептав "семьдесят пять",
Джон Харлен вдруг издал такой пронзительный крик, какой обычно издают юные
барышни при случайной встрече с мышонком.
Сразу же вслед за этим ночь разорвалась на куски звуками взрывов,
короткой дроби управляемых натренированными руками только что изобретенных
автоматов, частых одиночных выстрелов и непрекращающимся душераздирающим
визгом.
Сонная охрана, не в состоянии оказать хоть какое-то сопротивление, в
ужасе хлопала ничего не понимающими глазами. Однако основная задача
партизан на данном этапе состояла не в создании невообразимого шума и
беспорядка, а в захвате напуганных солдат и обеспечении их надежной
охраны.
Пока партизаны, не занятые охраной пленников, деловито наполняли
мешки провиантом и амуницией гарнизона, Джон Харлен обратился с речью к
двадцати восьми сбившимся в кучу и все еще не пришедшим в себя пленным:
- Лиффане, - начал он свою речь, - вы находитесь в наших руках, но
Народная Армия дарит вам жизнь. Вы не сможете победить нас, потому что нас
поддерживает Мать. Ее цели совпадают с нашими: Лифф принадлежит всем Ее
детям. Мать обращается к нам с мольбой за вас: "Отпустите моих детей", а
мы, Ее помощники, не можем противиться Ее воле. Да сбудется Ее слово!
Разразившись этой тирадой, он направился в сторону ближайшего здания,
и уже у самой двери, обернувшись к пленным, прокричал им что-то наподобие
лозунга, возникшего экспромтом в его голове, опьяневшей от эйфории в
результате достигнутой победы:
- Лифф для всех Лиффан!
И только когда все партизаны эхом повторили этот лозунг, Джон
позволил себе войти в помещение.
Хард всеми силами пытался сдержать душивший его смех:
- Джон Харлен, носом Матери клянусь, - сумел он все-таки выговорить,
- ты дал такой урок им красноречья, что эти далберов потомки... - смех
все-таки не дал ему завершить начатую было фразу.
- Ты считаешь, что я в чем-то переиграл?
- Ну что ты, полно, друг! Мне просто стало ясно, что ты в риторике
преуспеваешь так же, как и во всем, к чему б хоть чуточку не прикоснулся;
так виртуозно, с легкостью отменной владеешь слогом, что позавидует тебе
любой поэт-лиффанин! И, вижу, речи изрекаешь не без наслажденья.
Джон улыбнулся:
- Там, дома, меня считали поэтом.
- В том логика немалая сокрыта, - заключил Хард. - Но можно ль мне
тебя спросить, дружище: мотать домой отсюда неужто слишком рано?
- Сейчас узнаем. - Джон издал еще один пронзительный сигнал, ответом
которому послужил дружный визг партизан. - Да, все уже готовы к отходу.
- Действительно, мы все уже достаточно потешились.
Все налетчики собрались во дворе, где ошеломленные солдаты уже были
привязаны каждый по отдельности к столбам и деревьям. Один из партизан
подал Джону малярную кисть и тот намалевал на ближайшей стене что-то
наподобие меча острием вверх. После этого все оседлали своих далберов, до
предела загруженных собранной добычей, еще раз хором прокричали "Лифф для
лиффан!" и растворились в темноте.
Неизменный успех, с которым партизаны проводили свои ночные вылазки,
для правителей Лиффа явился доказательством того, что Народная Армия в
действительности представляла собой вовсе не банду горцев-грабителей.
Комитет по борьбе с заговором немедленно и безапелляционно причислил
повстанцев к платной агентуре заговорщиков, и собрал небольшую армию для
борьбы с партизанской заразой. Разумеется, командовал этой армией сам
Тчорнио Гар-Сполниен Хиирлт, которого лавры боевых побед Народной Армии
довели до умопомешательства.
Были предприняты и другие меры. После провала целого ряда попыток
увеличить приток добровольцев в Королевскую Армию, была установлена
всеобщая воинская повинность. По официальным оценкам, боеспособная армия
должна была быть создана примерно в течение года. В неофициальных, зато
более точных оценках оптимизма было гораздо меньше.
