Оба, узнав друг друга, отступили на шаг назад.
— Ах, сударыня, — горько сказал молодой человек, — я уже понял, что это вы меня предали, но не думал, что у вас хватит мужества присутствовать при моем аресте!
Сан Феличе порывалась ответить, отрицать, возражать, призывать Господа в свидетели, но пленник тихо от нее отстранился и прошел мимо, сказав:
— Я вас прощаю от имени моего отца и своего имени, сударыня. И пусть Бог и король простят вас так же, как прощаю вас я!
Луиза хотела что-то сказать, но голос ее пресекся, и под крики «Это она! Это Сан Феличе донесла на них!» она без чувств упала на руки Микеле.
Пленники продолжали свой путь к Кастель Нуово, где были заключены в темницу комендантом крепости полковником Масса.
CXVII. АПОФЕОЗ
Когда Луиза пришла в себя, она поняла, что находится в какой-то кофейне на углу улицы Мола и спуска Сан Марко. Микеле внес ее туда, раздвинув толпу, которая сгрудилась у дверей и разглядывала ее сквозь стекла затворенных окон и через открытую дверь.
В толпе повторяли слова пленника и говорили, указывая на Луизу пальцем:
— Это она на них донесла.
Раскрыв глаза, она в первую минуту ни о чем не могла вспомнить. Но понемногу, оглядываясь вокруг и узнавая, где она находится, видя огромную толпу, собравшуюся вокруг дома, Луиза припомнила все, что произошло, вскрикнула и закрыла лицо руками.
— Карету! Ради Бога, милый Микеле, карету! Едем домой! Это было нетрудно: в те дни, да еще и сейчас между театром Сан Карло и театром Фондо находится стоянка наемных экипажей для любителей музыки, слушавших в ту пору шедевры Чимарозы и Паизиелло, а ныне приезжающих послушать оперы Беллини, Россини и Верди. Микеле вышел, взял закрытую карету, попросил подать ее к выходу со стороны улицы Мола, провел Луизу среди как приветственных криков, так и возмущенного ропота присутствующих — в зависимости от того, были то патриоты или сторонники Бурбонов, высказывалось ли ей доброжелательство или, напротив, посылались вдогонку проклятия за ее мнимый донос, — вошел с ней в карету, задернул занавески и крикнул:
— В Мерджеллину!
Толпа расступилась, карета тронулась, пересекла площадь Кастелло, выехала на улицу Кьяйа и через четверть часа остановилась у Дома-под-пальмой.
Микеле яростно позвонил. Дверь открыла Джованнина.
На губах девушки играла злая улыбка, какая бывает у дурных слуг, когда они собираются объявить неприятную новость.
— Ах! — сказала она, первая начиная разговор. — Пока синьора отсутствовала, здесь произошло что-то невероятное!
— Здесь? — прошептала Луиза.
— Да, здесь, сударыня.
— Здесь, в доме, или в Неаполе?
— Здесь, в доме.
— Что же такое произошло?
— Синьора должна была меня предупредить, что мне следовало отвечать в случае, если станут спрашивать о господине Андреа Беккере.
— Значит, вас спрашивали о господине Андреа Беккере?
— Как же, сударыня! Меня схватили, потащили в полицию и угрожали бросить в тюрьму, если я не скажу, кто прошлой ночью приходил к синьоре. Там узнали, что здесь кто-то был, только не знали кто.
— И вы назвали господина Беккера?
— Пришлось, сударыня. Бог мой! Мне же не хотелось угодить в тюрьму! И потом, ведь господин Беккер приходил не ко мне!
— Несчастная! Что вы натворили! — воскликнула Луиза, падая на стул и уронив голову на руки.
— А что мне было делать? Я боялась, что, если буду все отрицать, меня обвинят, хотя я и отпиралась; я думала, а вдруг сплетники, видя мое желание скрыть приход господина Андреа Беккера к синьоре, скажут, будто господин Андреа Беккер любовник синьоры, как уже начинают поговаривать о господине Сальвато.
— Замолчи, Джованнина! — крикнул Микеле.
Луиза встала, бросила на девушку взгляд, полный удивления и укора, и тихим, но твердым голосом сказала:
— Джованнина, я не знаю, какая причина заставила вас отплатить за мою доброту черной неблагодарностью. Завтра вы покинете мой дом.
— Как будет угодно синьоре, — дерзко отшила девушка.
И она вышла, даже не обернувшись. Луиза почувствовала, что слезы вот-вот хлынут из ее глаз. Она протянула руку Микеле, и тот упал перед ней на колени.
— Ах, Микеле! Мой милый Микеле! — лепетала она, захлебываясь от рыданий.
Микеле взял ее руку и прижал к губам: он испытывал волнение тем большее, что в глубине души сознавал: все эти беды произошли по его вине.
— Вот уж поистине скверный вечер после прекрасного дня, — сказал он. — Бедная сестрица! Ты была так счастлива, когда вернулась из Пестума!
— Слишком счастлива! Да, слишком! — горестно повторила она. — Не знаю, но словно какой-то голос шепнул мне, что самое лучшее, самое чистое в моем счастье уже позади… Ах, Микеле, Микеле! Как страшно то, что сказала эта девушка!
— Да, страшно. Но, чтобы она не говорила другим то, что сейчас сказала тебе, ее бы лучше не прогонять. Подумай, ведь она знает все: и что было нападение на Сальвато, и что мы дали ему приют, и что он жил в этом доме и дружен с тобой. О Мадонна! Я-то хорошо знаю — во всем этом не было ничего дурного, но люди решат по-иному; оставшись у тебя, она должна будет молчать ради собственной выгоды, но, уйдя от тебя, разболтает все хотя бы из чувства мести, и твое доброе имя пострадает.
— Ты говоришь — из мести? Но за что Джованнина может мне мстить? Я всегда делала ей только одно хорошее!
— Одно хорошее! Вот прекрасный довод! Так ведь есть просто дурные люди, сестрица, которые тем больше желают другим зла, чем больше те делают им добра. С некоторого времени мне сдается, что Джованнина как раз из таких. А ты сама ничего не замечала?
Луиза посмотрела на Микеле. Действительно, с некоторого времени ее также начали удивлять вспышки злобы в этой молодой девушке. Она много раз спрашивала себя, в чем причина перемены в характере ее служанки, но так и не смогла найти сколько-нибудь удовлетворительный ответ. Луиза боялась ошибиться; однако с той минуты, как Микеле указал ей на враждебность Джованнины, она поняла, что это действительно так.
Внезапно ее озарила догадка. Она с беспокойством огляделась:
— Посмотри, не подслушивают ли нас?
Микеле подошел к двери; он не старался умерить шум своих шагов и увидел, что в минуту, когда он открывал дверь комнаты Луизы, дверь Нины затворилась. Подслушивала их Джованнина или это было случайное совпадение?
Микеле притворил дверь, задвинул задвижку и, сев на прежнее место у ног своей сестры, сказал:
— Ты можешь говорить. Я не скажу тебе: «Никто нас не слушал», — но теперь могу сказать: «Никто больше нас не услышит».
— Хорошо, — сказала Луиза, понизив голос и наклонившись к Микеле, — вот два факта, которые пришли мне в голову и подтвердили мои подозрения. Когда прошлой ночью бедный Андреа Беккер явился повидать меня, он до мельчайших подробностей знал все, что произошло между мной и Сальвато.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294