— Устала я от этого разговора. Пожалуй, пора спать.
— Ты поступаешь, как все женщины.
— То есть?
— Убегаешь. Прячешься. Стараешься скрыть свою ложь, когда падаешь в вырытую тобой же яму.
— Слушай, не делай из мухи слона. Я сказала правду. Многие женщины могли бы сказать тебе, что лучший секс был у них, когда они молоденькими девушками могли часами целоваться взасос со своими дружками.
— Взасос?
Рейн вздохнула, поняв, что попала в ловушку, которую сама и соорудила.
— Это просто поцелуи, но каждый — невинный, глубокий, влажный, с языком… Знаешь, это сильно действует. Можно сравнить с петтингом, который включает прикосновения, обычно в одетом виде, но никаких половых сношений.
— С языком? — выдохнул Селик.
— Да, французский поцелуй.
— Французский? Ха! Эти проклятые французы отваживаются врать, что изобрели глубокие поцелуи? Норвежцы целовались с языком задолго до них.
Рейн усмехнулась про себя. Все мужчины всех национальностей и во все времена не умирали от скромности.
Селик неодобрительно фыркнул.
— И эти поцелуи нравятся тебе больше, чем настоящий секс?
— Возможно. В идеале, секс — это завершение. Но, как я уже говорила, спроси любую женщину, что она предпочтет — наслаждаться часами поцелуями или принять участие во встрече по принципу «трах-бам-спасибо-мадам»?
Селик не ответил, и Рейн сообразила, что говорит сумбурно. Может, она надоела ему до смерти. Или шокировала до онемения.
— Ты спишь?
После долгого молчания он ответил:
— Нет.
— А что ты делаешь? Он гортанно усмехнулся.
— Облегчаюсь.
Рейн чуть не задохнулась от его вульгарности и, повернувшись, чтобы пристыдить его, увидела в тусклом свете факела, что он лежит на спине, закинув руки за голову. Его губы скривились в усмешке, он хитро подмигнул ей.
Мерзкий насмешник! Она обиженно повернулась к нему спиной.
— Рейн!
— Ну?
— А что такое орга-азм?
Рейн почувствовала, что краснеет в замешательстве, и не стала ничего говорить. Наверно, он сам знает и просто продолжает изводить ее.
Селик привстал, погасил факел и улегся, накрыв их обоих шкурой.
— Спи, милая.
Милая! Сердце Рейн запело от нежности. Он, вероятно, имел в виду Дождик. Как хорошо. Уже полусонная, она тихо позвала:
— Селик!
— Х-м-м?
— Я счастлива, что Бог послал меня спасти тебя.
Ей показалось, что он чертыхнулся и сказал что-то вроде «у твоего Бога, должно быть, странное чувство юмора», но она слишком устала, чтобы переспрашивать.
Рейн проснулась поздно, совершенно отдохнувшая — и одна. Она лениво вытянулась под теплыми шкурами, недоумевая, куда делся Селик.
Внезапно она поняла, что крепко проспала всю ночь. Никаких видений. Никаких кошмаров. Она улыбнулась.
А чего же можно ожидать, сказала она себе печально. Она ведь живет внутри своих видений.
Тайкир. Память неожиданно напомнила Рейн о нем, и она вскочила, сгорая от желания увидеть своего пациента. Найдя маленький ковшик с водой, она умыла лицо и прополоскала рот. Без зеркала она могла только переплести косу.
Ее единокровный брат лежал там, где она оставила его вечером. Молодой воин, который охранял его, ответил на ее вопросы. Рейн, дотронувшись до лба Тайкира, поняла, что жара нет, и облегченно вздохнула. Слава Богу, обошлось без лихорадки. Пульс был слабым, но ровным — а что может быть лучше после операции — и сердцебиение отчетливо прослушивалось.
Когда она снимала повязку, Тайкир проснулся.
— Я жив? Или умер? Ты посланница богов?
Рейн тихо рассмеялась.
— Ты абсолютно живой, милый юноша, и, я надеюсь, таким и останешься. Хотя Селик принял меня за ангела, я такая же смертная, как ты.
Тайкир попытался улыбнуться побелевшими от боли губами.
— Возьми, — сказала Рейн, доставая пузырек с дарвоном. — У меня их только шесть, поэтому постарайся их растянуть. Это облегчит боль.
— Нет, мне не нужны магические шарики от боли.
— Выпей, — строго сказала Рейн.
Она положила таблетку ему в рот, потом осторожно приподняла ему голову и дала напиться из деревянной чаши.
— Ты волшебница? Я помню, ты колола мою рану вчера, и я не чувствовал боли.
— Нет, я лекарь. Хирург, — ответила Рейн, рассматривая рану и меняя повязку.
— Правда? Я никогда не слышал, чтобы женщины этим занимались. А иглы? Нет, это волшебные инструменты.
— Даже в древности акупунктура была обычной практикой у врачей. Должна признаться, что это не моя специальность, но у меня не было выбора.