Телеграфный Трест обеспечил собственными отрядами специально
обученных полицейских все станции, находившиеся в зоне действия партизан.
В это же самое время под страхом смертной казни было запрещено
писать, печатать, выводить краской или обозначать любыми иными средствами
на всех частных и общественных стенах и заборах слова "Лифф для лиффан",
равно как и изображения меча.
Комитет направил оперативные группы во все города и села в Лиффе с
четкой задачей выявить всех заговорщиков. Эти группы в своей деятельности
исходили из принципа, что обвинение как таковое уже является достаточным
доказательством преступной деятельности, поэтому в тюрьмы и под суд попали
сотни мнимых заговорщиков. Страх перед нависшей над ними тенью инквизиции
наполнил каждую клетку взрослого жителя Лиффа. Случайно брошенное или
неправильно истолкованное слово могло стать причиной не только ареста, но
и смерти, поэтому каждый предпочитал молчать. Хуже того, молчать было тоже
опасно, поскольку сам факт молчания уже мог быть истолкован как
подозрительный момент. Поэтому любое произнесенное слово, как и
сдержанность в разговоре стали представлять собой смертельный риск.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
по которому ходил патрульный, находился на расстоянии всего лишь вытянутой
руки. И действительно, прошло совсем немного времени, как одиночный
патрульный, расстроенный необходимостью нести среди ночи караульную службу
вместо того, чтобы предаваться сладким сновидениям в казарме, и ни в коей
мере не подозревавший о наличии опасности, продефилировал мимо сидящих в
засаде, ни фланирующей походкой, которую едва ли можно было назвать
строевым шагом, ни выправкой не выдавая своей принадлежности к вооруженным
силам. Молчаливая тень, внезапно возникшая за спиной незадачливого воина,
легким ударом уложила его на землю.
Джон тихо подал условный сигнал, напоминающий причмокивание; шесть
партизан темной волной двинулись в направлении казармы и растворились в
темноте. Через пятнадцать секунд Джон подал тот же сигнал, и вперед
двинулась вторая волна; в низкорослых кустарниках остались только Джон с
Хардом.
Джон приглушенным шепотом отсчитывал время, а Хард изо всех сил
сдерживал свое шумное дыхание. За исключением шепота, больше ничто не
нарушало прохладную тишину лиффанской ночи. Всю промышлявшую по ночам
живность планеты Мать создала беззвучной, поэтому тишина заполнила все
вокруг, как плотная мягкая материя, которой забивают щели, чтобы не дать
выйти наружу теплу морозной терранской ночью. Прошептав "семьдесят пять",
Джон Харлен вдруг издал такой пронзительный крик, какой обычно издают юные
барышни при случайной встрече с мышонком.
Сразу же вслед за этим ночь разорвалась на куски звуками взрывов,
короткой дроби управляемых натренированными руками только что изобретенных
автоматов, частых одиночных выстрелов и непрекращающимся душераздирающим
визгом.
Сонная охрана, не в состоянии оказать хоть какое-то сопротивление, в
ужасе хлопала ничего не понимающими глазами. Однако основная задача
партизан на данном этапе состояла не в создании невообразимого шума и
беспорядка, а в захвате напуганных солдат и обеспечении их надежной
охраны.
Пока партизаны, не занятые охраной пленников, деловито наполняли
мешки провиантом и амуницией гарнизона, Джон Харлен обратился с речью к
двадцати восьми сбившимся в кучу и все еще не пришедшим в себя пленным:
- Лиффане, - начал он свою речь, - вы находитесь в наших руках, но
Народная Армия дарит вам жизнь. Вы не сможете победить нас, потому что нас
поддерживает Мать. Ее цели совпадают с нашими: Лифф принадлежит всем Ее
детям. Мать обращается к нам с мольбой за вас: "Отпустите моих детей", а
мы, Ее помощники, не можем противиться Ее воле. Да сбудется Ее слово!
