Они с удивлением разглядывали народноармейцев: красных звезд на фуражках у них не было, лент тоже, вместо них красовалось что-то вроде кокард и на рукавах зеленые ромбы.
— Разоделись ребята — ни дать ни взять беляки, погон только не хватает, — подошел к народноармейцам чубатый парень в папахе. В руках у него была трость с костяным набалдашником и позолоченной княжеской коронкой. Видать, парень был не прочь пофорсить своей тростью.
Бойцы устраивались возле котла. Каша приятно пахла подсолнечным маслом.
— Присаживайся, — миролюбиво отозвался народноармеец, протягивая парню ложку, —попробуй нашей каши… Или партизанская вкуснее? А одежда — она хоть бы какая, нутро было бы советское.
В это время на шоссе показалась телега, запряженная сытой лошадкой. «Батюшка» Тропарев сидел боком, свесив ноги. На сене полулежала Лидия Сергеевна.
Лошадка бежала трусцой. Телега тарахтела по булыжному шоссе.
Усатый народноармеец остановил повозку.
— Куда, батюшка, поспешаете?
— Во Владивосток, там дети малые у нас, — ответил по возможности жалобнее Тропарев. — Боимся, не загубят ли беляки. Им теперь все равно. Они, слыхать, за море уходят.
— За море! — Боец выругался. — Если бы не японцы, показали бы им море… Придется вам, гражданин священник, пройти к командиру.
Народноармеец вынул свисток и дал продолжительную трель.
К телеге подошли еще несколько бойцов.
В командирской фанзе за шахматной доской сидели двое: Павелихин, бородатый, хоть и совсем еще молодой человек, рабочий читинских железнодорожных мастерских, и комиссар Зубчиков, из сельских учителей, средних лет, в очках.
Как-то раз, на досуге, Зубчиков научил своего командира играть в шахматы, и с тех пор пошло: ни отдыха, ни срока… Каждую свободную минуту Павелихин тянул его к доске, подымая иной раз с постели, отрывая от книги. Но увлеченность молодого командира шахматами была столь подкупающа и он с каждым днем делал такие успехи, что Зубчиков смирился.
«Ну черт, — говаривал он, — с тобой играть стало невозможно, чуть промажешь — и мат… Как Чигорин!»
Сегодня Павелихин тоже разбудил комиссара в пять часов, не дав как следует отдохнуть после утомительного перехода. И сам командир не выспался: всю ночь его жгли клопы, расплодившиеся в теплой фанзе во множестве. Павелихин сидел за доской, в русской рубахе с воротом нараспашку. Партия разыгрывалась с переменным успехом под завывание ветра в дымовых трубах. В критический для комиссара момент, когда он еле вывел короля из-под удара, дверь распахнулась и на пороге возникли бородатый великан поп и женщина в бархатной телогрейке.
За ними ввалились народноармейцы и два партизана с красными лоскутами на папахах.
— Кто у вас тут главный? — спросила женщина, прищурив со свету глаза.
— Ну, что тебе? — Павелихин недовольно оторвал взгляд от шахмат. — Кто вы такая? — присматриваясь к женщине, поправился он.
— Я священник села Лучково, а это моя попадья, — прогудел за Лидию Сергеевну Тропарев. — Едем в город к детям, учатся они там. А сейчас, говорят, суматоха началась, беляки бегут, в городе убийства, грабежи. — Широкий, бычий затылок попа побагровел. — Дети…
— Не надо речей, понял с полслова, — перебил Павелихин. — Пропустить. — Он горел желанием поскорей победно закончить партию. — Проводите их до первой заставы.
Командир ни на секунду не усомнился, что имеет дело со священнослужителем.
Особенное впечатление произвела на него дремучая бородища Афанасия Ивановича.
— А бабенка у тебя ничего, гражданин поп, — подмигнул он, когда Лидия Сергеевна уже направилась к выходу.
— Вы бы сначала себя привели в порядок, — тотчас отозвалась Веретягина, даже не обернувшись. — Называется командир батальона…
Павелихина задели не так слова, как тон, которым они были произнесены.
— Ну, ты… — нахмурился он.
— Простите ее, господа-товарищи, — поспешил вступиться Тропарев, — строгая она у меня, не любит, когда мужчины…
— Ладно, — махнул рукой командир, решив, что яриться на бабу нечего, — береги свою попадью, тебе другой не положено.
Когда они вместе с народноармейцами вышли, комиссар, молчавший все это время, сказал:
— Гм… А попадья, между прочим, правильно отбрила… Ты, Кузьма, бороду бы хоть малость подправил, а то как зверь. И рубаха у тебя, гм… постирать бы…
— Владивосток заберем — сбрею, — пообещал Павелихин. — А вы кто? — Он удивленно заметил, что двое в папахах и не думали выходить из фанзы.