Тайкир нахмурил брови.
— Ты говорила вчера, что ты моя сестра, или мне почудилось?
Рейн закончила перевязку и с улыбкой повернулась к симпатичному юноше.
— Я твоя единокровная сестра, Торейн Джордан. Вообще-то, меня зовут Рейн.
Тайкир покачал в недоумении головой.
— Как это может быть?
— У нас был один отец, — объяснила она, скрестив пальцы при этих полуправдивых словах. — Моя мать — Руби Джордан. Ты помнишь ее?
Рейн сама удивлялась, почему после того как тридцать лет не верила матери, сейчас охотно приняла ее историю. В самом деле, а какое еще может быть объяснение? Только путешествие во времени или чертовски яркая галлюцинация.
— Нет, невозможно!
Тайкир очень разволновался и даже попытался сесть, но она вместе со стражником уложила его обратно.
— Нельзя так обманывать. Это жестоко, — нерешительно заявил Тайкир.
— О нет, я не могу говорить неправду о таких вещах.
Слезы навернулись на глаза ее брата.
— Я любил Руби, но она покинула нас прежде, чем я сказал ей об этом. Мне было только восемь лет. Почему она нас оставила?
— У нее не было выбора. Ей пришлось вернуться в свой мир после того, как Торк… наш отец… умер. Но она, знала, Тайкир, что ты любил ее. Она часто говорила о тебе.
— Но Руби и мой отец поженились всего двенадцать лет назад. Как у них мог быть ребенок твоего возраста?
— Я сама этого не понимаю, но, должно быть, в будущем время движется быстрее.
У Рейн не было другого объяснения, почему тридцать лет в будущем равны здешним двенадцати годам.
— Ты должна рассказать мне побольше… но позднее… не сейчас, — чуть слышно пробормотал Тайкир. — Твои шарики действительно волшебные. Я чувствую себя великолепно, как…
Он тихо засопел, и Рейн, улыбнувшись, заботливо убрала с его лица волосы цвета темного золота.
Выйдя из палатки, она заметила, что за ночь народу стало много больше. Около пяти сотен воинов построились на лугу, и они принадлежали разным кланам. Полудюжина вождей выкрикивала команды. Каждый был одет по-своему, представляя свой народ и культуру. Рейн была слишком далеко, чтобы слышать их, и направилась к кострам, на которых женщины торопливо готовили завтрак.
Она приблизилась к тому костру, на котором в огромном котле разогревалась какая-то еда, распространявшая в холодном утреннем воздухе аппетитный запах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
— Ты поступаешь, как все женщины.
— То есть?
— Убегаешь. Прячешься. Стараешься скрыть свою ложь, когда падаешь в вырытую тобой же яму.
— Слушай, не делай из мухи слона. Я сказала правду. Многие женщины могли бы сказать тебе, что лучший секс был у них, когда они молоденькими девушками могли часами целоваться взасос со своими дружками.
— Взасос?
Рейн вздохнула, поняв, что попала в ловушку, которую сама и соорудила.
— Это просто поцелуи, но каждый — невинный, глубокий, влажный, с языком… Знаешь, это сильно действует. Можно сравнить с петтингом, который включает прикосновения, обычно в одетом виде, но никаких половых сношений.
— С языком? — выдохнул Селик.
— Да, французский поцелуй.
— Французский? Ха! Эти проклятые французы отваживаются врать, что изобрели глубокие поцелуи? Норвежцы целовались с языком задолго до них.
Рейн усмехнулась про себя. Все мужчины всех национальностей и во все времена не умирали от скромности.
Селик неодобрительно фыркнул.
— И эти поцелуи нравятся тебе больше, чем настоящий секс?
— Возможно. В идеале, секс — это завершение. Но, как я уже говорила, спроси любую женщину, что она предпочтет — наслаждаться часами поцелуями или принять участие во встрече по принципу «трах-бам-спасибо-мадам»?
Селик не ответил, и Рейн сообразила, что говорит сумбурно. Может, она надоела ему до смерти. Или шокировала до онемения.
— Ты спишь?
После долгого молчания он ответил:
— Нет.
— А что ты делаешь? Он гортанно усмехнулся.
— Облегчаюсь.
Рейн чуть не задохнулась от его вульгарности и, повернувшись, чтобы пристыдить его, увидела в тусклом свете факела, что он лежит на спине, закинув руки за голову. Его губы скривились в усмешке, он хитро подмигнул ей.
Мерзкий насмешник! Она обиженно повернулась к нему спиной.
— Рейн!
— Ну?
— А что такое орга-азм?
Рейн почувствовала, что краснеет в замешательстве, и не стала ничего говорить. Наверно, он сам знает и просто продолжает изводить ее.
Селик привстал, погасил факел и улегся, накрыв их обоих шкурой.
— Спи, милая.
Милая! Сердце Рейн запело от нежности. Он, вероятно, имел в виду Дождик. Как хорошо. Уже полусонная, она тихо позвала:
— Селик!
