Для мертвых мы не можем сделать ничего, кроме как, умирая, молиться за них. Но мы можем кое-что сделать для живых, по нашему разумению, тоже жертв, — для детей и вдов людей, так или иначе павших на войне; только в наш последний час увидели мы эту войну в истинном свете и с горечью называем ее братоубийственной.
Но чтобы распределить сумму в четыреста тысяч дукатов разумно, справедливо и беспристрастно, мы отдаем ее, сударыня, в Ваши благословенные руки: мы уверены, что Вы разделите ее между нуждающимися по чести и совести.
Это последнее доказательство доверия и почтения говорит Вам, сударыня, что мы нисходим в могилу убежденными в Вашей непричастности к преждевременной и кровавой нашей кончине и виним в ней лишь злой рок.
Надеюсь, что письмо это будет Вам передано сегодня вечером и нам дано будет утешение узнать перед смертью о принятии Вами миссии, имеющей целью призвать милосердие Небесное на ваш дом и благословение бедняков на нашу могилу!
Я умираю с теми же чувствами, с какими жил, по-прежнему называя себя Вашим, сударыня, почтительным поклонником.
Андреа Беккер».
Это письмо, в противоположность первому, казалось, придало Луизе сил. Пока Сальвато, пытаясь сладить со своим волнением, дрожащим голосом читал его, она радостно подняла голову, опущенную в ожидании проклятия, и торжествующая улыбка засияла на ее заплаканном лице.
Она приблизилась к столу, где находились чернила, перо и бумага, и написала следующие слова:
«Когда пришло Ваше письмо, я собиралась уехать, покинуть Неаполь; теперь я остаюсь, дабы исполнить возложенный на меня священный долг.
Вы верно судите обо мне. И говорю Вам, как скажу Господу нашему, перед которым Вы скоро предстанете, а вслед за Вами, быть может, и я, — повторяю Вам: я невиновна.
Прощайте!
Ваш друг в этом мире и в мире ином, где, надеюсь, мы свидимся.
Луиза».
Закончив этот ответ, Луиза передала листок Сальвато; тот с улыбкой взял его, склонившись перед ней, и, не читая, протянул его Клагману.
Посланный вышел в сопровождении Микеле.
— Значит, ты остаешься? — спросила Нанно.
— Остаюсь, — откликнулась Луиза, чье сердце безотчетно искало предлога не расставаться с возлюбленным и, может быть не отдавая себе отчета, ухватилось за тот, что предлагал осужденный.
Нанно подняла руку к небу и торжественно изрекла:
— Ты, любящий эту женщину как свою душу и больше жизни, будь свидетелем: я сделала все, что могла, для ее спасения. Будь свидетелем, что я открыла ей глаза на грозящую погибель, предлагала ей бежать и, вопреки долгу тех, кому дано видеть будущее, обещала ей помощь и опору. Как бы жесток ни был твой жребий, не проклинай старую Нанно, напротив, скажи, что она совершила все возможное для твоего спасения. Прощай. Ты видишь меня в последний раз.
И, скользнув во мрак, с которым смешалось ее темное одеяние, колдунья исчезла, прежде чем молодая пара успела ее задержать.
CXLIV. АВАНПОСТЫ
Луиза и Сальвато не успели еще обменяться ни словом, как вернулся Микеле.
— Будь спокойна, сестрица, — сказал он. — Скоро для Беккеров не останется никаких тайн, они узнают, кого им надо проклинать как доносчика. Хуже виселицы меня ничего ожидать не может; что ж, прежде чем меня повесят, я хоть исповедуюсь.
Молодые люди взглянули на Микеле с удивлением, но тот продолжал:
— Нельзя терять время на объяснения, ночь наступает, и вы знаете, что надо делать.
— Верно, — ответил Сальвато. — Ты готова, Луиза?
— Я приказывала подать карету к одиннадцати часам, должно быть, она у крыльца.
— Да, я ее видел, — сказал Микеле.
— Хорошо, Микеле. Вели перенести туда вещи, уложенные в сундук, они потребуются мне в Кастель Нуово. А я тем временем отдам кое-какие распоряжения Джованнине.
Она позвонила, но напрасно: девушка не появилась.
Луиза позвонила еще раз. Тщетно смотрела она на дверь, в которую должна была войти служанка, — дверь не отворялась.
Тогда Луиза поднялась и сама отправилась в комнату Джованнины, думая, что та заснула.
На столе горела свеча, рядом лежало запечатанное письмо на имя Луизы.
Узнав почерк Джованнины, молодая женщина вскрыла письмо.
Оно гласило:
«Синьора!
Если бы Вы уехали из Неаполя, я последовала бы за Вами куда угодно, полагая, что мои услуги Вам необходимы.
Но Вы остаетесь в Неаполе, окруженная людьми, которые Вас любят, и я Вам более не нужна.
Я не смею задерживаться дольше в этом доме перед лицом надвигающихся событий, и ничто, даже преданность, в которой Вы не нуждаетесь, не заставит меня запереться в крепости, где я не буду свободна в своих действиях. Поэтому я возвращаюсь к своим родителям.
Кстати, Вы были так добры, что утром выплатили мне мое жалованье, и при данных обстоятельствах я смотрю на это как на окончательный расчет.
Итак, синьора, я покидаю Вас, исполненная благодарности за проявленную Вами ко мне доброту и столь опечаленная нашим расставанием, что хочу избежать прощания, которое было бы для меня еще более горестным.
Ваша смиренная, покорная и преданная служанка
Джованнина».
Луиза содрогнулась, читая это послание. Вопреки заверениям в преданности и покорности, от строки до строки его пронизывала какая-то странная холодная ненависть. Ее, правда, не видел глаз, но различал ум и чувствовало сердце.
Молодая женщина спустилась в столовую, где ее ожидал Сальвато, и передала ему письмо.
Тот пожал плечами и пробормотал: «Змея!» Но тут вошел Микеле. Он не нашел у дверей карету и спрашивал, следует ли поискать другую.
Ясно было, что ждать возвращения кареты бесполезно: в ней уехала Джованнина.
Микеле оставалось только сбегать поскорее на улицу Пие ди Гротта, к стоянке наемных экипажей, и привезти карету оттуда.
— Позволь мне, мой милый, — сказала Луиза, — воспользоваться несколькими минутами, которые даровал нам случай, и навестить герцогиню Фуско, чтобы в последний раз предложить ей уехать вместе со мной в Кастель Нуово. Если она решит остаться здесь, я попрошу ее присмотреть за домом, ведь он будет брошен на произвол судьбы.
— Иди, дорогое дитя, — отвечал Сальвато, отечески целуя ее в лоб. Луиза пошла по коридору, отворила внутреннюю дверь в дом герцогини и очутилась в гостиной. Комната, как всегда, была полна людей: тут собрались все видные республиканские деятели.
Несмотря на близость опасности, наперекор всем превратностям, лица присутствующих были спокойны. Чувствовалось, что эти поборники прогресса, по глубокому убеждению вступившие на свой нелегкий путь, готовы следовать по нему до конца и, подобно древнеримским сенаторам, ожидать смерти, сидя в курульных креслах.
Появление Луизы, ее красота, как обычно, вызвали живой интерес и восхищение, все столпились вокруг нее. В этот роковой час каждый из них уже принял для себя решение и спрашивал другого, надеясь, что тот, быть может, придумал что-то лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294