— Мы-то партизаны, родимый, — отозвался более пожилой. — Видишь? — Он показал на красную ленту. — А вот вы… Что за войско, и понять не могу. Кубики зеленые, кокарды…
— Народно-революционная армия Дальневосточной республики, — заинтересованно отозвался комиссар. — Ты что, не знаешь разве?
— Наш командир только Советскую власть признает… Так-то, родимый.
— Эх ты, голова… — укоризненно сказал комиссар, — да ведь Ленин так приказал… Без Дальневосточной республики России с японцами пришлось бы воевать… А воевать нечем. В двадцатом году — и Врангель, и поляки, и голод, и разруха, самое тяжелое время. Надо было Советскую Россию спасать. Вот и создали Дальневосточную республику. Японцы против Советской власти воевать хотели, а республика-то самостоятельная, демократическая. Тут разговор другой, понял? Одним словом, буфер.
— Вроде понятно, однако наш командир тоже за Советскую власть стоит, родимый. А мы воюем с японцем.
— «Наш командир»!.. — стал горячиться Зубчиков. — Партизаны — другая линия. К партизанам японцы не могут придраться. Это не власть, а партизаны. Ленин сказал: «…не только отдалить войну с Японией, но, если можно, обойтись без нее…» В этом вся соль. Мы и обошлись. Для этого Дальневосточную республику создали.
— А когда японцы к себе уплывут, родимый? — не отступался бородач.
— Вот тогда и Советская власть на всем Приморье. — Зубчиков передвинул королеву. — Давай, командир, доиграем.
— Спасибо, родимый, за науку. — Партизан поправил папаху. — Когда наш командир говорит, вроде он прав. И твои слова праведные… Однако раз республику ликвидируем, значит, за нами правда.
Партизаны вышли из фанзы.
— Вот, — в сердцах проворчал Зубчиков, — есть же такие командиры!
— Знаешь, комиссар, — не сразу откликнулся Павелихин, — мы тут в шахматы, а японцы и беляки город грабят… Ударить бы сейчас — и в порошок! Наших много собралось…
— А дальше что? Война с японцами? Сколько раз мы спорили… Ты согласился, а теперь снова. — Его лицо приняло страдальческое выражение. — Эх, нет, видать, болезни тяжелее, чем глупость.
— Понимаю, все понимаю, а душа иного просит… Ну, ходи, твой черед…
У ближайшей заставы сопровождающий слез с телеги. Передал бойцам приказ пропустить попа, не удержался, ласково похлопал по шее лошадь и зашагал обратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
— Разоделись ребята — ни дать ни взять беляки, погон только не хватает, — подошел к народноармейцам чубатый парень в папахе. В руках у него была трость с костяным набалдашником и позолоченной княжеской коронкой. Видать, парень был не прочь пофорсить своей тростью.
Бойцы устраивались возле котла. Каша приятно пахла подсолнечным маслом.
— Присаживайся, — миролюбиво отозвался народноармеец, протягивая парню ложку, —попробуй нашей каши… Или партизанская вкуснее? А одежда — она хоть бы какая, нутро было бы советское.
В это время на шоссе показалась телега, запряженная сытой лошадкой. «Батюшка» Тропарев сидел боком, свесив ноги. На сене полулежала Лидия Сергеевна.
Лошадка бежала трусцой. Телега тарахтела по булыжному шоссе.
Усатый народноармеец остановил повозку.
— Куда, батюшка, поспешаете?
— Во Владивосток, там дети малые у нас, — ответил по возможности жалобнее Тропарев. — Боимся, не загубят ли беляки. Им теперь все равно. Они, слыхать, за море уходят.
— За море! — Боец выругался. — Если бы не японцы, показали бы им море… Придется вам, гражданин священник, пройти к командиру.
Народноармеец вынул свисток и дал продолжительную трель.
К телеге подошли еще несколько бойцов.
В командирской фанзе за шахматной доской сидели двое: Павелихин, бородатый, хоть и совсем еще молодой человек, рабочий читинских железнодорожных мастерских, и комиссар Зубчиков, из сельских учителей, средних лет, в очках.
Как-то раз, на досуге, Зубчиков научил своего командира играть в шахматы, и с тех пор пошло: ни отдыха, ни срока… Каждую свободную минуту Павелихин тянул его к доске, подымая иной раз с постели, отрывая от книги. Но увлеченность молодого командира шахматами была столь подкупающа и он с каждым днем делал такие успехи, что Зубчиков смирился.
«Ну черт, — говаривал он, — с тобой играть стало невозможно, чуть промажешь — и мат… Как Чигорин!»
