– Вам нельзя оставаться в этом доме, джентльмены! – воскликнул он. – Если приставы вас обнаружат, графа обвинят в попытке оказать давление на свидетелей обвинения.
Ремингтон лукаво ухмыльнулся.
– Не смейтесь, граф! – озабоченно произнес адвокат. – Их пребывание в вашем доме противозаконно, даже преступно!
– Как и заведенное на меня правительством уголовное дело, – добавил Ремингтон. – Не пора ли нам начать сопротивляться?
– Как же нам поступить? – прошептал до смерти перепуганный Вулворт. – От исхода предстоящего судебного процесса зависит наше семейное счастье! Жены заявили нам, что не вернутся домой, пока не восторжествует справедливость и графа не оставят в покое. О горе мне! О горе! Мамочка устроит грандиозный скандал! А что скажут мои родственники? Я не перенесу такого позора!
– Если мы попытаемся уклониться от дачи свидетельских показаний, – сказал Трублуд, – все решат, что мы что-то скрываем!
– Меня не переизберут в парламент, – простонал Эверстон. – Семейный раздор погубит мою политическую карьеру, если получит огласку.
– А если мы дадим показания в суде против Ремингтона, наши жены вообще перестанут разговаривать с нами. Хрен редьки не слаще! – желчно пробурчал Ховард. – Придумай что-нибудь, Ландон!
– Успокойтесь, джентльмены! Поберегите нервы! – промолвил с самодовольным видом граф, уплетая ветчину с хлебом. – Они скоро вам еще пригодятся! Потому что на этот раз придется действовать не мне, а вам!
– Нам? – чуть не поперхнувшись ветчиной, переспросил Серл. – Но что же мы можем сделать?
Ремингтон отхлебнул из бокала с вином, блаженно улыбнулся и промолвил:
– Дать показания в суде, господа! Это вам вполне по силам.
Главный зал заседаний в здании суда Олд-Бсйли был переполнен. Тем, кому не удалось занять утром сидячее место внизу, пришлось довольствоваться галеркой, но никто не роптал. В толпе, собравшейся на балконе, можно было увидеть репортеров, членов парламента, просто любопытных обывателей, нервных суфражисток с плакатами в руках и даже служителей церкви. Битком забиты были и примыкающие к залу коридоры. У входа в здание среди собравшихся на митинг протеста сновали жулики и проходимцы всех мастей, торговцы жареными орехами, мальчишки и полицейские, переодетые в цивильную одежду. Процесс обещал обернуться неслыханным скандалом, и весь Лондон с нетерпением ожидал его начала.
Как только из подкатившего ко входу экипажа вышла леди Антония Пакстон, прибывшая в суд в сопровождении своих верных подруг, толпа пришла в волнение. Репортеры взяли ее в кольцо и забросали вопросами. Суфражистки принялись выкрикивать лозунги. Мальчишки заулюлюкали и засвистели. Только после активного вмешательства полицейских, оттеснивших от Антонии беспокойную публику, она сумела пройти в вестибюль.
Поджидавший ее там адвокат Ремингтона передал ей и ее спутницам пропуска, и дамы проследовали к своим сидячим местам в первом ряду балкона, где их уже ждали Гермиона и Паддингтон. Антония специально надела желтое шелковое платье и шляпку с перьями, чтобы Ремингтону было легче увидеть ее в толпе. Они еще не виделись после его освобождения под залог, и она страшно волновалась, гадая, зол ли он на нее, желает ли ее видеть, думает ли о ней по ночам, томится ли вожделением, как она.
Паддингтон объяснил ей, что графу необходимо обсудить с адвокатами план своей защиты на процессе, и вручил ей его записку всего в несколько строк. Ремингтон горячо благодарил ее за помощь и поддержку и сообщал, что он чувствует себя хорошо. Перечитывая записку снова и снова, Антония вспоминала гневные слова, брошенные им ей во время их последней ссоры, – о том, что любовница ему не нужна. Следует ли из этого, думала она, что он охладел к ней и больше не желает ее ни в каком качестве – ни как любовницу, ни как супругу? Воображение рисовало ей страстные любовные сцены, но, не обнаружив Ремингтона в своей кровати, она кусала губы и рыдала.
Теперь, сидя в переполненном зале судебных разбирательств, Антония с ужасом ждала, когда туда войдет Ремингтон и, холодно улыбнувшись ей, займет свое место на скамье подсудимых.
Она окинула рассеянным взглядом зал и невольно прониклась нараставшим в нем беспокойством. Адвокаты в черных мантиях и другие служители Фемиды торопливо просматривали бумаги, о чем-то перешептывались и сновали по проходу между длинными скамьями. Их белые парики напоминали кочаны капусты, и Антония усмехнулась, подумав, что все происходящее похоже на дурацкий фарс. Судейские кресла пока пустовали, величественно возвышаясь над окружающей их суетой, которая должна была прекратиться, замерев в благоговейном молчании, как только секретарь оповестит всех присутствующих о приближении судей.
Наконец в сопровождении барристера Кингстона Грея появился Ремингтон. В безупречном темно-сером костюме и черном шелковом галстуке он выглядел на фоне черных мантий весьма элегантно, что тотчас же было замечено сидящими на балконе дамами.
Ремингтон скользнул по ним взглядом и, заметив Антонию, тепло улыбнулся. Сердце гулко заколотилось у нее в груди, во рту пересохло. К Ремингтону подошел пристав и сопроводил его до скамьи подсудимых. В зале появился секретарь и объявил, что идет высокий суд. Все замерли в почтительном ожидании. Облаченные в парики и фиолетовые мантии судьи вышли из служебного прохода и заняли свои кресла.
Секретарь начал зачитывать выдвинутое против графа обвинение. Антония сжала руку тетушки Гермионы и затаила дыхание…
Словно бы почувствовав на расстоянии ее волнение, Ремингтон обернулся и устремил в ее сторону пламенный взгляд. Ей тотчас же стало гораздо спокойнее и теплее, она поняла, что не забыта им и не отвергнута. Тихонько вздохнув, она распрямилась и сосредоточилась на речи обвинителя.
Он обвинял графа в распространении вульгарных идей, подрывающих общественную мораль и фундаментальные традиции британского сообщества. Якобы Ремингтон неоднократно писал статьи и выступал публично с речами, в которых высмеивал и подвергал сомнению институт брака. Сам закоренелый холостяк, граф призывал и других не связывать себя узами супружества. Но и этого ему показалось мало: охваченный истинно дьявольским наваждением, он пытался разрушить семьи пятерых добропорядочных подданных ее величества, чем нанес личное оскорбление королеве, общепризнанной блюстительнице нравственности.
В своей ответной речи защитник Ремингтона, почтенный Кингстон Грей, заявил, что граф Ландон повинен разве что в том, что он имел неосторожность публично выразить распространенное среди холостяков скептическое мнение о браке. Ведь ни для кого не секрет, что некоторым неженатым мужчинам супружество представляется архаичным обрядом, пережитком, калечащим жизнь как мужчин, так и женщин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116