— Х-м-м?
— Я счастлива, что Бог послал меня спасти тебя.
Ей показалось, что он чертыхнулся и сказал что-то вроде «у твоего Бога, должно быть, странное чувство юмора», но она слишком устала, чтобы переспрашивать.
Рейн проснулась поздно, совершенно отдохнувшая — и одна. Она лениво вытянулась под теплыми шкурами, недоумевая, куда делся Селик.
Внезапно она поняла, что крепко проспала всю ночь. Никаких видений. Никаких кошмаров. Она улыбнулась.
А чего же можно ожидать, сказала она себе печально. Она ведь живет внутри своих видений.
Тайкир. Память неожиданно напомнила Рейн о нем, и она вскочила, сгорая от желания увидеть своего пациента. Найдя маленький ковшик с водой, она умыла лицо и прополоскала рот. Без зеркала она могла только переплести косу.
Ее единокровный брат лежал там, где она оставила его вечером. Молодой воин, который охранял его, ответил на ее вопросы. Рейн, дотронувшись до лба Тайкира, поняла, что жара нет, и облегченно вздохнула. Слава Богу, обошлось без лихорадки. Пульс был слабым, но ровным — а что может быть лучше после операции — и сердцебиение отчетливо прослушивалось.
Когда она снимала повязку, Тайкир проснулся.
— Я жив? Или умер? Ты посланница богов?
Рейн тихо рассмеялась.
— Ты абсолютно живой, милый юноша, и, я надеюсь, таким и останешься. Хотя Селик принял меня за ангела, я такая же смертная, как ты.
Тайкир попытался улыбнуться побелевшими от боли губами.
— Возьми, — сказала Рейн, доставая пузырек с дарвоном. — У меня их только шесть, поэтому постарайся их растянуть. Это облегчит боль.
— Нет, мне не нужны магические шарики от боли.
— Выпей, — строго сказала Рейн.
Она положила таблетку ему в рот, потом осторожно приподняла ему голову и дала напиться из деревянной чаши.
— Ты волшебница? Я помню, ты колола мою рану вчера, и я не чувствовал боли.
— Нет, я лекарь. Хирург, — ответила Рейн, рассматривая рану и меняя повязку.
— Правда? Я никогда не слышал, чтобы женщины этим занимались. А иглы? Нет, это волшебные инструменты.
— Даже в древности акупунктура была обычной практикой у врачей. Должна признаться, что это не моя специальность, но у меня не было выбора.
Тайкир нахмурил брови.
— Ты говорила вчера, что ты моя сестра, или мне почудилось?
Рейн закончила перевязку и с улыбкой повернулась к симпатичному юноше.
— Я твоя единокровная сестра, Торейн Джордан. Вообще-то, меня зовут Рейн.
Тайкир покачал в недоумении головой.
— Как это может быть?
— У нас был один отец, — объяснила она, скрестив пальцы при этих полуправдивых словах. — Моя мать — Руби Джордан. Ты помнишь ее?
Рейн сама удивлялась, почему после того как тридцать лет не верила матери, сейчас охотно приняла ее историю. В самом деле, а какое еще может быть объяснение? Только путешествие во времени или чертовски яркая галлюцинация.
— Нет, невозможно!
Тайкир очень разволновался и даже попытался сесть, но она вместе со стражником уложила его обратно.
— Нельзя так обманывать. Это жестоко, — нерешительно заявил Тайкир.
— О нет, я не могу говорить неправду о таких вещах.
Слезы навернулись на глаза ее брата.
— Я любил Руби, но она покинула нас прежде, чем я сказал ей об этом. Мне было только восемь лет. Почему она нас оставила?
— У нее не было выбора. Ей пришлось вернуться в свой мир после того, как Торк… наш отец… умер. Но она, знала, Тайкир, что ты любил ее. Она часто говорила о тебе.
— Но Руби и мой отец поженились всего двенадцать лет назад. Как у них мог быть ребенок твоего возраста?
— Я сама этого не понимаю, но, должно быть, в будущем время движется быстрее.
У Рейн не было другого объяснения, почему тридцать лет в будущем равны здешним двенадцати годам.
— Ты должна рассказать мне побольше… но позднее… не сейчас, — чуть слышно пробормотал Тайкир. — Твои шарики действительно волшебные. Я чувствую себя великолепно, как…
Он тихо засопел, и Рейн, улыбнувшись, заботливо убрала с его лица волосы цвета темного золота.
Выйдя из палатки, она заметила, что за ночь народу стало много больше. Около пяти сотен воинов построились на лугу, и они принадлежали разным кланам. Полудюжина вождей выкрикивала команды. Каждый был одет по-своему, представляя свой народ и культуру. Рейн была слишком далеко, чтобы слышать их, и направилась к кострам, на которых женщины торопливо готовили завтрак.
Она приблизилась к тому костру, на котором в огромном котле разогревалась какая-то еда, распространявшая в холодном утреннем воздухе аппетитный запах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93