Там же надо будет договориться о проводниках, способных довести до Квихпака и показать перенос на Кускоквим. На той, второй реке, проводники, само собой, должны быть иные, знающие верховья Кускоквима и его притоки. Приморские жители, впрочем, и сами не пойдут на Кускоквим. Очень внимательно отнесись к подбору не только спутников, но и снаряжения — теплой одежды, лыж и прочего. В любом встреченном по пути селении закупайте продукты не скупясь. Помните, самое вероятное, что может остановить вас, — даже не враждебность некоторых племен, хотя и это не исключено. Самое страшное — остаться без пищи и не иметь сил сопротивляться морозам или иным тяготам пути. У вас после того, что я сказал, не появилось сомнений в способности выполнить это задание?
— Нет, — на лице Глазунова мелькнула тень быстро подавленной обиды. — К климату местному я привычен, и тяготы пути меня не пугают.
— Тогда собирайтесь в дорогу. На днях к заливу Нортон выйдет шхуна «Квихпак». С ней и пойдете до Михайловского редута.
Световой день понемногу все прибавлял. Полтора месяца назад, когда отряд Глазунова с покрытого льдом залива Нортон начал движение на восток, большую часть пути приходилось двигаться в сумерках: лишь два-три часа солнце как-то напоминало о себе, озаряя горизонт бледно-розовым сиянием.
Три дня назад вековой покой северного леса нарушил оружейный салют из пяти стволов — чахлые ели и лиственницы у подножия гор вздрогнули и тихо осыпали с ветвей серебристый снег. А люди, закутанные в не пропускавшую мороз и ветер меховую одежду, опустив ружья, смотрели туда, где, еще очень далеко, сверкали под солнцем обледенелые склоны хребта, за которым, где-то к югу, таилась конечная цель странствия — Кенайский залив.
Пока же достигнут лишь первый успех: они уже прошли по Квихпаку и поднялись на перевал, отделяющий Квихпак от Кускоквима. И отсюда, если повернуться назад, видна широкая излучина Квихпака, но их взоры устремлены вперед, где тянется в горной долине более узкая в сравнении с Квихпаком белая лента Кускоквима. Выбрав пологий склон и притормаживая заостренными на концах палками, проводники, понукая собак, начали осторожный спуск груженых нарт вниз. Облако взвихренного снега уже скрыло первую, ведомую тремя собаками, нарту. По ее следам устремилась и вторая упряжка, всего из двух собак. Глазунов со своими спутниками, слегка петляя, чтобы снизить скорость движения, поехали вниз на лыжах. Лыжи у них были широкие и короткие, так называемые лапки, подбитые снизу прочным мехом с оленьих ног — камусом. При спуске ворсинки помогали скольжению, при подъеме, упираясь в снег, играли роль тормоза, не позволяя скатываться назад.
Они догнали нарты с проводниками на крутом уступе. Здесь, чтобы не подвергать риску животных и груз, сани пришлось медленно спускать на потягах, придерживая ремнями сверху.
В долине Кускоквима возобновилась прежняя рутина пути. Один, пробивая лыжами снежную целину, идет впереди. За ним следуют упряжки с нартами, подбитыми для лучшего скольжения моржовыми полозьями. Остальные лыжники замыкают караван.
На ночлег, оставив русло реки, поднялись на берег. Разгребли снег и, нарубив дров, развели костер. Ужинали похлебкой из сушеного мяса, пили крепкий чай с сухарями. Сменив обувь и меховые носки, спутники Глазунова забрались в спальники из оленьих шкур, постеленные на еловом лапнике. Сам Глазунов не спал: сегодня полночи его очередь сторожить товарищей, охраняя их покой.
Особых причин для беспокойства вроде бы нет. Тихо и бело кругом. Луна бросает на снег мертвенный отсвет. Ушедшие с ним из редута как будто люди проверенные, подвести не должны. По крайней мере до сих пор никаких жалоб от них он не слышал. Их, спутников, четверо: трое русских и работающий в компании швед Карл. При выходе из редута было больше. Еще трое были посланы с товарами торговать с туземцами по Квихпаку. Но те оказались послабее и экипированы не так надежно. Еще до того, как вышли к селению Анвик, стали жаловаться на обморожение. Пришлось отправить их обратно в редут. А жаль. Анвик-то оказался крупным селением, и жители его были готовы вести торговлю. Пришлось, одарив их табаком, ограничиться приглашением посетить Михайловский редут, где у русских имеется много товаров для торговли с квихпакскими племенами. Будь те трое, что ушли в редут, немножко терпеливее, возвращались бы назад с мехами. А им-то, при дальнем маршруте, лишний груз с собой брать несподручно.