Сегодня Павелихин тоже разбудил комиссара в пять часов, не дав как следует отдохнуть после утомительного перехода. И сам командир не выспался: всю ночь его жгли клопы, расплодившиеся в теплой фанзе во множестве. Павелихин сидел за доской, в русской рубахе с воротом нараспашку. Партия разыгрывалась с переменным успехом под завывание ветра в дымовых трубах. В критический для комиссара момент, когда он еле вывел короля из-под удара, дверь распахнулась и на пороге возникли бородатый великан поп и женщина в бархатной телогрейке.
За ними ввалились народноармейцы и два партизана с красными лоскутами на папахах.
— Кто у вас тут главный? — спросила женщина, прищурив со свету глаза.
— Ну, что тебе? — Павелихин недовольно оторвал взгляд от шахмат. — Кто вы такая? — присматриваясь к женщине, поправился он.
— Я священник села Лучково, а это моя попадья, — прогудел за Лидию Сергеевну Тропарев. — Едем в город к детям, учатся они там. А сейчас, говорят, суматоха началась, беляки бегут, в городе убийства, грабежи. — Широкий, бычий затылок попа побагровел. — Дети…
— Не надо речей, понял с полслова, — перебил Павелихин. — Пропустить. — Он горел желанием поскорей победно закончить партию. — Проводите их до первой заставы.
Командир ни на секунду не усомнился, что имеет дело со священнослужителем.
Особенное впечатление произвела на него дремучая бородища Афанасия Ивановича.
— А бабенка у тебя ничего, гражданин поп, — подмигнул он, когда Лидия Сергеевна уже направилась к выходу.
— Вы бы сначала себя привели в порядок, — тотчас отозвалась Веретягина, даже не обернувшись. — Называется командир батальона…
Павелихина задели не так слова, как тон, которым они были произнесены.
— Ну, ты… — нахмурился он.
— Простите ее, господа-товарищи, — поспешил вступиться Тропарев, — строгая она у меня, не любит, когда мужчины…
— Ладно, — махнул рукой командир, решив, что яриться на бабу нечего, — береги свою попадью, тебе другой не положено.
Когда они вместе с народноармейцами вышли, комиссар, молчавший все это время, сказал:
— Гм… А попадья, между прочим, правильно отбрила… Ты, Кузьма, бороду бы хоть малость подправил, а то как зверь. И рубаха у тебя, гм… постирать бы…
— Владивосток заберем — сбрею, — пообещал Павелихин. — А вы кто? — Он удивленно заметил, что двое в папахах и не думали выходить из фанзы.
— Мы-то партизаны, родимый, — отозвался более пожилой. — Видишь? — Он показал на красную ленту. — А вот вы… Что за войско, и понять не могу. Кубики зеленые, кокарды…
— Народно-революционная армия Дальневосточной республики, — заинтересованно отозвался комиссар. — Ты что, не знаешь разве?
— Наш командир только Советскую власть признает… Так-то, родимый.
— Эх ты, голова… — укоризненно сказал комиссар, — да ведь Ленин так приказал… Без Дальневосточной республики России с японцами пришлось бы воевать… А воевать нечем. В двадцатом году — и Врангель, и поляки, и голод, и разруха, самое тяжелое время. Надо было Советскую Россию спасать. Вот и создали Дальневосточную республику. Японцы против Советской власти воевать хотели, а республика-то самостоятельная, демократическая. Тут разговор другой, понял? Одним словом, буфер.
— Вроде понятно, однако наш командир тоже за Советскую власть стоит, родимый. А мы воюем с японцем.
— «Наш командир»!.. — стал горячиться Зубчиков. — Партизаны — другая линия. К партизанам японцы не могут придраться. Это не власть, а партизаны. Ленин сказал: «…не только отдалить войну с Японией, но, если можно, обойтись без нее…» В этом вся соль. Мы и обошлись. Для этого Дальневосточную республику создали.
— А когда японцы к себе уплывут, родимый? — не отступался бородач.
— Вот тогда и Советская власть на всем Приморье. — Зубчиков передвинул королеву. — Давай, командир, доиграем.
— Спасибо, родимый, за науку. — Партизан поправил папаху. — Когда наш командир говорит, вроде он прав. И твои слова праведные… Однако раз республику ликвидируем, значит, за нами правда.
Партизаны вышли из фанзы.
— Вот, — в сердцах проворчал Зубчиков, — есть же такие командиры!
— Знаешь, комиссар, — не сразу откликнулся Павелихин, — мы тут в шахматы, а японцы и беляки город грабят… Ударить бы сейчас — и в порошок! Наших много собралось…
— А дальше что? Война с японцами? Сколько раз мы спорили… Ты согласился, а теперь снова. — Его лицо приняло страдальческое выражение. — Эх, нет, видать, болезни тяжелее, чем глупость.
— Понимаю, все понимаю, а душа иного просит… Ну, ходи, твой черед…
У ближайшей заставы сопровождающий слез с телеги. Передал бойцам приказ пропустить попа, не удержался, ласково похлопал по шее лошадь и зашагал обратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105