Он оказался на этот раз у правого борта, пароход высился над ним темной громадой.
Здесь сохранились остатки парадного трапа, упершегося нижней площадкой в плоский камень. В прошлый раз никто не заметил его. На ступеньках Федя передохнул и, чуть затихла дрожь в мышцах ног, поднялся на палубу.
Таинственно выглядел погибший корабль при луне… Федя вспомнил, как однажды во Владивостоке, возвращаясь домой (провожал Таню на Первую речку), завернул на кладбище. Как и сейчас, тогда сияла полная луна. Дважды безжизненными выглядели каменные надгробия, кресты, ржавые решетки оград, даже живые цветы казались бумажными…
Осторожно, не доверяя лунному свету, Федя пробирался к капитанской каюте. Босые ноги ступали тихо, шагов не слыхать. Железо еще хранило остатки дневного солнечного тепла. Дважды он чуть не провалился куда-то в преисподнюю, до крови зашиб палец. Но вот и кают-компания; голубой свет призрачно падал в выбитые иллюминаторы. В буфете совсем темно. Здесь Таня нашла чашки. Как тепло было в тот вечер… Печка раскалилась, даже труба стала пурпурной. Таня рассказывала что-то интересное. Одна чашка оказалась разбитой. Таня повесила ее снова на крючок… Юноша протянул руку и нащупал чашку, снял ее, подержал в руках…
«Но как я разведу огонь без спичек?» — пришла новая мысль.
Очень холодно, зубы опять непроизвольно выбивали дробь, кожа стала шершавой от пупырышек. Противно ныл затылок. Может быть, спички найдутся в каюте.
Но что это?
Протяжные, печальные звуки наполнили пароход. Великанов не верил своим ушам. Как будто кто-то играл на скрипке. Что-то очень грустное. Волшебство! «Жив я или нет?»
Федя наступил на колкую железную заусеницу и чуть не вскрикнул. Жив! А музыка то нарастала, то спадала, трогая душу тоскливой напевностью. Юноша вспомнил: в прошлом году он слушал это на концерте столичного скрипача. Много знаменитостей съехалось со всей России в город Владивосток. А потом он слышал эту мелодию еще раз. Но где?
Скрипка пела и плакала сверху, из каюты капитана. Дверь была закрыта Федя, не раздумывая, открыл ее и замер играл Оскар Казимнрович. В каюте горела свеча и топилась печь. Когда стукнула дверь, капитан чуть не выронил скрипку.
— Федор Великанов, — заикаясь, воскликнул Гроссе, — откуда ты?
— Бросили за борт, — стуча зубами, ответил Федя, — еле доплыл.
Совершенно неожиданно ему перехватило горло, мелко-мелко задрожала челюсть то ли от обиды, то ли от слабости.
— Грейся, Великанов, — сказал капитан, словно не замечая ни его состояния, ни мокрого белья. Подставил самодельную табуретку к печке, усадил Федю у самого огня.
Он суетился и не знал, как еще выразить свое сочувствие.
— Кто ж это тебя? — спросил Оскар Казимирович, когда Федя отошел. — Партизаны? — Похоже, что он не особенно поверил словам юноши.
— Японец и этот… проповедник. Он совсем не проповедник, а тоже офицер. Они подрались из-за наших соболиных шкурок, а потом оба на меня.
— Постой, постои, какие шкурки, Великанов?
— Соболиные. Тюки, которые мы погрузили в Орлиной.
— Но ведь там шерсть! — На помятом личике капитана, освещенном красноватым огнем печки, отразилось неподдельное удивление и даже испуг.
— Вас обманули, Оскар Казимирович, там пушнина.
— Вот оно что-с! — вслух подумал капитан. — Вот оно что-с! Ай да поручик! Шерсть для валенок бедным солдатикам… — Гроссе не заходил — забегал по каюте из угла в угол. — Американец и японец раньше знали об этом? — Капитан остановился и строго посмотрел на Федю.
— Из разговора, который я нечаянно подслушал, — да.
— Расскажи все, что ты слышал.
Федя рассказал, словно во сне, даже не подумав, хорошо ли он делает.
— Мерзавцы, теперь я все понимаю. Тут замешаны большие люди-с! — Капитан поднял руку и погрозил кому-то указательным пальцем. — Большие люди-с. Правительство.. — Испугавшись, что сказал лишнее, Оскар Казимирович умолк и долго обиженно сопел.
А Федя наслаждался: озноб, охвативший его, понемногу утихал. Он впитывал тепло всем телом. Огонек в печке казался ему центром вселенной. От кальсон и тельняшки шел пар. Жизнь опять улыбалась юноше. «Да, приключение за приключением, — думал он теперь, — не всякому удастся испытать такое. Словно в романах капитана Мариетта. Меня выбросили за борт, а я жив. Сейчас бы обо всем рассказать Тане».
Федя вспомнил: на последних десятках саженей до берега он едва двигал руками. «Если бы не дерево… если бы не луна… Милая луна, милая Таня, я жив!»
