— А здесь гладкая, как мрамор. — Она провела ладонью по его груди и животу.
Селик вздохнул, наслаждаясь ее лаской.
— Дорогая, ты ослепла, если так думаешь, — шепнул он, тем не менее довольный ее похвалой. — Я побитый кусок простого камня… Может быть, гранита… Безобразный и искрошившийся от времени и непогоды.
Опершись на локоть, Рейн провела пальцем по шраму на его лице, потом по шершавому слову «месть» на предплечье.
— Такой бывает кора могучего дерева. Твои шрамы — твой характер.
Селик печально покачал головой в ответ на ее обезоруживающие слова.
— Хотел бы я, чтобы ты знала меня раньше. Ручаюсь, я бы понравился тебе больше теперешнего. И не только телом или в любовных играх. Вообще. Я тогда был цельным. Мужчиной.
Рейн тихо вскрикнула и рывком села в постели, сердито сверкнув глазами.
— Ты глупый, глупый мужчина. Ты не ослышался. Я сказала «Мужчина». До сих пор мне ни разу не пришлось встретить такого мужчину. Такого настоящего мужчину, как ты.
Неожиданно Селик почувствовал, как заполняется пустота у него внутри. Он не хотел верить Рейн и изо всех сил хотел ей поверить. Последние десять лет, с тех пор как он не смог защитить жену и ребенка, Селик считал себя калекой, неполноценным мужчиной, и теперь Рейн возвращала его к жизни.
— Спасибо, — хрипло проговорил он, переполненный новыми чувствами. Больше он не боялся показать свое хорошее настроение. — Значит, ты не считаешь меня зверем?
— Ну, иногда, — поддразнила она его и посмотрела на него с таким откровенным желанием, что ему стоило немалого труда сдержать себя.
Но он не мог себе ничего позволить. Он боялся зародить в ней новую жизнь, особенно теперь, когда его мучило странное предчувствие. Вполне вероятно, что он не вернется из Грейвли. Не может же он опять оставить без защиты женщину и ребенка.
А тоненький дьявольский голосок нашептывал ему:
Ты можешь немножко поласкать ее, ведь это не страшно. Остановишься, когда захочешь. Ну что в этом плохого?
Со стоном он признался Рейн:
— Я уезжаю утром. Может… может быть, не вернусь.
Рейн удивила его тем, что в ответ лишь кивнула головой.
— Я знала, что ты уедешь. Хочешь отомстить Сгивену Грейвли.
— Я нанял двух воинов охранять тебя, и у тебя хватит денег заплатить им за год.
— Год! — воскликнула она, но тотчас постаралась спрятать свои чувства.
— Что ты будешь делать, когда я уеду? — спросил он, не в силах удержаться и не коснуться ее теплой руки, откинув локтем рукав ее туники.
Потом он с улыбкой дотронулся до ее великолепных волос.
Она взяла его за руку и стала рассеянно чертить большим пальцем круги там, где бился пульс.
— Я буду работать в больнице, — задумчиво отозвалась она. — Я знаю, что могу помочь, и, возможно, сама научусь чему-нибудь.
Он кивнул.
— Только пока у тебя будет охрана. И будь осторожна с коварными монахами. Некоторые из них еще те…
— Может что-нибудь изменить твое решение? Она пристально смотрела на него, словно его ответ был очень важен в эту минуту.
Он решительно покачал головой.
— Я задержался слишком долго. Грейвли, небось опять так спрятался где-нибудь, что мне его не найти.
Рейн прикусила нижнюю губу, словно обдумывая важное решение, потом внимательно посмотрела на него из-под полуопущенных ресниц. Он подозрительно прищурился, не сомневаясь, что женщина что-то задумала. Неожиданно она соскочила с ложа и отбежала подальше, чтобы он не мог до нее дотянуться.
— Принесу еды и пива.
— Не хочу я твоей проклятой еды и пива тоже хочу. Иди сюда.
— Я сейчас вернусь.
И она исчезла прежде, чем он успел ее остановить.
Чуть позже она разбудила его, притащив огромный поднос с холодной бараниной, кусками твердого сыра, домашним хлебом и двумя бокалами пива, которое варила сама Гайда. Он снова заявил, что не голоден, но съел все до крошки.
— Пиво какое-то горькое, — пожаловался он.
— Наверно, привкус трав, которые Гайда кладет в мясо.
Он не усомнился в ее искренности, зная, что Гайда и вправду не знает меры в приправах. Допив до последней капли горьковатое пиво, Селик схватил Рейн за руку и уложил рядом с собой. Целуя ей шею, он прорычал:
— Ну, на чем я остановился?
Рейн расхохоталась, потом сделала вид, будто всерьез обдумывает его вопрос, а он, воспользовавшись заминкой, развязал шнурки на ее тунике и снял се. Рейн осталась в одном тонком белье телесного цвета.
Не выказывая обычного смущения, она встала перед ним на колени, и ее лицо внезапно посерьезнело.
