— Фу! — фыркнул боцман. — Такой гадости у нас и корабельный пес есть не станет!
— Мадонна! — воскликнул молодой рыбак. — В таком случае немало найдется христиан, которые рады были бы стать корабельными псами на твоей шхуне!
И, взяв под руку боцмана, он отправился вместе с ним вдоль по набережной к Маране.
Там у дебаркадера качался ялик. Охранял его только один матрос, но боцман засвистел в свою дудку, и сейчас же прибежали трое других, вскочили в лодку, а за ними боцман с молодым рыбаком.
— На «Ранер»! Живей! — приказал на плохом английском боцман, садясь за руль.
Матросы налегли на весла, и легкое суденышко заскользило по воде.
Спустя десять минут оно причалило к трапу левого борта «Ранера».
Боцман сказал правду. Ни капитан, ни его помощник, казалось, даже не заметили, что на борт ступил посторонний человек. Все уселись за стол, и так как рыбы наловили много, один из матросов, провансалец родом, приготовил буйабес; трапеза оказалась еще лучше, чем обещал боцман.
Мы должны признаться, что три блюда, последовавшие одно за другим и орошенные полбутылкой калабрийского вина, оказали благоприятное воздействие на расположение духа молодого гостя.
За десертом на палубе показался капитан в сопровождении помощника и, гуляя, приблизился к носовой части маленького судна. Матросы встали, но капитан подал знак, чтобы все снова сели за стол.
— Прошу прощения, капитан, — обратился к нему боцман, — у меня есть к вам одна просьба.
— Чего ты хочешь? Говори, Джованни, — сказал, улыбаясь, капитан Скиннер.
— Не я хочу, капитан, а один мой земляк, которого я подцепил на палермской улице и пригласил с нами пообедать.
— Вот как! И где же он, твой земляк?
— Он здесь, капитан.
— О чем он просит?
— О большой милости, капитан.
— Какой?
— Позвольте ему выпить за ваше здоровье.
— Решено, — сказал капитан. — Мне это пойдет на пользу.
— Ура капитану! — дружно закричали матросы. Скиннер приветственно кивнул.
— Как зовут твоего земляка? — спросил он.
— Ей-Богу, не знаю, — отвечал Джованни.
— Меня зовут вашим покорным слугой, ваша милость, — отозвался молодой человек, — и я бы очень хотел, чтобы вы звались моим хозяином.
— О-о! Да ты остер, малый!
— Вы так думаете, ваша милость?
— Уверен, — отвечал капитан.
— А ведь никто этого не замечал с тех самых пор, как матушка говорила мне это в бытность мою сосунком.
— Но у тебя все-таки есть и другое имя, кроме имени моего покорного слуги?
— Целых два, ваша милость.
— Какие же?
— Тонино Монти.
— Постой, постой, — проговорил капитан, словно пытаясь что-то вспомнить. — Кажется, я тебя знаю.
Молодой человек с сомнением покачал головой.
— Это было бы удивительно.
— Дай-ка припомнить… Ну, конечно! Не сын ли ты главного тюремщика в Кастелламмаре?
— Ей-Богу, правда! Ну, вы, должно быть, колдун, раз смогли угадать…
— Я не колдун, зато я приятель кое-кого, кто для тебя хлопочет о должности тюремщика. Я друг кавалера Сан Феличе.
— Который, разумеется, ничего для меня не выхлопочет.
— Вот тебе и раз! Почему же не выхлопочет? Кавалер ведь не только библиотекарь герцога Калабрийского, он его друг.
— Да, но он муж арестантки, о которой так заботится его величество, что она только чудом еще жива. Если бы у кавалера был влиятельный покровитель, он прежде всего спас бы жизнь своей жене.
— Именно потому, что ему отказали или откажут в большой милости, при дворе рады будут оказать ему ничтожную услугу.
— Пусть бы Господь Бог вас не услышал!
— Это почему же?
— Потому что меня больше устроило бы служить вам, чем королю Фердинанду.
— Ну, знаешь, — сказал, смеясь, капитан Скиннер, — я не хочу с ним соперничать!
— О капитан, вы не будете с ним соперничать, я подаю в отставку еще до назначения.
— Возьмите его, капитан, — вступил Джованни. — Тонино — славный малый. Он с самого детства рыбачит, значит, из него выйдет добрый матрос. Я за него в ответе. Мы все будем рады, если увидим его матросом.
— Да! Да! Да! — загалдели матросы. — Верно!
— Капитан, — сказал Тонино, приложив руку к сердцу, — даю честное слово сицилийца, если ваша милость согласится на мою просьбу, вы будете мною довольны.
— Пожалуй, приятель, — отвечал капитан, — я готов, потому что ты, как мне кажется, добрый малый. Но я не хочу, чтобы люди говорили, будто я вербовщик и нанял тебя в пьяном виде. Развлекайся с товарищами сколько тебе угодно, но вечером отправляйся домой. Поразмысли хорошенько за ночь и за завтрашний день, а если к вечеру не передумаешь, возвращайся; тогда и договоримся.
— Да здравствует капитан! — воскликнул Тонино.
— Да здравствует капитан! — повторил весь экипаж.
— Вот вам четыре пиастра, — продолжал Скиннер. — Отправляйтесь на берег, пропейте их, проешьте, это меня не касается. Но чтобы к вечеру все были на месте и чтобы не было видно и следа выпитого. Идите.
— А как же шхуна, капитан? — спросил Джованни.
— Оставь двух вахтенных.
— Да ведь никто не захочет оставаться, капитан!
— Киньте жребий, и те, кто вытянет, получат в утешение по пиастру на брата.
Кинули жребий, и два матроса, кому он выпал, получили по пиастру.
К девяти часам вечера все вернулись на борт, как велел капитан, только слегка навеселе.
Капитан произвел смотр экипажу, как делал, по обыкновению, каждый вечер, потом подал знак Джованни следовать за ним в капитанскую каюту.
Через десять минут на борту «Ранера» все, кроме двух вахтенных, крепко спали.
Джованни проскользнул в капитанскую каюту, где его ожидали Скиннер с помощником капитана. Оба, казалось, горели нетерпением.
— Ну, как? — спросил Скиннер.
— Он наш, капитан.
— Ты уверен?
— Так уверен, будто уже видел его в списке экипажа.
— И ты думаешь, что завтра?..
— Завтра в шесть часов вечера он подпишет, это так же верно, как то, что меня зовут Джованни Каприоло.
— Дай Бог! — пробормотал капитанский помощник. — Значит, половина дела будет сделана.
И действительно, на следующий день, как обещал Джованни и как уже было сказано в первых строках этой главы, поспорив для видимости о сумме жалованья, которая по его особому требованию была внесена в договор, Тонино Монти, холостой, совершеннолетний, завербовался на три года матросом на судно «Ранер» и получил вперед деньги за три месяца, готовый нести полную ответственность перед законом, в случае если не сдержит своего слова.
CLXXXIX. ГЛАВНЫЙ ТЮРЕМЩИК
Не успел новичок — с некоторым трудом, но все же разборчиво — подписать договор о найме, как в каюту вошел матрос, держа конверт с бумагами, которые доставил посланный от кавалера Сан Феличе; матросу строго-настрого велено было передать их капитану Скиннеру из рук в руки.
Уже с полудня по городу пошел слух, что у герцогини Калабрийской начались родовые схватки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294