Разразившись этой тирадой, он направился в сторону ближайшего здания,
и уже у самой двери, обернувшись к пленным, прокричал им что-то наподобие
лозунга, возникшего экспромтом в его голове, опьяневшей от эйфории в
результате достигнутой победы:
- Лифф для всех Лиффан!
И только когда все партизаны эхом повторили этот лозунг, Джон
позволил себе войти в помещение.
Хард всеми силами пытался сдержать душивший его смех:
- Джон Харлен, носом Матери клянусь, - сумел он все-таки выговорить,
- ты дал такой урок им красноречья, что эти далберов потомки... - смех
все-таки не дал ему завершить начатую было фразу.
- Ты считаешь, что я в чем-то переиграл?
- Ну что ты, полно, друг! Мне просто стало ясно, что ты в риторике
преуспеваешь так же, как и во всем, к чему б хоть чуточку не прикоснулся;
так виртуозно, с легкостью отменной владеешь слогом, что позавидует тебе
любой поэт-лиффанин! И, вижу, речи изрекаешь не без наслажденья.
Джон улыбнулся:
- Там, дома, меня считали поэтом.
- В том логика немалая сокрыта, - заключил Хард. - Но можно ль мне
тебя спросить, дружище: мотать домой отсюда неужто слишком рано?
- Сейчас узнаем. - Джон издал еще один пронзительный сигнал, ответом
которому послужил дружный визг партизан. - Да, все уже готовы к отходу.
- Действительно, мы все уже достаточно потешились.
Все налетчики собрались во дворе, где ошеломленные солдаты уже были
привязаны каждый по отдельности к столбам и деревьям. Один из партизан
подал Джону малярную кисть и тот намалевал на ближайшей стене что-то
наподобие меча острием вверх. После этого все оседлали своих далберов, до
предела загруженных собранной добычей, еще раз хором прокричали "Лифф для
лиффан!" и растворились в темноте.
Неизменный успех, с которым партизаны проводили свои ночные вылазки,
для правителей Лиффа явился доказательством того, что Народная Армия в
действительности представляла собой вовсе не банду горцев-грабителей.
Комитет по борьбе с заговором немедленно и безапелляционно причислил
повстанцев к платной агентуре заговорщиков, и собрал небольшую армию для
борьбы с партизанской заразой. Разумеется, командовал этой армией сам
Тчорнио Гар-Сполниен Хиирлт, которого лавры боевых побед Народной Армии
довели до умопомешательства.
Были предприняты и другие меры. После провала целого ряда попыток
увеличить приток добровольцев в Королевскую Армию, была установлена
всеобщая воинская повинность. По официальным оценкам, боеспособная армия
должна была быть создана примерно в течение года. В неофициальных, зато
более точных оценках оптимизма было гораздо меньше.
Телеграфный Трест обеспечил собственными отрядами специально
обученных полицейских все станции, находившиеся в зоне действия партизан.
В это же самое время под страхом смертной казни было запрещено
писать, печатать, выводить краской или обозначать любыми иными средствами
на всех частных и общественных стенах и заборах слова "Лифф для лиффан",
равно как и изображения меча.
Комитет направил оперативные группы во все города и села в Лиффе с
четкой задачей выявить всех заговорщиков. Эти группы в своей деятельности
исходили из принципа, что обвинение как таковое уже является достаточным
доказательством преступной деятельности, поэтому в тюрьмы и под суд попали
сотни мнимых заговорщиков. Страх перед нависшей над ними тенью инквизиции
наполнил каждую клетку взрослого жителя Лиффа. Случайно брошенное или
неправильно истолкованное слово могло стать причиной не только ареста, но
и смерти, поэтому каждый предпочитал молчать. Хуже того, молчать было тоже
опасно, поскольку сам факт молчания уже мог быть истолкован как
подозрительный момент. Поэтому любое произнесенное слово, как и
сдержанность в разговоре стали представлять собой смертельный риск.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46