— Селик, я люблю тебя. Нет. Не делай такое лицо. Я люблю тебя, и что бы ни случилось, я хочу, чтобы ты помнил об этом.
Ее слова растопили лед в его сердце, готовом разорваться от переполнявшей его благодарности к щедрой возлюбленной, дарованной ему судьбой. Желание охватило его. Но это была не все сокрушающая на споем пути страсть. Это было другое чувство, потрясшее его душу.
— Прикоснись ко мне, — шепнул он. — Прошу… просто дотронься до меня.
И она сделала это.
Медленно, восхитительно медленно пальцами, ладонями, губами, зубами, теплым дыханием, длинными ногами и спрятанными в шелковом белье грудями она ласкала каждый дюйм его тела. Когда он пытался приласкать ее в ответ, она останавливала его:
— Нет, я сама.
Селик потерял способность соображать, забыв обо всем на свете, кроме ласк прекрасной женщины, отдававшей ему всю себя. Только когда она стала снимать тонкое белье, он остановил ее, с трудом взяв себя в руки.
— Нет, дорогая, нет.
Рейн обиженно посмотрела на него.
— Тогда зачем ты меня позвал?
Он улыбнулся.
— Поиграть.
— Не думай, что тебе все можно, если у тебя неотразимая улыбка.
— Неотразимая? А я и не подозревал. Надо будет попрактиковаться, раз я теперь знаю ее силу.
Рейн ткнула его кулаком в бок.
— Почему мы не можем любить друг друга?
— Нам нельзя доходить до конца, — повторил он с самым серьезным видом.
— Почему?
О Боже! Ну, что ей сказать? Не правду же. Она конечно, будет уверять, что ничего не боится. И я не смогу устоять.
Солги.
Что? Я думал, лгать грешно. Ты сам дал нам десять заповедей.
Эту я иногда позволяю нарушить.
Стараясь придать лицу такое выражение, чтобы она ничего не поняла, Селик взял ее за подбородок.
— Рейн, у меня есть причина. Возможно, завтра мне предстоит поединок, и я не могу ослаблять себя интимной близостью. Так поступают многие воины, — солгал он, изумляясь самому себе.
Рейн смущенно кивнула.
— Но это не значит, что воин не имеет право немножко расслабиться и получить капельку удовольствия, — продолжил он со смехом.
Прежде чем она успела сообразить, он обхватил ее за талию и усадил на себя. Их разделяли только тонкая ткань набедренной повязки и ее шелковое белье, правда, он надеялся, что этого будет достаточно.
Закинув руки за голову, он попросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Селик вздохнул, наслаждаясь ее лаской.
— Дорогая, ты ослепла, если так думаешь, — шепнул он, тем не менее довольный ее похвалой. — Я побитый кусок простого камня… Может быть, гранита… Безобразный и искрошившийся от времени и непогоды.
Опершись на локоть, Рейн провела пальцем по шраму на его лице, потом по шершавому слову «месть» на предплечье.
— Такой бывает кора могучего дерева. Твои шрамы — твой характер.
Селик печально покачал головой в ответ на ее обезоруживающие слова.
— Хотел бы я, чтобы ты знала меня раньше. Ручаюсь, я бы понравился тебе больше теперешнего. И не только телом или в любовных играх. Вообще. Я тогда был цельным. Мужчиной.
Рейн тихо вскрикнула и рывком села в постели, сердито сверкнув глазами.
— Ты глупый, глупый мужчина. Ты не ослышался. Я сказала «Мужчина». До сих пор мне ни разу не пришлось встретить такого мужчину. Такого настоящего мужчину, как ты.
Неожиданно Селик почувствовал, как заполняется пустота у него внутри. Он не хотел верить Рейн и изо всех сил хотел ей поверить. Последние десять лет, с тех пор как он не смог защитить жену и ребенка, Селик считал себя калекой, неполноценным мужчиной, и теперь Рейн возвращала его к жизни.
— Спасибо, — хрипло проговорил он, переполненный новыми чувствами. Больше он не боялся показать свое хорошее настроение. — Значит, ты не считаешь меня зверем?
— Ну, иногда, — поддразнила она его и посмотрела на него с таким откровенным желанием, что ему стоило немалого труда сдержать себя.
Но он не мог себе ничего позволить. Он боялся зародить в ней новую жизнь, особенно теперь, когда его мучило странное предчувствие. Вполне вероятно, что он не вернется из Грейвли. Не может же он опять оставить без защиты женщину и ребенка.
А тоненький дьявольский голосок нашептывал ему:
Ты можешь немножко поласкать ее, ведь это не страшно. Остановишься, когда захочешь. Ну что в этом плохого?
Со стоном он признался Рейн:
— Я уезжаю утром. Может… может быть, не вернусь.
Рейн удивила его тем, что в ответ лишь кивнула головой.
— Я знала, что ты уедешь. Хочешь отомстить Сгивену Грейвли.
— Я нанял двух воинов охранять тебя, и у тебя хватит денег заплатить им за год.