— Что же нам делать, Великанов? — услышал Федя. — Я вынужден был уйти от них. От мадам Веретягиной, — пожаловался Оскар Казимирович. — Вчера вечером. Она чуть не отравила табаком канарейку.
Юноша только сейчас заметил клетку с веселой желтой птичкой, висевшую под потолком.
— Проклятая баба не давала нам житья… Поручик Сыротестов расстрелял машиниста Безбородова. — Оскар Казимирович приложил платок к глазам.
— За что его убили? — спросил Федя.
— Безбородов назвал его палачом. Поручик застрелил старика ороча. Взял и застрелил, просто так-с.
Этого Федя еще не знал.
— Какого старика? — спросил он
— Кажется, его звали Намунка. Он царскую медаль всем показывал.
Великанов сразу вспомнил пещеру близ Орлиной, костер, выстрелы, черепаховый гребешок с камешками, бесстрастное бронзовое лицо старика.
«Эх, Намунка, Намунка, нашел все же ты свою смерть!»
Капитан долго рассказывал о делах в лагере — видно, ему самому захотелось выговориться.
— После того как не стало японца, Лидия Сергеевна совсем распустилась. Ни дать ни взять принцесса бухты Безымянной. Поручик выполняет все ее прихоти. Убийством машиниста Безбородова команда парохода возмущена. Много недовольных и среди солдат. И эти нехватки продовольствия… В основном люди питаются рыбой, остальное давно съели…
Еще Федя узнал, что солдаты обнаружили домик лесника. Веретягина хочет жить там. Моряки должны тоже перебираться, а в орочской избушке будет тюрьма. Поручик Сыро-тестов хочет арестовать кое-кого…
Если говорить откровенно, Оскар Казимирович побаивался не только за канарейку. Кто может знать, что еще взбредет в голову этой милосердной сестрице? Она не раз обвиняла его черт знает в чем, чуть ли не в нарочитой посадке парохода на камни.
И Великанову было над чем подумать. «Товарищ Руденко, товарищи мои комсомольцы… Ваше поручение надо довести до конца». Но что он может сделать сейчас?
Соболиные шкурки. Они теперь больше всего занимали Федины мысли. Как много на них можно сделать для партизан! Продать меха, накупить оружия, одеть всех и обуть…
— Наверно, ты хочешь есть? — спохватился капитан.
Федя давно глотал слюни.
Гроссе поставил на печку эмалированную кастрюльку с каким-то варевом. Положил на колени юноше ложку и сухарь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Здесь сохранились остатки парадного трапа, упершегося нижней площадкой в плоский камень. В прошлый раз никто не заметил его. На ступеньках Федя передохнул и, чуть затихла дрожь в мышцах ног, поднялся на палубу.
Таинственно выглядел погибший корабль при луне… Федя вспомнил, как однажды во Владивостоке, возвращаясь домой (провожал Таню на Первую речку), завернул на кладбище. Как и сейчас, тогда сияла полная луна. Дважды безжизненными выглядели каменные надгробия, кресты, ржавые решетки оград, даже живые цветы казались бумажными…
Осторожно, не доверяя лунному свету, Федя пробирался к капитанской каюте. Босые ноги ступали тихо, шагов не слыхать. Железо еще хранило остатки дневного солнечного тепла. Дважды он чуть не провалился куда-то в преисподнюю, до крови зашиб палец. Но вот и кают-компания; голубой свет призрачно падал в выбитые иллюминаторы. В буфете совсем темно. Здесь Таня нашла чашки. Как тепло было в тот вечер… Печка раскалилась, даже труба стала пурпурной. Таня рассказывала что-то интересное. Одна чашка оказалась разбитой. Таня повесила ее снова на крючок… Юноша протянул руку и нащупал чашку, снял ее, подержал в руках…
«Но как я разведу огонь без спичек?» — пришла новая мысль.
Очень холодно, зубы опять непроизвольно выбивали дробь, кожа стала шершавой от пупырышек. Противно ныл затылок. Может быть, спички найдутся в каюте.
Но что это?
Протяжные, печальные звуки наполнили пароход. Великанов не верил своим ушам. Как будто кто-то играл на скрипке. Что-то очень грустное. Волшебство! «Жив я или нет?»
Федя наступил на колкую железную заусеницу и чуть не вскрикнул. Жив! А музыка то нарастала, то спадала, трогая душу тоскливой напевностью. Юноша вспомнил: в прошлом году он слушал это на концерте столичного скрипача. Много знаменитостей съехалось со всей России в город Владивосток. А потом он слышал эту мелодию еще раз. Но где?
Скрипка пела и плакала сверху, из каюты капитана. Дверь была закрыта Федя, не раздумывая, открыл ее и замер играл Оскар Казимнрович. В каюте горела свеча и топилась печь. Когда стукнула дверь, капитан чуть не выронил скрипку.
— Федор Великанов, — заикаясь, воскликнул Гроссе, — откуда ты?