Глазунов встал, прошелся вокруг лагеря, подкинул дрова в затухавший костер. Треск вспыхнувшего дерева насторожил одну из спящих на снегу собак. Она шевельнулась, встала на лапы, огляделась, чутко вслушиваясь, вокруг. Не уловив никакой опасности, вновь легла на снег. Еще пару часов, подумал Глазунов, и можно будить сменщика, шведа Карла.
На четвертый день пути по Кускоквиму увидели на снегу лыжный след. Потом долина реки донесла возбужденный лай собак, учуявших приближение чужаков, и вот за излучиной, на холме, где Кускоквим принимает в себя воды другой реки, открылось туземное селение. Из присыпанных снегом хижин тянулись в небо столбы дыма.
Подходили тихо, без оповещающего о себе выстрела: собаки и без пальбы доложили хозяевам о приближении гостей.
Вместе с несколькими охотниками племени из скрытого в снегу лаза, ведущего в самый большой дом селения, кижим, появился, к удивлению Глазунова, человек, в котором один из его спутников, русский Дерябин, тотчас признал старого знакомого — ветерана компании Семена Лукина. Могучим сложением и чертами лица, носившего, как и лицо Глазунова, следы смешения русских с местными народами, Лукин выделялся среди туземцев. Он что-то сказал им на их языке, и те оживленно залопотали, а Лукин уже уверенно шел к Дерябину, обнял его и дружески потряс за плечи:
— Никак — свои! И откуда?
Ему представили начальника отряда. Оба выпростали ладони из пришитых к паркам меховых рукавиц, и словно железные клещи сомкнулись вокруг руки Глазунова.
— Здравствуй, начальник, дорогой гость! — весело осклабился Лукин. Его короткая, как и у Глазунова, черная бородка на глазах приобретала от теплого дыхания льдистую седину.
— В дом, Андрей, пойдем аль здесь, на воздухе, потолкуем? — с той же игравшей в глазах веселой хитринкой спросил Лукин.
— Лучше на воздухе, — предложил Глазунов. — Не люблю я у них, — кивнул он на туземный дом, — запахи разные и душно.
Обернувшись к спутникам, распорядился:
— Готовьте костер для привала. Да привяжите поскорее собак. Сейчас свару затеют. Не приведи Господь, порвут наших.
Из туземного дома, оповещенные, что прибыл русский начальник, тойон, со своими людьми, принесли к затрещавшему костру угощение — миски с теплой отварной сохатиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
— Нет, — на лице Глазунова мелькнула тень быстро подавленной обиды. — К климату местному я привычен, и тяготы пути меня не пугают.
— Тогда собирайтесь в дорогу. На днях к заливу Нортон выйдет шхуна «Квихпак». С ней и пойдете до Михайловского редута.
Световой день понемногу все прибавлял. Полтора месяца назад, когда отряд Глазунова с покрытого льдом залива Нортон начал движение на восток, большую часть пути приходилось двигаться в сумерках: лишь два-три часа солнце как-то напоминало о себе, озаряя горизонт бледно-розовым сиянием.
Три дня назад вековой покой северного леса нарушил оружейный салют из пяти стволов — чахлые ели и лиственницы у подножия гор вздрогнули и тихо осыпали с ветвей серебристый снег. А люди, закутанные в не пропускавшую мороз и ветер меховую одежду, опустив ружья, смотрели туда, где, еще очень далеко, сверкали под солнцем обледенелые склоны хребта, за которым, где-то к югу, таилась конечная цель странствия — Кенайский залив.
Пока же достигнут лишь первый успех: они уже прошли по Квихпаку и поднялись на перевал, отделяющий Квихпак от Кускоквима. И отсюда, если повернуться назад, видна широкая излучина Квихпака, но их взоры устремлены вперед, где тянется в горной долине более узкая в сравнении с Квихпаком белая лента Кускоквима. Выбрав пологий склон и притормаживая заостренными на концах палками, проводники, понукая собак, начали осторожный спуск груженых нарт вниз. Облако взвихренного снега уже скрыло первую, ведомую тремя собаками, нарту. По ее следам устремилась и вторая упряжка, всего из двух собак. Глазунов со своими спутниками, слегка петляя, чтобы снизить скорость движения, поехали вниз на лыжах. Лыжи у них были широкие и короткие, так называемые лапки, подбитые снизу прочным мехом с оленьих ног — камусом. При спуске ворсинки помогали скольжению, при подъеме, упираясь в снег, играли роль тормоза, не позволяя скатываться назад.