— Год! — воскликнула она, но тотчас постаралась спрятать свои чувства.
— Что ты будешь делать, когда я уеду? — спросил он, не в силах удержаться и не коснуться ее теплой руки, откинув локтем рукав ее туники.
Потом он с улыбкой дотронулся до ее великолепных волос.
Она взяла его за руку и стала рассеянно чертить большим пальцем круги там, где бился пульс.
— Я буду работать в больнице, — задумчиво отозвалась она. — Я знаю, что могу помочь, и, возможно, сама научусь чему-нибудь.
Он кивнул.
— Только пока у тебя будет охрана. И будь осторожна с коварными монахами. Некоторые из них еще те…
— Может что-нибудь изменить твое решение? Она пристально смотрела на него, словно его ответ был очень важен в эту минуту.
Он решительно покачал головой.
— Я задержался слишком долго. Грейвли, небось опять так спрятался где-нибудь, что мне его не найти.
Рейн прикусила нижнюю губу, словно обдумывая важное решение, потом внимательно посмотрела на него из-под полуопущенных ресниц. Он подозрительно прищурился, не сомневаясь, что женщина что-то задумала. Неожиданно она соскочила с ложа и отбежала подальше, чтобы он не мог до нее дотянуться.
— Принесу еды и пива.
— Не хочу я твоей проклятой еды и пива тоже хочу. Иди сюда.
— Я сейчас вернусь.
И она исчезла прежде, чем он успел ее остановить.
Чуть позже она разбудила его, притащив огромный поднос с холодной бараниной, кусками твердого сыра, домашним хлебом и двумя бокалами пива, которое варила сама Гайда. Он снова заявил, что не голоден, но съел все до крошки.
— Пиво какое-то горькое, — пожаловался он.
— Наверно, привкус трав, которые Гайда кладет в мясо.
Он не усомнился в ее искренности, зная, что Гайда и вправду не знает меры в приправах. Допив до последней капли горьковатое пиво, Селик схватил Рейн за руку и уложил рядом с собой. Целуя ей шею, он прорычал:
— Ну, на чем я остановился?
Рейн расхохоталась, потом сделала вид, будто всерьез обдумывает его вопрос, а он, воспользовавшись заминкой, развязал шнурки на ее тунике и снял се. Рейн осталась в одном тонком белье телесного цвета.
Не выказывая обычного смущения, она встала перед ним на колени, и ее лицо внезапно посерьезнело.
— Селик, я люблю тебя. Нет. Не делай такое лицо. Я люблю тебя, и что бы ни случилось, я хочу, чтобы ты помнил об этом.
Ее слова растопили лед в его сердце, готовом разорваться от переполнявшей его благодарности к щедрой возлюбленной, дарованной ему судьбой. Желание охватило его. Но это была не все сокрушающая на споем пути страсть. Это было другое чувство, потрясшее его душу.
— Прикоснись ко мне, — шепнул он. — Прошу… просто дотронься до меня.
И она сделала это.
Медленно, восхитительно медленно пальцами, ладонями, губами, зубами, теплым дыханием, длинными ногами и спрятанными в шелковом белье грудями она ласкала каждый дюйм его тела. Когда он пытался приласкать ее в ответ, она останавливала его:
— Нет, я сама.
Селик потерял способность соображать, забыв обо всем на свете, кроме ласк прекрасной женщины, отдававшей ему всю себя. Только когда она стала снимать тонкое белье, он остановил ее, с трудом взяв себя в руки.
— Нет, дорогая, нет.
Рейн обиженно посмотрела на него.
— Тогда зачем ты меня позвал?
Он улыбнулся.
— Поиграть.
— Не думай, что тебе все можно, если у тебя неотразимая улыбка.
— Неотразимая? А я и не подозревал. Надо будет попрактиковаться, раз я теперь знаю ее силу.
Рейн ткнула его кулаком в бок.
— Почему мы не можем любить друг друга?
— Нам нельзя доходить до конца, — повторил он с самым серьезным видом.
— Почему?
О Боже! Ну, что ей сказать? Не правду же. Она конечно, будет уверять, что ничего не боится. И я не смогу устоять.
Солги.
Что? Я думал, лгать грешно. Ты сам дал нам десять заповедей.
Эту я иногда позволяю нарушить.
Стараясь придать лицу такое выражение, чтобы она ничего не поняла, Селик взял ее за подбородок.
— Рейн, у меня есть причина. Возможно, завтра мне предстоит поединок, и я не могу ослаблять себя интимной близостью. Так поступают многие воины, — солгал он, изумляясь самому себе.
Рейн смущенно кивнула.
— Но это не значит, что воин не имеет право немножко расслабиться и получить капельку удовольствия, — продолжил он со смехом.
Прежде чем она успела сообразить, он обхватил ее за талию и усадил на себя. Их разделяли только тонкая ткань набедренной повязки и ее шелковое белье, правда, он надеялся, что этого будет достаточно.
Закинув руки за голову, он попросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93