– Постойте-ка, – сказал мистер Хардейл Джону, может, ваш слуга выпьет чего-нибудь?
– Выпьет ли? Да он вылакал бы всю Темзу, если бы в ней было что-нибудь покрепче воды, – ответил Джон. – Но лучше не давайте ему сейчас ничего, сэр. Вернемся домой, тогда и выпьет.
– Ну, вот еще! Полдороги уже пройдено, так почему мне нельзя выпить? – запротестовал Хью. – Какой вы упрямый, хозяин! Да я дойду скорее, если выпью стаканчик. Давайте, сэр, давайте!
Так как Джон молчал, мистер Хардейл вынес из комнаты стакан вина и подал Хью, а тот, взяв его, пролил несколько капель на пол.
– Не можешь вести себя поаккуратнее в порядочном доме? Чего ты льешь вино на пол? – сказал Джон.
– За здоровье хозяина этого дома, – сказал Хью, подняв стакан выше головы и глядя в упор на мистера Хардейла. – 3а дом и его хозяина! – Он пробормотал еще что-то про себя, допил вино и, молча поставив пустой стакан на стол, первый стал сходить с лестницы.
Джон был крайне шокирован развязностью своего слуги, но видя, что мистер Хардейл не обратил внимания на слова и поведение Хью и мысли его заняты другим, он не стал извиняться и молчал все время, пока они спускались вниз и шли по дорожке. Выйдя за ворота, они остановились, и Хью посветил мистеру Хардейлу, запиравшему изнутри калитку. Тут только Джон с удивлением заметил (и впоследствии часто рассказывал об этом своим друзьям), что мистер Хардейл бледен, как смерть, что у него измученный вид и за эти полчаса лицо его изменилось до неузнаваемости.
Они с Хью вышли на дорогу. Шагая за своим телохранителем, Джон Уиллет сосредоточенно размышлял о только что виденном, как вдруг Хью поспешно оттащил его в сторону, и почти в тот же миг мимо проскакали трое всадников так близко, что один, проезжая, чуть не задел его за плечо. Увидев двух пешеходов, все трое круто осадили лошадей и остановились, поджидая Джона и Хью.
Глава тридцать пятая
Увидев, что всадники, ловко повернув лошадей, остановились все трое в ряд на узкой дороге, ожидая, пока он и Хью подойдут ближе, Джон Уиллет с необычной для него быстротой пораскинул умом и решил, что это разбойники. Будь Хью вооружен не тяжелой дубинкой, а мушкетоном, хозяин несомненно приказал бы ему стрелять наудачу, а сам, под этим прикрытием, поспешил бы спастись бегством. Но, так как он и его телохранитель оказались в невыгодном положении, он благоразумно пустил в ход иную тактику, шепнув Хью, чтобы он поговорил с этими людьми как можно вежливее и миролюбивее. Следуя этому наказу, Хью выступил вперед и, вертя дубиной перед самым носом ближайшего всадника, грубо спросил, с какой стати он и его товарищи мчатся так, что чуть их не задавили, и чего они вообще рыщут по большой дороге в такой поздний час.
Тот, к кому он обращался, начал уже было сердитую фразу в таком же духе, но средний всадник перебил его и спросил громко и властно, однако вовсе не резко:
– Скажите, пожалуйста, это дорога в Лондон?
– Если не собьетесь с нее, попадете в Лондон, – отвечал Хью все так же грубо.
– Эге, брат, – сказал тот же всадник, – ты, я вижу, порядочный невежа. Да англичанин ли ты? Если бы ты не говорил на нашем языке, я бы сильно в этом усомнился. Твой спутник, наверное, ответит нам вежливее. Что вы скажете, приятель?
– Скажу, что это действительно дорога в Лондон, сэр, – отозвался Джон и, оборотясь к Хью, добавил вполголоса: – Жаль, что ты не оказался где-нибудь на другой дороге, бездельник! Тебе, видно, жизнь не мила, что ты задеваешь трех здоровенных головорезов, которым ничего не стоит затоптать нас насмерть лошадьми, а потом отвезти наши трупы за десять миль и утопить там?
– А далеко еще до Лондона? – осведомился всадник.
– Отсюда не больше как тринадцать миль и по очень хорошей дороге, сэр, – заверил его Джон.
Последнее он прибавил для того, чтобы всадники поскорее пустились в путь, но его слова произвели как раз обратное действие. Его собеседник воскликнул: «Тринадцать миль! Как далеко!» – и за этим последовало нерешительное молчание.
– Скажите, – начал тот же джентльмен, – нет ли здесь поблизости какого-нибудь постоялого двора?
Услышав слова «постоялый двор», Джон удивительно быстро воспрянул духом, и все его страхи рассеялись, как дым. В нем заговорил хозяин.
– Постоялых дворов нет, – сказал он с ударением. А есть гостиница, одна-единственная: «Майское Древо». Вот уж, можно сказать, гостиница! Не часто встретишь такую.
– Не вы ли ее хозяин? – спросил всадник с улыбкой.
– Так точно, сэр, – подтвердил Джон, недоумевая, как незнакомец мог догадаться об этом.
– И далеко отсюда до вашего «Майского Древа»?
– С милю, не больше, – Джон хотел уже добавить «и по лучшей в мире дороге», но тут неожиданно вмешался третий всадник, до сих пор державшийся несколько позади:
– А найдется у вас, хозяин, вполне удобная кровать? И можете вы поручиться, что постель будет хорошо проветрена и что на ней ночевали только почтенные и безупречные люди?
– У меня в гостинице других и не бывает, сэр. Проходимцев и всякую рвань мы на порог не пускаем, отвечал Джон. – А что касается кровати…
– Скажем, трех кроватей, – вставил тот, кто первый задал вопрос о гостинице. – Если мы у вас остановимся, нам понадобятся три. Мой товарищ напрасно справился только об одной.
– Нет, нет, милорд, вы слишком добры, слишком заботливы! Ваша жизнь в эти тяжкие времена так дорога и нужна народу, что нельзя ее ставить на одну доску с такой ничтожной и бесполезной жизнью, как моя. На вас возложено великое, святое дело, милорд, вы его главный защитник, наш авангард, наш вождь и глава. А дело идет о спасении наших алтарей и домашних очагов, нашей страны и нашей веры. Позвольте же мне спать на стульях, на ковре, где попало. Если я простужусь или схвачу лихорадку, никто не станет горевать. Если Джон Груби заночует хоть под открытым небом, это не вызовет никакого ропота в народе. А к лорду Джорджу Гордону прикованы глаза и мысли сорока тысяч человек на нашем острове, не считая женщин и детей, и все они ежедневно от восхода до заката солнца молят бога сохранить вам здоровье и силы. Милорд, тут говоривший приподнялся на стременах – наше дело славное дело, и нельзя о нем забывать. Это дело великое, милорд, и нельзя им рисковать, это дело священное, и ничто нас не заставит изменить ему, милорд.
– Да, дело наше священно, – воскликнул лорд Гордон, торжественно обнажая голову. – Аминь!
– Джон Груби, – тоном кроткого упрека произнес сладкоречивый джентльмен. – Разве вы не слышали, что милорд сказал «аминь»?
– Слышал, сэр, – отозвался третий всадник, сидя в седле неподвижно, как истукан.
– Так почему же вы не повторили за ним «аминь»?
Джон Груби, не отвечая, смотрел куда-то в пространство.
– Право, вы меня поражаете, Груби, – продолжал тот же джентльмен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205