Они догнали нарты с проводниками на крутом уступе. Здесь, чтобы не подвергать риску животных и груз, сани пришлось медленно спускать на потягах, придерживая ремнями сверху.
В долине Кускоквима возобновилась прежняя рутина пути. Один, пробивая лыжами снежную целину, идет впереди. За ним следуют упряжки с нартами, подбитыми для лучшего скольжения моржовыми полозьями. Остальные лыжники замыкают караван.
На ночлег, оставив русло реки, поднялись на берег. Разгребли снег и, нарубив дров, развели костер. Ужинали похлебкой из сушеного мяса, пили крепкий чай с сухарями. Сменив обувь и меховые носки, спутники Глазунова забрались в спальники из оленьих шкур, постеленные на еловом лапнике. Сам Глазунов не спал: сегодня полночи его очередь сторожить товарищей, охраняя их покой.
Особых причин для беспокойства вроде бы нет. Тихо и бело кругом. Луна бросает на снег мертвенный отсвет. Ушедшие с ним из редута как будто люди проверенные, подвести не должны. По крайней мере до сих пор никаких жалоб от них он не слышал. Их, спутников, четверо: трое русских и работающий в компании швед Карл. При выходе из редута было больше. Еще трое были посланы с товарами торговать с туземцами по Квихпаку. Но те оказались послабее и экипированы не так надежно. Еще до того, как вышли к селению Анвик, стали жаловаться на обморожение. Пришлось отправить их обратно в редут. А жаль. Анвик-то оказался крупным селением, и жители его были готовы вести торговлю. Пришлось, одарив их табаком, ограничиться приглашением посетить Михайловский редут, где у русских имеется много товаров для торговли с квихпакскими племенами. Будь те трое, что ушли в редут, немножко терпеливее, возвращались бы назад с мехами. А им-то, при дальнем маршруте, лишний груз с собой брать несподручно.
Глазунов встал, прошелся вокруг лагеря, подкинул дрова в затухавший костер. Треск вспыхнувшего дерева насторожил одну из спящих на снегу собак. Она шевельнулась, встала на лапы, огляделась, чутко вслушиваясь, вокруг. Не уловив никакой опасности, вновь легла на снег. Еще пару часов, подумал Глазунов, и можно будить сменщика, шведа Карла.
На четвертый день пути по Кускоквиму увидели на снегу лыжный след. Потом долина реки донесла возбужденный лай собак, учуявших приближение чужаков, и вот за излучиной, на холме, где Кускоквим принимает в себя воды другой реки, открылось туземное селение. Из присыпанных снегом хижин тянулись в небо столбы дыма.
Подходили тихо, без оповещающего о себе выстрела: собаки и без пальбы доложили хозяевам о приближении гостей.
Вместе с несколькими охотниками племени из скрытого в снегу лаза, ведущего в самый большой дом селения, кижим, появился, к удивлению Глазунова, человек, в котором один из его спутников, русский Дерябин, тотчас признал старого знакомого — ветерана компании Семена Лукина. Могучим сложением и чертами лица, носившего, как и лицо Глазунова, следы смешения русских с местными народами, Лукин выделялся среди туземцев. Он что-то сказал им на их языке, и те оживленно залопотали, а Лукин уже уверенно шел к Дерябину, обнял его и дружески потряс за плечи:
— Никак — свои! И откуда?
Ему представили начальника отряда. Оба выпростали ладони из пришитых к паркам меховых рукавиц, и словно железные клещи сомкнулись вокруг руки Глазунова.
— Здравствуй, начальник, дорогой гость! — весело осклабился Лукин. Его короткая, как и у Глазунова, черная бородка на глазах приобретала от теплого дыхания льдистую седину.
— В дом, Андрей, пойдем аль здесь, на воздухе, потолкуем? — с той же игравшей в глазах веселой хитринкой спросил Лукин.
— Лучше на воздухе, — предложил Глазунов. — Не люблю я у них, — кивнул он на туземный дом, — запахи разные и душно.
Обернувшись к спутникам, распорядился:
— Готовьте костер для привала. Да привяжите поскорее собак. Сейчас свару затеют. Не приведи Господь, порвут наших.
Из туземного дома, оповещенные, что прибыл русский начальник, тойон, со своими людьми, принесли к затрещавшему костру угощение — миски с теплой отварной сохатиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119