— Бросили за борт, — стуча зубами, ответил Федя, — еле доплыл.
Совершенно неожиданно ему перехватило горло, мелко-мелко задрожала челюсть то ли от обиды, то ли от слабости.
— Грейся, Великанов, — сказал капитан, словно не замечая ни его состояния, ни мокрого белья. Подставил самодельную табуретку к печке, усадил Федю у самого огня.
Он суетился и не знал, как еще выразить свое сочувствие.
— Кто ж это тебя? — спросил Оскар Казимирович, когда Федя отошел. — Партизаны? — Похоже, что он не особенно поверил словам юноши.
— Японец и этот… проповедник. Он совсем не проповедник, а тоже офицер. Они подрались из-за наших соболиных шкурок, а потом оба на меня.
— Постой, постои, какие шкурки, Великанов?
— Соболиные. Тюки, которые мы погрузили в Орлиной.
— Но ведь там шерсть! — На помятом личике капитана, освещенном красноватым огнем печки, отразилось неподдельное удивление и даже испуг.
— Вас обманули, Оскар Казимирович, там пушнина.
— Вот оно что-с! — вслух подумал капитан. — Вот оно что-с! Ай да поручик! Шерсть для валенок бедным солдатикам… — Гроссе не заходил — забегал по каюте из угла в угол. — Американец и японец раньше знали об этом? — Капитан остановился и строго посмотрел на Федю.
— Из разговора, который я нечаянно подслушал, — да.
— Расскажи все, что ты слышал.
Федя рассказал, словно во сне, даже не подумав, хорошо ли он делает.
— Мерзавцы, теперь я все понимаю. Тут замешаны большие люди-с! — Капитан поднял руку и погрозил кому-то указательным пальцем. — Большие люди-с. Правительство.. — Испугавшись, что сказал лишнее, Оскар Казимирович умолк и долго обиженно сопел.
А Федя наслаждался: озноб, охвативший его, понемногу утихал. Он впитывал тепло всем телом. Огонек в печке казался ему центром вселенной. От кальсон и тельняшки шел пар. Жизнь опять улыбалась юноше. «Да, приключение за приключением, — думал он теперь, — не всякому удастся испытать такое. Словно в романах капитана Мариетта. Меня выбросили за борт, а я жив. Сейчас бы обо всем рассказать Тане».
Федя вспомнил: на последних десятках саженей до берега он едва двигал руками. «Если бы не дерево… если бы не луна… Милая луна, милая Таня, я жив!»
— Что же нам делать, Великанов? — услышал Федя. — Я вынужден был уйти от них. От мадам Веретягиной, — пожаловался Оскар Казимирович. — Вчера вечером. Она чуть не отравила табаком канарейку.
Юноша только сейчас заметил клетку с веселой желтой птичкой, висевшую под потолком.
— Проклятая баба не давала нам житья… Поручик Сыротестов расстрелял машиниста Безбородова. — Оскар Казимирович приложил платок к глазам.
— За что его убили? — спросил Федя.
— Безбородов назвал его палачом. Поручик застрелил старика ороча. Взял и застрелил, просто так-с.
Этого Федя еще не знал.
— Какого старика? — спросил он
— Кажется, его звали Намунка. Он царскую медаль всем показывал.
Великанов сразу вспомнил пещеру близ Орлиной, костер, выстрелы, черепаховый гребешок с камешками, бесстрастное бронзовое лицо старика.
«Эх, Намунка, Намунка, нашел все же ты свою смерть!»
Капитан долго рассказывал о делах в лагере — видно, ему самому захотелось выговориться.
— После того как не стало японца, Лидия Сергеевна совсем распустилась. Ни дать ни взять принцесса бухты Безымянной. Поручик выполняет все ее прихоти. Убийством машиниста Безбородова команда парохода возмущена. Много недовольных и среди солдат. И эти нехватки продовольствия… В основном люди питаются рыбой, остальное давно съели…
Еще Федя узнал, что солдаты обнаружили домик лесника. Веретягина хочет жить там. Моряки должны тоже перебираться, а в орочской избушке будет тюрьма. Поручик Сыро-тестов хочет арестовать кое-кого…
Если говорить откровенно, Оскар Казимирович побаивался не только за канарейку. Кто может знать, что еще взбредет в голову этой милосердной сестрице? Она не раз обвиняла его черт знает в чем, чуть ли не в нарочитой посадке парохода на камни.
И Великанову было над чем подумать. «Товарищ Руденко, товарищи мои комсомольцы… Ваше поручение надо довести до конца». Но что он может сделать сейчас?
Соболиные шкурки. Они теперь больше всего занимали Федины мысли. Как много на них можно сделать для партизан! Продать меха, накупить оружия, одеть всех и обуть…
— Наверно, ты хочешь есть? — спохватился капитан.
Федя давно глотал слюни.
Гроссе поставил на печку эмалированную кастрюльку с каким-то варевом. Положил на колени юноше ложку и сухарь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105